Введя адрес, я разворачиваю машину и еду в направлении ее дома. Мы в семи милях от него. Девушка открывает обе банки и делит сэндвич пополам, вручая мне мою половинку. Шесть миль проходят в молчании. Я хочу взять ее за руку и успокоить. Хочу сказать что-то обнадеживающее. Случись это вчера, уверен, я бы так и поступил, вне всяких сомнений. Но это случилось сегодня, и теперь мы с Чарли — незнакомцы.
На седьмой миле она говорит:
— Очень вкусный сыр. Передай мои похвалы Эзре.
Я замедляюсь. Еду медленнее позволенной скорости, пока мы не доезжаем до ее улицы, а затем сворачиваю и останавливаю машину. Мы смотрим через ее окно на каждый дом. Они маленькие. Одноэтажные, с одним гаражом. Любой из них мог бы поместиться в моей кухне, и еще осталось бы место для готовки.
— Хочешь, чтобы я пошел с тобой?
Чарли качает головой.
— Наверное, не стоит. Не похоже, что ты нравишься моей маме.
Ее правда. Хотел бы я знать, что имела в виду ее мама, когда говорила «эта семья». Или о чем говорила Эзра, упомянув наших отцов.
— По-моему, это он, — она указывает на дом в паре метров от нас. Я отпускаю педаль газа и плавно подкатываюсь к нему. Пока что, это самый симпатичный дом на улице, и то потому, что газон был недавно подстрижен, а краска на окнах еще не потрескалась.
Моя машина едет все медленнее, пока окончательно не останавливается перед домом. Мы оба смотрим на него, молча обдумывая, насколько разные у нас жизни. Тем не менее, наше неминуемое расставание на ночь меня волнует куда больше. Чарли служила прекрасным буфером между мной и реальностью.
— Сделай мне одолжение, — говорю я, паркуясь у тротуара. — Поищи мое имя в списке контактов. Я хочу найти свой телефон.
Она кивает и начинает просматривать имена. Проводит пальцем по экрану и подносит мобильный к уху, пожевывая нижнюю губу, чтобы скрыть улыбку.
Только я собрался спросить, чего она так развеселилась, как из панели доносится приглушенная мелодия. Я открываю ее и начинаю копаться, пока не нахожу телефон. Посмотрев на экран, я читаю имя контакта:
1
. Я разбрасываю по комнате носки и нижнее белье в попытке взбесить себя.
В ящиках пусто, в тумбочке пусто. Нахожу коробку презервативов в сумке под кроватью. Ищу дневник, записки друзей — ни-че-го. Я чистюля и зануда, если не считать картины над кроватью. И ту подарил Силас.
Мама на кухне. Я слышу, как она шмыгает носом и готовит себе еду. «Она пьяная». Может, задать ей пару вопросов? Все равно их не вспомнит завтра.
— Эй, э-э… мам, — говорю я, становясь рядом с ней. Она перестает готовить тосты и смотрит на меня мутными глазами.
— Я вчера не вела себя странно?
— Вчера? — переспрашивает она.
— Ага. Ну, знаешь… когда пришла домой.
Она проводит ножом по хлебу и размазывает масло.
— Ты была грязной, — нечленораздельно говорит женщина. — Я сказала тебе принять душ.
Я вспоминаю грязь и листья на кровати Силаса. Видимо, мы были вместе.
— Когда я пришла домой? У меня был разряжен телефон, — вру я.
— Около десяти, — она прищуривается.
— Я говорила что-нибудь… необычное?
Мама отворачивается и плетется к раковине, кусая тост и глядя на сток.
— Мам! Можно немного внимания? Ответь, пожалуйста.
Почему эта ситуация мне знакома? Я молю, она игнорирует.
— Нет, — просто говорит она. Затем мне приходит мысль: одежда со вчера. За кухней есть небольшой шкафчик со стиральной машиной и сушилкой. Я открываю машинку и вижу небольшую кучку мокрой одежды на дне. Достаю ее. Она определенно моего размера. Должно быть, я кинула ее в стирку в попытке смыть улики. «
Завернув за угол, я вижу ее у обочины, смотрящей на свой дом. Ее руки прижаты к бокам; она держит две банки с содовой, как оружие, будто хочет метнуть их в надежде, что они превратятся в гранаты. Я торможу машину и останавливаюсь в паре метров от нее.
На ней другая одежда. Чарли надела длинную черную юбку, прикрывающую ноги, черный шарф, накинутый на плечи, и темную кофту с длинным рукавом, но ей все равно холодно. Дует ветер, и юбка с шарфиком вздымаются, но девушке все равно. Она даже не моргает. Полностью потерялась в своих мыслях.
«А я теряюсь в ней».
Когда я паркуюсь, она поворачивает голову, смотрит на меня, а затем мгновенно опускает взгляд. Идет к пассажирской двери и садится внутрь. Ее молчание буквально молит от меня тишины, потому я ничего не говорю, пока мы едем к школе. Через пару миль она расслабляется и закидывает ногу на панель.
— Куда мы направляемся?
— Брат звонил, его нужно подвезти.
Чарли кивает.
— Судя по всему, у меня проблемы из-за прогула сегодняшней тренировки по футболу. — Уверен, по моему нерадивому тону ясно, что я не слишком-то обеспокоен. Футбол не в списке моих нынешних приоритетов, потому скамейка запасных — лучший исход для всех.
— Ты играешь в футбол, — говорит она между делом. — Я ничего не делаю. У меня не жизнь, а скукотища, Силас. У меня пустая комната. Я не веду дневник. Ничего не собираю. Единственная вещь, которая у меня есть, это картина ворот, и то она твоя. Единственный предмет в моей спальне, который несет в себе какой-то характер, подарил мне ты.
— Откуда ты знаешь?
Она пожимает плечами, и юбка натягивается на коленях.
— У тебя уникальный стиль. Как отпечаток пальца. Я узнала твой работу, потому что ты делаешь фотографии только тех вещей, на которые люди бояться смотреть в реальной жизни.