— Юнис, — снова произнёс мистер Ледбеттер с намёком на отчаяние в голосе.
— Жизнь священна, — с нажимом сказала тётя Маргарет. — Нельзя просто…
— Но некоторые жизни более священны, чем другие, да? — спросила миссис Ледбеттер.
— Уверена, я не знаю, что вы имеете в виду.
— Мам, пожалуйста, — тихо сказал Джек.
— Я просто пыталась помочь миссис Спенсер приобрести немного ясности мышления, Джеки, — ответила она, делая долгую затяжку своей электронной сигареты. — Будь ее воля, тебя бы уже давно засунули в целлофановый пакет и выбросили бы в реку в тот момент, когда ты родился, дорогой.
Тётя Маргарет сейчас хмурилась сильнее и выглядела решительно неловко.
— Знаете, что мне всегда было интересно, — продолжала миссис Ледбеттер, глядя на тётю Маргарет очень серьёзным взглядом. — Когда «Титаник» пошёл ко дну, почему те люди, которые снимали, не попытались помочь? Как ужасно! Все эти бедные замёрзшие тела в воде! А потом режиссёру дали «Оскар»! Вы можете в это поверить? Мир — действительно ужасное место, вы так не думаете?
— Прошу прощения? — произнесла тётя Маргарет.
— На таких событиях подают коктейли? — спросила миссис Ледбеттер.
Глава 43
Господь найдёт способ
— Ох, Вилли, детка, мне так жаль, — произнесла мисс Ора, очень осторожно меня обнимая, заботясь о моих травмах.
Ной поспешил броситься в руки Тони, обнимая её так, будто она была его давно потерянной матерью. Она бережно держала его в своих руках, её великолепные кудрявые волосы казались особенно растрёпанными.
— Спасибо, что пришли, — сказал я, переводя взгляд с мисс Оры на мистера Эдди, одетого в зелёный костюм и зелёные туфли, и Тоню и Кики.
— Ты выглядишь не намного лучше, чем было в больнице, — отметила Тоня.
— Я в порядке.
— Как малыш? — спросила она, опуская взгляд на Ноя, который цеплялся за неё, уткнувшись лицом в её грудь.
Я попытался улыбнуться в ответ.
— Знаю, в такие времена так не кажется, мистер Вилли, но Господь найдёт выход для нас всех, — сказала мисс Ора. — Это-то я знаю. Он найдёт способ. Он всегда находит, и это воистину так.
— Я знаю, — ответил я.
— Лучше тебе знать, — сказала она. — Твой дед был тем ещё взрывпакетом, но он был хорошим человеком. Я знаю, ты скучаешь по нему.
— Скучаю, — признал я.
— Дай мне сказать твоей маме, как мне жаль, — сказала мисс Ора. — Идём, мистер Эдди.
Мистер Эдди покорно пошёл следом.
Тётя Маргарет, которая сейчас стояла на другой стороне комнаты, довольно открыто смотрела на Тоню и Кики, её взгляд говорил, что было время, и не так давно, когда в великом штате Миссисипи цвета кожи не должны были смешиваться — и они не должны были смешиваться сейчас.
— Мы не останемся надолго, — тихо сказала Тоня, будто предугадывая мои мысли и зная, как, должно быть, выглядит, что чёрная женщина и белый мужчина стоят вместе.
— Не глупи, — ответил я.
— Я просто пришла проститься и проверить тебя, Вилли. Бог Свидетель, тебе нужна вся помощь, которую ты можешь получить, особенно сейчас. Я бы принесла пива, но тебе, наверное, лучше не пить из-за лекарств, на которых ты сидишь. Если тебе понадобится, чтобы кто-нибудь присмотрел за Ноем, просто скажи. Мы будем счастливы помочь. Просто приходи в любое время. Кики отвлечёт его от дел.
— Уверен, так и будет, — сказал я.
— Что это значит? — спросила она, озадаченная моим тоном.
— Кики говорила ему некоторые вещи… Не уверен, что мне это нравится, если честно.
— Какие вещи?
— Обо мне и Кайле.
— Что она может знать о тебе и Кайле? — требовательно спросила Тоня.
— Я не хочу ругаться с тобой, — сказал я.
— Я не ругаюсь, малыш. Но я хочу знать. Я никогда не говорила ничего о маме Ноя.
— Ну, она откуда-то берёт информацию.
— Откуда?
— Я не знаю.
Тоня была расстроена. Я не хотел просто вот так это выпаливать. Она повернулась к своей дочери и начала яростно жестикулировать.
Кики сказала, что у них была учительница на замене, которая рассказала ей о “Крэковом малыше”.
Она сказала мне не играть с Ноем, потому что у него два папы, а это неправильно, — прожестикулировала Кики.
Это сказала тебе та учительница? — спросила Тоня.
Она сказала, что папы Н. отправятся в ад, и что Н. глухой из-за того, что Бог разозлился на них и захотел наказать их за грехи. Она сказала, что Бог ненавидит глухих людей.
Ты мне врёшь? — требовательно спросила Тоня.
Нет, мама! Она так сказала. Она сказала, что Н. глухой из-за того, что Бог его ненавидит. Я сказала, что я тоже глухая, но Бог не ненавидит меня, так что она, должно быть, ошибается. Она разозлилась, когда я так сказала.
— Ты веришь в это дерьмо? — довольно громко спросила Тоня. — Я позвоню в школу и спрошу, кто был учителем на замене. Я тебя умоляю! Эта женщина не поймёт, что её сразило! Так говорить с нашими детьми.
Я пытался обдумать мысль о том, что учительница в школе моего сына сказала другим ученикам, что мой сын был глухой потому, что его отец гей, и что Бог ненавидит таких людей, как я.
«Почему я не был удивлён?»
Тётя Маргарет продолжала смотреть на нас через зал, её неодобрение было более чем очевидным.
— На меня смотрят, — сказала Тоня.
— Прости.
Глава 44
Схлопотать пулю
— Ненавижу это, — прошептал Билл.
Он сел рядом со мной на диван. Ной был по другую сторону от меня, склонившись, чтобы положить голову мне на колени. Я погладил его по волосам здоровой рукой, и хоть его глаза были закрыты, и он устал, он не спал.
На прощание пришло много людей, большинство смутно знакомых, но некоторых я вовсе никогда не видел. Было три гостевых книги для записей, и по телевизору с плоским экраном в углу крутили видео с фотографиями жизни деда.
Несколько человек, проходя мимо, специально останавливались, чтобы поглазеть на мое лицо, некоторые невольно вздрагивали.
— Когда последний раз кто-нибудь из этих людей приходил увидеться с дедом? — тихо спросил Билл. — Сборище лицемеров.
— Тебе не нравятся похороны, — заметил я.
— А кому-нибудь нравятся?
— Напоминает мне о папиных похоронах.
Он недовольно сжал губы.
— Помню, как ты сидел там, — сказал я, — и не говорил ни слова и не плакал… ничего. Будто тебе было плевать.
— Я был счастлив, — признался Билл.
— Нет, не был.
— Был. В какой-то мере. Рад, что всё закончилось.
— Всё равно.
— Он не стоил слёз, — сказал Билл. — Я не плакал тогда и не плачу сейчас. Ради этого никчёмного придурка я бы не вылез из кровати, чтобы помочиться. Я был рад, что он умер. Тина говорит, у меня проблема с “выражением эмоций”, но что это жирная корова вообще понимает?
— Ты должен был быть немного расстроен, — отважился сказать я.
— Я был, — признал он. — Но потом я подумал о том случае, когда ты выстрелил в окно его машины этим своим дурацким пневматическим пистолетом. В тот день он чуть не убил нас к чёртовой матери. Если бы мама его не остановила…
Он замолчал, и мои мысли вернулись обратно в тот день с внезапной болезненной ясностью.
Это было рождественское утро, и мы как раз открыли свои подарки. Пневматический пистолет, о котором я молил и молил и молил, лежал под ёлкой. Первым делом я пошёл на улицу и прицелился в боковое стекло со стороны водителя папиной машины, думая, как круто было бы увидеть, как пуля рикошетит от окна. Она не срикошетила. На улице было холодно, и стекло разбилось вдребезги — это было одним из моих ранних знакомств с физикой.
Я стоял у машины в ужасе, задаваясь вопросом, какую ложь мог бы сказать, чтобы вытащить себя из большой головомойки, зная, что попал. Как раз тогда вышел Билли, увидел, что я наделал, схватил меня за руку и затащил обратно в дом.
— Не рассказывай ему! — пробормотал Билли.
— Он узнает!
— Просто притворись, что было холодно, и стекло разбилось само.
— Стекло не бьётся само.
— Бьётся, когда становится слишком холодной, тупой ты мудак.
— Не бьётся.
— А вот и бьётся!
Всё было хорошо, пока совсем незадолго до ланча папа не вышел на крыльцо и не увидел разбитое окно. Он залетел обратно, требуя сказать, кто из нас, засранцев, разбил стекло.
Я уставился на Билли в беспомощном ужасе, зная, что папа надерёт мне зад так сильно, что я, наверное, неделю не смогу сидеть.
— Это вышло случайно, — сказал Билли.
— Это ты сделал? — требовательно спросил папа, переводя злой взгляд на Билли.
— Я не хотел, папа! — боязливо воскликнул Билли.
И вот так Билли взял на себя ответственность за то, что сделал я — и, Боже, какую цену он заплатил. Папа схватил шнур удлинителя, собрал его в ремень, заставил Билли спустить штаны и высек его до полусмерти. Это продолжалось так долго, что, в конце концов, я сломался и попытался ему помочь. Я схватился за шнур, надеясь остановить отца. Вместо этого он переключился на меня, и мы оба получили взбучку, пока мама не закричала так сильно, что папа остановился. К этому моменту у Билли на заднице и на ногах была кровь, а я плакал так сильно, что не мог дышать. В тот день Билли получил намного хуже, чем я, и я никогда не понимал, почему он принял моё наказание, когда знал, каким оно будет плохим.
— Почему ты это сделал? — тихо спросил я.
— Потому что ты был таким слабаком. Ты по-прежнему такой, но это другая история. Ты всегда боялся его до смерти. Полагаю, меня это злило. Я сочувствовал тебе. Казалось, тебя это беспокоило больше, чем меня. Я думал, что это потому, что ты маленький, но, полагаю, ты был более чувствительным к таким вещам. Мне было плевать. Больше всего он меня злил. «Спускай штаны, мальчишка!» Каждый раз, когда он так говорил, мне хотелось вырвать ему глотку. Он был просто большим задирой. Вот и всё. В любом случае, он так много пил, особенно под конец, что не знал, какого чёрта творит. Пока ты притворялся, что тебе страшно, он был счастлив. Что за придурок.
— Я не притворялся, — отметил я.
— Я знаю, — сказал он. — Я всегда был больше тебя. Если бы у нас был ещё год или два, я был бы достаточно большим, чтобы давать сдачи — и я дал бы. Я бы пнул его зад до самого Мемфиса. Я не мог терпеть того, что он делал с тобой и мамой. Если бы я подумал об этом, то достал бы его ружьё и подстрелил бы его. Но я никогда не думал об этом, поэтому не сделал. Полагаю, это была удача.
— Когда родился Ной, я сказал себе, что никогда не буду таким, как он, — сказал я.
— Я тоже, — со смешком произнёс он. — Когда родилась Мэри. Я сказал, что ни за что в мире никогда не подниму на неё руку. Не так, как делал папа. Ни за что, чёрт побери.
Воцарилась долгая тишина, тишина братьев, которым не нужно было разговаривать, чтобы заполнить пустоту.
— Спасибо за это, — наконец сказал я.
— За что, брат?
— За то, что ты сделал в тот день. Я никогда тебя за это не благодарил.
— Ты мой брат, — ответил он, будто это объясняло всё, что было необходимо знать. — Иногда ты меня бесишь, ты знаешь. И я имею в виду, что ты серьёзно меня бесишь. Но всё равно… Я бы схлопотал ради тебя пулю, если бы пришлось. Мы связаны кровью, брат.
А кровь гуще воды.
Глава 45
Мама и папа, а не папа и собака
— Дядя Вилли, кто такой гомосексуалист?
Эли смотрел на меня с серьёзностью, на которую был способен только двенадцатилетний ребёнок. Он был в замешательстве от одной из великих жизненных тайн.
— Почему ты спрашиваешь?
Мы сидели в игровой комнате, дети — Ной, Джош, Эли — и я. Взрослые были наверху, Шелли приготовила на обед запеканку из овощей и мяса, а также много других блюд.
После прощания Ноя лихорадило, и он был не в духе, и я постарался найти тихое место, где мы могли спокойно посидеть. Последние пару дней на него свалилось уж слишком много. На нас обоих. Сейчас его голова лежала на моих коленях, и он наконец уснул. Его вес вызывал боль в моих сломанных рёбрах, но я не мог заставить себя сдвинуть его.
— Мой учитель в воскресной школе сказал, что гомосексуалисты отправляются в ад, — поделился Эли. — И раз все говорят, что ты такой, я забеспокоился. Ты отправишься в ад?
— Иногда я думаю, что уже там, — признался я.
— Что это значит?
— Гомосексуалист — это извращенец, — сказал Джош, заявляя о своём авторитете. — Все это знают. Поэтому не нужно брать конфеты у незнакомцев, потому что они извращенцы и хотят снять с тебя одежду.
— Почему? — спросил Эли.
— Потому что они извращенцы, придурок!
— Тише, мальчики, — произнёс я. — Ною нужно поспать.
— Ты не боишься отправиться в ад? — искренне спросил Эли.
— Это не может быть хуже, чем работать в «ФудВорлде», — ответил я.
— Но почему ты хочешь отправиться в ад?
— Я не хочу.
— Но ты гомосексуалист.
— Верно. Да.
— Но что это такое? Это как отрастить длинные волосы или что?
— Гомосек — это голубой, — сказал Джош. — Им нравятся парни вместо девчонок. Это мерзко.
— Я мерзкий? — спросил я.
— Нет, — ответил он, не улавливая мою точку зрения.
— Но ты только что сказал, что я мерзкий.
— Гомосеки мерзкие, — сказал он.
— Ну, я гомосек…
— Не настоящий. Ты просто… дядя Вилли. Вот и всё. В любом случае, почему ты гомик?
— Мне повезло, — сказал я.
— Джек твой бойфренд? — спросил Эли, по-прежнему пытаясь разобраться с этой загадкой.
— Да, — ответил я.
— Как мои мама и папа?
— Да, — сказал я. — Похоже на то. Когда-нибудь мы поженимся. Может быть.
— Почему ты собираешься выйти за него замуж? — спросил Джош.
— Потому что я его люблю.
— Он смешно разговаривает, — в восторге сказал Эли. — Поэтому он тебе нравится?
— Да, — ответил я. — И он милый.
— Он парень! — с ужасом воскликнул Эли.
— Парни могут быть милыми.
— Нет, не могут!
— Некоторые могут.
— Гомосеки странные, — ответил Эли. — Миссис Парсон говорит, что они не должны жениться, потому что потом они захотят жениться на своих собаках. Миссис Парсон — это моя учительница из воскресной школы.
— Это у неё растут волосы на груди? — спросил я.
— Она говорит, что у детей должны быть мама и папа, а не мама и собака, — продолжил он. — Так она говорит. Зачем кому-то хотеть жениться на собаке?
— Многие люди хотят, — ответил я.
— Дядя Вилли? — произнёс после долгой паузы Эли, его лицо исказилось в задумчивости.
— Да?
— Это правда, что у менструального цикла три колеса?
Глава 46
На кладбище
После траурной мессы на следующий день мы устроили небольшую процессию через центр Нью-Олбани, чтобы похоронить деда в могиле рядом с бабушкой на старом кладбище. Бабушка умерла, когда я был очень маленьким, и максимум, что я о ней помнил — что она была очень большой, с очень большими руками, и дымила, как паровоз. Дед почти никогда о ней не говорил, но никогда не смотрел на других женщин после её смерти. Много шутил, безбожно флиртовал и даже лапал медсестру или двух, но никогда ничего большего. Он придерживался правила единственной женщины для единственного мужчины.
— Ты взял цветы для Кайлы? — спросила мама, пока мы шли к месту захоронения.
— Они в «Джипе», — ответил я.
— Мы сходим… после.
Возможно, осознание, что она говорит о “после” захоронения её отца, она замолчала и сжала губы. Мама, казалось, значительно постарела за прошедшие несколько дней.
— Я скучаю по деду, — сказал я.
— Как и я, — ответила она.
Без деда над нами была тишина, отсутствие, ощущение или чувство, что не хватает чего-то жизненно важного, чего-то глубоко существенного, какого-то незаменимого кусочка. Каждый раз, поворачиваясь, я ожидал увидеть, что дед идёт за мной, услышать его гортанный смех, его фырканье, его гогот, его непристойные шуточки, его постоянные жалобы из-за зубов. В последнее время, он без умолку болтал о своих зубах, иногда заходил так далеко, что обвинял людей в попытках их украсть, подразумевая съёмный протез, который держал в стакане рядом с кроватью. Он стал одержим этими зубами.