— Миссис Бетани? Изменит правила?
— Хотя да...
Миссис Бетани главенствовала в классе, как судья в зале заседаний: глядя на всех и каждого сверху вниз, одетая во все черное и, бесспорно, держа всех в ежовых рукавицах.
— Шекспир! — объявила она, и голос ее разнесся по всему кабинету. Перед каждым из нас лежали книги Шекспира в кожаных переплетах. — Даже наименее образованные из вас наверняка так или иначе сталкивались с его пьесами.
Мне показалось, или на словах «наименее образованные» миссис Бетани посмотрела на меня? Учитывая ехидную усмешку Кортни, мне скорее всего не показалось, поэтому я сжалась в комок и уставилась на обложку книги.
— Поскольку все вы знакомы с произведениями Шекспира, то вполне оправданно можете задаться вопросом: почему опять? — Говоря это, миссис Бетани жестикулировала, и ее длинные, толстые ногти в бороздках напоминали мне когти. — Прежде всего, глубокое понимание Шекспира вот уже несколько столетий служит фундаментом западной культуры. Вполне резонно предположить, что и в грядущие столетия ничего не изменится.
Образование в «Вечной ночи» не было рассчитано на подготовку к колледжу — и даже на то, чтобы сделать учеников умнее или счастливее. Оно ставило перед собой задачу поддержать их в невообразимо долгом существовании. Я с раннего детства не могла себе представить такого бесконечного отрезка жизни, с тех самых пор, как узнала, что сильно отличаюсь от других детей в детском саду.
— Во-вторых, с момента написания эти пьесы интерпретировались самым разным образом. В свое время Шекспир был всего лишь популярным актером. Потом он стал считаться поэтом и мастером, чьи работы предназначались для чтения учеными, а не для развлечения публики. Но через сто пятьдесят лет пьесы Шекспира снова начали ставить в театре. И хотя их язык звучит для современного уха почти как иностранный, темы, в них затронутые, и сегодня вызывают в нас заметный отклик — иногда таким образом, о котором сам Шекспир, возможно, и не догадывался.
Хотя голос миссис Бетани всегда заставлял меня ужасно нервничать, я не могла не радоваться мысли, что в этом году мы займемся Шекспиром. Мои родители были большими поклонниками Шекспира. Они назвали меня в честь героини «Укрощения строптивой», утверждая, что благодаря знаменитому англичанину мое имя будет известным и в грядущие века. Папа даже видел Шекспира в нескольких спектаклях — в те времена, когда тот был всего лишь одним из драматургов, боровшихся за внимание лондонской публики. Поэтому я знала наизусть погребальную песнь из «Цимбелина, когда мне не исполнилось и десяти лет, видела DVD «Ромео + Джульетта» База Лурманна раз двадцать, а сборник сонетов стоял у меня на книжной полке Вероятно, миссис Бетани и в этом году устроит мне веселую жизнь, но по крайней мере я готова к этому. Похоже, она опять подслушала мои мысли. Подойдя к моей парте, так что я ощущала запах лаванды, всегда окутывавший ее, миссис Бетани сказала:
— Будьте готовы к тому, что любым существовавшим у вас до сих пор представлениям о работах Шекспира может быть брошен вызов. Тем из вас, кто считает, что можно узнать все о нем из современных киноверсий, я очень рекомендую хорошенько подумать.
До тех пор, пока директриса не отпустила класс, я размышляла о том, что нужно перечитать «Гамлета». Мы потянулись из кабинета, и я заметила, как Кортни семенит рядом с миссис Бетани и что-то нашептывает ей, явно надеясь, что ее никто не услышит.
Но миссис Бетани не собиралась ей потакать.
— Я не буду ничего пересматривать. Вам придется заново представить свой отчет, мисс Бриганти, потому что он не отвечает требованиям.
— Не отвечает требованиям? — Рот Кортни от возмущения округлился в безупречную букву «О». — Выяснить, как можно попасть в лучшие клубы Майами, — это же по-настоящему важно!
— Если исходить из несколько сомнительных стандартов значимости, полагаю, возможно, вы и правы. Однако недопустимо подавать свой отчет в виде телефонных номеров, нацарапанных на салфетках. — С этими словами миссис Бетани выплыла из кабинета.
Кортни раздраженно топнула ногой.
— Отлично! Теперь мне придется его печатать!
Я пожалела, что не могу рассказать об этом Ракели. Та терпеть не могла Кортни так же сильно, как и я, а после первого дня в ненавистной школе наверняка находилась в отвратительном настроении. Однако тем вечером мы с ней просто сидели в своей комнате и болтали обо всем на свете, но только не о том, что происходило на занятиях.
К сожалению, за целый вечер Ракель лишь один раз вышла из комнаты в туалет. Времени мне хватило только на то, чтобы сделать два глотка крови, чего, конечно, было совсем недостаточно. Голод мучил меня все сильнее и сильнее, и в конце концов я заставила Ракель рано выключить свет.
Когда она наконец-то заснула, я откинула одеяло и выскользнула из постели. Ракель не шевельнулась. Я осторожно вытащила термос с кровью из тайника, на цыпочках вышла в коридор и огляделась. Никого не было.
Немного подумав, я торопливо пошла по коридору в сторону лестницы. На мне были только шорты и хлопчатобумажная маечка на бретельках, а ночью на лестнице было прохладно. Зато вряд ли кто-то явится сюда и увидит, как я пью кровь.
«Чуть теплая», — с отвращением подумала я, сделав первый глоток. Днем я ее подогревала, но даже термос не в состоянии хранить тепло вечно. Ладно, не важно. Каждый глоток с медным привкусом вливался в меня, как электроэнергия, но мне этого не хватало.
Я хотела более горячей крови. Я хотела живой крови.
В прошлом году Патрис все время ускользала из спальни и ловила в лесу белок. Может, и мне так делать? Как это — вгрызаться в белку? Мне всегда казалось, что я не смогу. Всякий раз, воображая это, я думала, как ее мех будет застревать у меня в зубах. Фу-у!
Но сейчас, когда мне это пришло в голову, все выглядело по-другому. Я совсем не думала ни про их мех ни про то, что белки будут пищать. Совсем наоборот — я представляла себе, как быстро колотится крохотное сердце, и просто чувствовала это тук-тук-тук на кончике языка. И когда я вгрызусь в нее и тонкие косточки затрещат, звук будет просто чудесным — как попкорн в микроволновке...
Неужели я такое подумала? Омерзительно!
То есть я считала, что это омерзительно, но при этом ничего омерзительного не чувствовала. Мне по-прежнему казалось, что кровь белки — это самая восхитительная вещь на свете, за исключением человеческой крови.
Закрыв глаза, я вспомнила, каково это было — пить кровь Лукаса, когда он лежал подо мной, сжимая меня в своих объятиях. С этим ничто не сравнится.
Внизу лестницы что-то затрещало.
— Кто там? — вздрогнув, окликнула я. Эхо повторило мои слова. Я позвала уже спокойнее: — Кто там? Эй?
Мне снова показалось, что я услышала этот звук — странный треск, будто лед ломается. Треск приближался, словно двигался вверх по лестнице. Я торопливо завинтила крышку термоса, чтобы ни один человек не увидел, как я пью кровь, нырнула в коридор и попыталась понять, что может вызвать такой звук.
Может, какая-нибудь девочка улизнула из спальни, как и я, чтобы подкрепиться? Звук немного напоминал тот, который возникает, когда бросаешь в воду кубики льда. Тут я подумала, что это может быть парень, решивший втихаря навестить свою девушку, и подавила смешок. Может, это и вовсе не человек. Просто старое здание так реагирует на осеннее понижение температуры.
Треск все приближался. Внезапно потянуло холодом, словно я открыла дверцу морозильника. Волосы у меня встали дыбом, руки покрылись мурашками. Дыхание изо рта вырывалось паром, и я снова почувствовала, что за мной кто-то наблюдает.
И тут внизу, на лестнице, я увидела колеблющийся свет. Он трепетал подобно свече, но при этом был ярким, голубовато-зеленым, как вода в бассейне. Ленты странного света струились по каменным ступеням. Выглядело это жутковато, будто «Вечная ночь» оказалась под водой.
К этому времени я уже дрожала от холода, и термос выскользнул у меня из рук. В тот миг, когда он загремел, ударившись об пол, свет исчез, а воздух мгновенно потеплел.
«Это не отражение, — подумала я. — И не мое воображение».
Так что же это за чертовщина?
Ближайшая к лестнице дверь резко распахнулась, и появилась Кортни в ярко-розовой ночной сорочке, со спутавшимися белокурыми волосами.
— Что тут происходит?
— Извини, — пробормотала я, наклонилась и подняла термос. — Мне пришлось уйти из комнаты, чтобы поесть. Я... просто выронила термос.
Конечно, раньше или позже мне придется кому-нибудь рассказать, что я видела, но меньше всего мне хотелось посвящать в это Кортни. Услышав, что я уронила термос, она закатила глаза.
— Боже, просто пойди и поймай мышь, как все, понятно? — Вместо того чтобы захлопнуть дверь, она переступила с ноги на ногу и внезапно сказала: — Я считаю, что это ужасно противно.
— Уронить термос?
Кортни нахмурилась:
— То, что приходится прятаться, чтобы поесть. Тебе, конечно, не повезло с соседкой, к тому же она такая зануда.
— Ракель не зануда!
— Да пожалуйста! — Кортни захлопнула дверь.
Постойте, она что, только что мне посочувствовала?
Мысль о том, что Кортни пытается вести себя дружелюбно, оказалась настолько дикой, что я почти забыла про таинственный свет на лестнице. Но не совсем.
Когда я в пятницу сказала родителям, что собираюсь ночевать в лесу, чтобы наблюдать за метеоритным дождем, они ничуть не обеспокоились. Территория школы была местом безопасным, во всяком случае, если ты вампир. Я точно знала, что они не станут проверять, есть метеоритный дождь или его нет, и это очень хорошо, потому что никакого дождя не ожидалось. Но они задали мне целую кучу других вопросов, и я невольно задумалась, с чего бы это.
— Мне кажется, ты могла бы пригласить с собой нескольких друзей, — сказала мама, когда мы сидели за воскресным обедом: лазанья для меня и большие стаканы крови для всех нас.
Со стереопроигрывателя доносился голос Билли Холлидей, рассказывающей о своем возлюбленном, которому она когда-то верила.
— Например, Арчану. Вроде бы она неплохая девушка.
— Гм, да, наверное. — Арчана была индийским вампиром лет примерно шестисот. В прошлом году мы с ней вместе ходили на уроки истории, но едва ли обменялись десятком слов. — Да только я ее почти не знаю. Если бы я кого и пригласила, так это Ракель, но она совершенно не интересуется астрономией.
— Ты проводишь слишком много времени с Ракелью. — Папа сделал большой глоток крови из своего стакана. — Не лучше ли завести себе и других друзей?
— Ты имеешь в виду — друзей-вампиров? Сам всегда говорил мне, что нельзя быть снобом, что мы больше походим на людей, чем утверждает большинство вампиров! Что вдруг случилось?
— Я говорил только то, что думал, и сейчас я совсем не об этом, — мягко произнес папа. — Факт остается фактом — ты станешь вампиром. Через сто лет Ракель умрет, а твоя жизнь еще только начнется. И кто будет с тобой тогда? Мы привезли тебя сюда, чтобы у тебя появились друзья, которые никогда не покинут тебя, Бьянка.
Мама ласково положила ладонь мне на руку.
— Мы-то всегда будем с тобой, милая. Но ты же не захочешь все время проводить с родителями, правда?
— Это как раз очень даже неплохо. — Я говорила правду — но не совсем так, как могла бы сказать когда-то. Еще в прошлом году я нуждалась только в одном — навечно спрятаться от мира в нашем уютном доме. Только мы втроем. Но сейчас я хотела большего.
Балтазар шагнул на край фехтовальной площадки, держа маску под мышкой. В белом фехтовальном костюме он выглядел просто ослепительно, костюм обтягивал мощное тело так, словно оно было вытесано из мрамора.
Я взглянула в зеркало, висевшее на стене, и вздохнула. Ослепительно — это не про меня. Я выглядела как заблудившийся белый одутловатый телепузик. Кроме того, я понятия не имела, как держать рапиру. Однако заявить, что мне второй год подряд требуется посещать класс современных технологий, я никак не могла, а фехтование оказалось единственным факультативом, соответствующим моему расписанию.
— У тебя испуганный вид, — заметил Балтазар. — Учти, здесь тебе не придется сражаться на дуэли, защищая свою жизнь.
— Это понятно, но все равно... биться на рапирах... Не знаю.
— Прежде всего, до этого еще не скоро дойдет. И никаких настоящих шпаг. По крайней мере до тех пор, пока ты не научишься двигаться. Во-вторых, я устрою так, что мы будем партнерами, хотя бы поначалу. Так ты будешь чувствовать себя спокойнее.
— Ты хочешь сказать, что на самом деле предпочитаешь фехтовать со слабым противником, чтобы точно победить?
— Может, и так. — Он ухмыльнулся и натянул маску на лицо. — Готова?
— Еще секунду.
Я немного повозилась с маской. К моему удивлению, сквозь нее все было отлично видно.
Ну и конечно же, мы вовсе не начали сразу фехтовать. По правде говоря, весь первый урок ушел на то, чтобы научиться правильно стоять. Думаете, легко? Нет.
Ноги нужно поставить вот так, напрягать эту мышцу, но ни в коем случае не ту, а руки вывернуть абсолютно неестественным образом. Я и не представляла, что мышцы могут устать просто от попытки стоять неподвижно, но еще до того, как этот час закончился, я уже вся дрожала, а тело болело от плеч до икр.
— У тебя все получится, — подбодрил меня Балтазар, поправляя мне локоть. Наш преподаватель, профессор Картайль, назначил его одним из своих помощников. — Ты хорошо держишь равновесие, а это самое главное.
— А мне казалось, что главное — избежать укола рапирой.
— Поверь мне. Равновесие, вот к чему все сводится.
Зазвенел звонок. Облегченно вздохнув, я доковыляла до ближайшей стенки, привалилась к ней и стянула маску, чтобы дышать свободно. Щеки пылали, волосы были влажными от пота.
— Во всяком случае, в этом году я смогу похудеть.
— Тебе не нужно худеть. — Балтазар помялся, пристраивая маску под мышку. — Знаешь, если ты хочешь позаниматься дополнительно, мы могли бы встретиться завтра, например. Немного поупражняться.
— В эти выходные я не могу. — Будь я чуть менее измученной, смог бы Балтазар увидеть в моих глазах нервный блеск предвкушения? — Давай отложим на другой раз?
— Ну конечно. — Он улыбнулся мне и направился к двери.
Я тут же начала думать: может, Балтазар предлагал это вовсе не потому, что ищет способ со мной сблизиться? И если нет, то нужно придумать, как из этого выпутаться, чтобы не обидеть его.
Ладно, я подумаю об этом завтра. Потому что сегодня — первая пятница октября, а это значит, что всего несколько часов отделяют меня от встречи с Лукасом.
Сначала я поспешила обратно в корпус, чтобы приять душ. Еще не хватало встретиться с Лукасом, когда от меня будет вонять, как от грязных носков! Волосы я не укладывала и краситься особо не стала, чтобы Ракель не догадалась о моих планах. Тут я представила себе как моя прошлогодняя соседка по комнате, сверхженственная Патрис, в ужасе ахает, увидев мой небрежный узел волос на затылке.
Однако Ракель все равно заметила мои приготовления.
— А что это ты так прихорашиваешься для ночевки в лесу?
— Вроде на мне нет ни шубки, ни диадемы, — отозвалась я, натягивая джинсы и простой свитер.
Она пожала плечами:
— Как скажешь.
Ракель сидела на полу, скрестив ноги и разложив перед собой очередной художественный проект. Этот коллаж казался мне весьма депрессивным, с большим количеством черного цвета и бросающейся в глаза гильотиной. Впрочем, главным было то, что Ракель не обращала на меня никакого внимания, пока я заканчивала одеваться. В идеале я отправилась бы на встречу с Лукасом в самом красивом своем платье, но как бы я это объяснила? Совершенно исключено. Я сунула Руку к задней стенке ящика с нижним бельем, вытащила оттуда небольшой сверток, замотанный в шарф, и уложила его в рюкзак вместе с термосом. Это не должно вызвать никаких подозрений у Ракели.
— Увидимся завтра вечером? — Мой голос звучал напряженно и неестественно, будто я вот-вот разобьюсь.