Последующие дни слились в один непрекращающийся кошмар. Отец требовал от нее согласия на брак с Генри, она отвечала упорным молчанием. Девушка знала, что скорее умрет, чем сдастся, и понимала, что отец принял такое же решение. Десять дней, проведенных в запертой комнате на хлебе и воде, ничего не изменили. Потом отец, не говоря ни слова, открыл дверь ее покоев и отбыл в Лондон, приказав остальным домочадцам присоединиться к нему через две недели. Пора было что-то предпринять.
Юная Розамунда не знала, на какие хитроумные проделки способна жизнь, и не подозревала, что ее положение коренным образом изменится еще дважды. Первый раз судьба послала ей озабоченного поисками жены деревенского сквайра, успешно прятавшего свои подлые намерения за актерскими способностями, которым позавидовал бы сам Шекспир. Очарованию Алфреда Берда в немалой степени способствовало его исключительно своевременное появление и показное расположение к Розамунде.
В день, когда отец уехал в город, мистер Берд появился в графском доме с букетом в руках и весьма заманчивым предложением – брака по расчету с прелестным цветком корнуоллского общества – на устах.
Еще более важным для Розамунды было то, что он вроде бы поверил ей и предложил именно то, чего ей так не хватало, – спасение от свадьбы с отпрыском герцога и защиту от сплетен.
Никого не поставив в известность и не заручившись одобрением семьи, Розамунда сбежала с ним в Шотландию, где со всей возможной поспешностью вышла замуж.
Когда же отец отказался дать ей приданое и даже не принял молодую чету в Эджкумбе, сквайр прекратил актерствовать, и жизнь Розамунды превратилась в долгую череду унижений и боли.
Только Сильвия не отвернулась от нее. Вскоре после венчания она появилась на пороге дома сквайра и поклялась, что останется с сестрой. С некоторым опозданием Сильвия стала на сторону Розамунды, которая была слишком угнетена, чтобы оттолкнуть единственного человека, все еще любящего ее.
Сквайр хорошо знал, как сломить дух супруги. Розамунда усвоила все уроки, которые ей грозил преподать герцог, и даже больше. В уединении маленького коттеджа Алфред изводил жену постоянными придирками и капризами. А попытки свести все к шутке приводили к новым оскорблениям, нескончаемым нравоучениям днем и страху – ночью. Иными словами, Розамунда вела воистину жалкое существование, конца которому не было видно.
Но самым ужасным было то, что ей не позволяли петь. Она была лишена прежних развлечений и друзей и нашла утешение лишь в окружающей природе и обществе сестры. Тоскливые будни лишили ее обычной живости. Она стала трусихой – и в поступках, и в мыслях, – готовой пойти на все, чтобы только избежать даже намека на очередной скандал. Розамунда потеряла все и жила так, чтобы не лишиться и самой жизни.
В следующий раз рок вмешался только через восемь лет.
Глава 2
Бренди, сущ. Напиток, состоящий из одной части грома и молнии, одной части угрызений совести, двух частей кровавых убийств, одной части ада и проклятий и четырех частей чистого Сатаны. Дозировка: чем больше, тем лучше. Употреблять постоянно.
А. Бирс. Словарь Сатаны
– Хочешь порцию материнского молока?
Люк Сент-Обин, восьмой герцог Хелстон, оторвался от письма и посмотрел на приоткрытую дверь в его тихую берлогу. Только один человек мог осмелиться…
В щель просунулась маленькая, больше похожая на птичью лапу рука, держащая графин с бренди.
– Ты же знаешь, я не употребляю крепкие напитки перед завтраком. Почему ты подкрадываешься, Ата?
Дверь отворилась чуть шире, и на пороге появилась хрупкая фигурка бабушки. Глядя на нее, любой первым делом обращал внимание на чудовищных размеров черный кружевной чепец, идеально гармонировавший с такой же черной кружевной косынкой, наброшенной на плечи. Шелковое платье тоже имело цвет эбенового дерева.
Люк вздохнул.
– Ненавижу, когда ты так одеваешься, – сказал он, имея в виду строгий вдовий наряд. – Создается впечатление, что ты уже в могиле или направляешься туда.
Старая женщина слабо усмехнулась, не демонстрируя свои крупные, пожелтевшие от времени зубы.
– Но ведь так оно и есть, мой мальчик, и с этим ничего не поделаешь. – Жесткий кринолин под платьем слегка поскрипывал, когда женщина двигалась. Войдя в комнату, она закрыла за собой дверь.
Платья бабушки были всегда длинными – она считала, что они делают ее выше ростом. По мнению Люка, из-за них она только чаще спотыкалась.
– В любом случае я уже одной ногой в могиле, – уверенно сообщила она.
Люк бросил короткий взгляд на ее шишковатую руку и графин, который она в ней сжимала.
– Ты же знаешь, мне не хочется ни есть, ни пить до полудня.
Старушка прошла по пыльному обюссонскому ковру, достала хрустальный бокал из бокового ящика обтянутого кожей стола и наполнила его янтарной жидкостью.
– Поэтому кухарка всегда готовит тебе завтрак позже. Так удобнее. Ничего не приходится подогревать или выбрасывать. Да и тот, кто проголодается, может позавтракать с тобой еще раз. – Она поднесла бокал к губам и неторопливо осушила его.
– Ата, – пробормотал Люк, пряча улыбку. – Что скажут слуги?
– А тебе не все равно?
– В общем-то абсолютно все равно.
Старая женщина казалась чуть-чуть осоловевшей, но Люк хорошо знал свою бабушку. Она могла выпить больше, чем громила моряк весом 25 стоунов [1], оттягивающийся на берегу после тяжелого рейса, и притом всегда сохраняла ясную голову, несмотря на близкое знакомство с напитками Сатаны.
Люк отодвинул в сторону бумаги, прижал их, чтобы не разлетелись, корабельным компасом и достал еще один бокал.
– Я всегда считала, что люди, завтракающие поздно, умнее, чем те, кто возится с маффинами на рассвете, – сказала старушка, наливая ему виски. – Все, что говорят о ранних пташках и червячках, сущая чепуха. Кому может понравиться, если его сравнивают с кем-то откладывающим яйца?
Он снова постарался сдержать смех. Бабушка и без его поощрения может бог знает до чего договориться.
– Bee равно считается, что мой случай безнадежен.
– Безнадежен? Вот уж точно нет. Ты, конечно, шалопай. Возможно, даже распутник, определенно распутник. Но ведь таких все любят. Молодые, идеалистически настроенные неженки должны соревноваться с ними, чтобы прослыть героями. Да и светским хроникам не обойтись без повес и их подвигов, иначе никто не станет покупать газеты. Но, прежде всего они необходимы, чтобы удовлетворить женщин. Нет ничего приятнее, чем поцелуй опытного распутника.
– Богатый жизненный опыт? – сухо поинтересовался Люк.
– Может быть – да, может быть – нет, но у меня все еще есть время. Я тоже могу надеяться на счастье, после того как позабочусь о…
– Ну, хватит. – Люк спустил ноги с края стола. – Я не в настроении выслушивать твой романтический бред о бесконечном счастье в браке и чертовской важности продолжения рода. Я здесь только потому, – он почесал голову и призадумался, – потому, что не хочу разочаровывать одновременно и тебя, и Мэдли.
– Хороший мальчик! Я знала, что уроки приличных манер когда-нибудь сослужат тебе неплохую службу.
– Я проведу сестру к алтарю и немедленно отбуду в город.
Люк хорошо знал проницательное выражение, так часто украшавшее лицо бабушки.
– Я сделаю именно то, что сказал. Молчание.
Люк потряс головой.
– И я не задержусь больше ни на минуту. Пускай ты смогла уговорить меня использовать это чудовищное заплесневелое место для свадьбы Мэдлин, но это вовсе не значит, что я буду принимать участие в торжествах.
Молчание.
– Ну, хорошо, я останусь на свадебный завтрак. – Он поднял бокал и понюхал густой напиток. Аромат был изысканным. – Конечно, если подадут мойзавтрак. – Люк сделал большой глоток и зажмурился от удовольствия. Ощущения были удивительно приятными.
– Ты в этом сомневался? – мелодично рассмеялась бабушка. Ее голос был молодым и звонким.
Этот звук согрел душу и пробудил дремлющие эмоции. Захотелось проявить великодушие… благородство…
– Возможно, – неожиданно для самого себя вымолвил Люк, – я даже останусь, недели на две, а не вернусь в город, как планировал. Здесь можно спокойно закончить вот это. – И он указал на стопку бумаги.
Бабушка отреагировала на его слова быстрее, чем застоявшаяся у стены девица на приглашение танцевать.
– Ловлю на слове.
– Разве я тебя когда-нибудь обманывал?
Она подняла свои нарисованные брови так высоко, что они совсем исчезли под оборкой чепца.
– Ничего подобного, – пробормотал Люк.
– Разве я что-нибудь говорила?
Он вопросительно взглянул на старушку.
– Сколько людей будет присутствовать на торжестве. Ата? Полагаю, я имею право знать, если уж буду здесь.
– На самом деле не так уж много. В поместье будет две или три дюжины, не больше. Столько же или чуть больше остановятся в деревне. Ну, будут еще несколько человек, у которых есть жилье в окрестностях.
– И всего…
– Думаю, не больше двух сотен.
– Не могу поверить: две сотни! – простонал Люк и, опустив голову, обхватил ее ладонями.
Бабушка налила ему еще порцию адского напитка и мимоходом добавила:
– Во всяком случае, не больше трех сотен.
– А что за люди заполучили приглашение остановиться под этой крышей?
– Разные, – после некоторого раздумья дипломатично ответствовала старушка. – Правда, боюсь, среди них больше женщин, чем мужчин.
– Много женщин не бывает, – продемонстрировав хищную ухмылку, сообщил Люк. – Возможно, все окажется не так плохо.
Неожиданно Ата стала серьезной, а Люк расстроился. Много лет назад он, можно сказать, силой вырвал у нее обещание не обращать внимания на его выходки.
– Нет, Люк, тебе там ничего не светит. Он замер. Бога ради, неужели…
– Только не говори мне, что пригласила исключительно почтенных матрон. Нет, только не «Вдовий клуб». Даже ты должна понимать, что мы не можем видеть на свадьбе Мэдлин скорбных монашек. – Он осмотрел траурное облачение бабушки и великодушно добавил: – Я не имею в виду присутствующих.
Молчание.
Долгое молчание. Ата прищурилась.
– Итак, – Люк с трудом заставил себя улыбнуться, – насколько я понимаю, мы будем наслаждаться обществом вдов в течение следующих нескольких недель. Очаровательно! Чертовски очаровательно!
– Вот и хорошо. – Старушка одернула платье. – Но пожалуйста, не забудь, что с ними нельзя пытаться заигрывать и уж тем более нельзя волочиться за ними. Они достаточно натерпелись.
– Хорошо. Никакого флирта. Никаких амуров. Только чай и умный разговор. – Он сделал паузу, немного подумал и уточнил: – Значит, вообще ничего аморального?
Ата растерянно заморгала.
– Ну, ты меня понимаешь… мало ли что может произойти в темном коридоре или в охотничьем домике… Ты же сама говорила, что для английских женщин нет ничего лучше, чем поцелуй повесы!
Судя по всему, даже привыкшая к дурным манерам внука бабушка все же обиделась. Доказательством тому была болезненная гримаса, исказившая ее лицо. Что ж, определенные пределы действительно должны существовать, и лучше их не переходить, признался себе Люк и пошел на попятную.
– Ладно, хорошо. Должен сказать, ты возвела многозначительное молчание до высот искусства. Я приму любое наказание. Что я должен сделать?
– Отправиться вниз и развлечь прибывших. Сейчас.
– Сейчас? Разве они уже здесь? Когда же они успели?
– Некоторые здесь уже два дня, Люк. Ты просто не обратил на них внимания.
– Ты же знаешь, я предпочитаю завтракать и обедать в одиночестве. Кроме того, у меня много работы. – И он ткнул испачканным в чернилах пальцем в стопку исписанных листков на столе. На полу также валялись какие-то бумаги. Заметив, что лицо бабушки снова окаменело, Люк осекся. – Хорошо, как я должен их развлечь?
– Стрельбой из лука. А я шепну им, что они могут представить себе своих дорогих усопших мужей в центральном круге мишени. Их это развеселит.
«Моя дорогая Розамунда!
Вы меня не знаете, поскольку нам никогда не доводилось встречаться. Но я слышала о несчастьях, выпавших на вашу долю, и считаю, что общество не должно оставить вас в беде. Поэтому я приглашаю вас вступить в мой частный «Вдовий клуб», к членству в котором допущен лишь очень узкий круг лиц. Клуб был создан, чтобы обеспечить достойным леди лучшее будущее. Мы собираемся на продолжительное домашнее торжество в Эмберли – это очень близко к месту вашего жительства – отпраздновать свадьбу моей внучки. После этого я приглашаю вас и вашу сестру провести некоторое время со мной в Лондоне.
Прошу простить невольную прямоту, но надеюсь, что вы отбросите глупые предрассудки, и ваше любопытство одержит верх над опасениями. Поверьте, я приглашаю вас провести сезон или два со мной и другими дамами, попавшими в обстоятельства, аналогичные вашим, единственно из желания помочь вам.
Мне необходимо только ваше согласие, дорогая. Если вы сочтете возможным вступить в наш тайный клуб, то уведомите меня об этом, и за вами немедленно будет отправлен экипаж.
Ваша будущая наперсница, Мерседитас Сент-Обин, вдовствующая герцогиня Хелстон».
Сильвия читала письмо вслух, и листок бумаги весело трепетал на ветру. Розамунда поставила две тяжелые коробки, которые несла, на землю и прислонилась к дубу. Чтобы успокоиться, она начала что-то напевать себе под нос. Это всегда приводило Алфреда в неистовство.
Лето приближалось к концу, но солнце палило нещадно, поэтому было очень приятно немного отдохнуть в благодатной тени. Вокруг, на сколько хватал глаз, расстилались обработанные поля, напоминающие огромное лоскутное одеяло. Розамунда почувствовала, что не может больше продолжать путь. Она потерла руки с красными полосами от глубоко врезавшихся в них веревок, которыми были перевязаны коробки, и вздохнула. Сестры шли уже давно, и усталость притупила остальные чувства. Нести все свои пожитки – нелегкая работа.
Сильвия прекратила чтение и подняла большие темные глаза на сестру.
– Жаль, что ты раньше не показала мне письмо.
– Дорогая, получив это послание две недели назад, я сочла его слишком абсурдным, чтобы принять всерьез. Однако после приезда Алджернона идея показалась мне намного более привлекательной. – Она тихонько выругалась. – Я все еще не могу поверить, что Алфред нарушил обещание и оставил все имущество своему кузену.
– Зато я охотно верю этому, – сказала Сильвия. – Твой муж никогда не держал слова.
– Это чудо, что Алджернон позволил нам год прожить спокойно. Но потом он стал проявлять характер. – Розамунда отвернулась. – Я боялась, что, если покажу тебе это приглашение до того, как мы уйдем, ты откажешься.
– А я думала, ты будешь бороться за право владеть домом до последнего. Подумай, идея бежать в Лондон с практически пустыми карманами не слишком хороша. Но это… – Сильвия покачала головой. – Пожалуйста, скажи, что мы идем не в Эмберли к герцогине Хелстон. Ты сошла с ума! Люди в деревне говорят, что новый герцог – человек эксцентричный и дурно воспитанный, не чета брату.
Розамунда посмотрела на пасущихся неподалеку овец. Их тяжелые шубы уже были готовы к стрижке. Ей не хотелось встречаться с неуверенным вопрошающим взглядом Сильвии.
– Мы примем приглашение вдовствующей герцогини. А нового герцога мы и видеть не будем. Поверь, нам нечего бояться!
– Нечего бояться? Ты действительно думаешь, что теперешний герцог Хелстон не знает, что случилось восемь лет назад между его братом и нашей семьей? Даже если удача нам улыбнется, и он пребывает в неведении относительно тех давних событий, неужели ты всерьез считаешь, что не найдется доброй души, которая его просветит? – Сильвия всплеснула руками. Порыв ветра растрепал ее длинные черные волосы, и она поправила прическу. – Ты только представь, сколько народу прибудет из Лондона на свадьбу. Да тебе прохода не дадут! А ты… – Сильвия сделала эффектную паузу. – Ты же восемь лет шарахалась от общества как от чумы и всерьез считаешь, что выдержишь все это? Кстати, герцогиня знает нашу историю?