— Я не доверяю тебе вообще. — И с этими словами он ушел в свою комнату и оставил ее стоять на кухне.
Лета глубоко вздохнула, почувствовав, что его враждебность дотянулась до нее. Хорошо.
До настоящего времени Долору не удалось ворваться в пространство смертных. Но долго это не продлится.
Долор была вызван, чтобы убить Айдана, и он сделает все, что в его силах, которые были немалыми, чтобы достичь цели. Его ничто не остановит.
Это означало, что у нее не так много времени, чтобы нарастить свои собственные силы, получая энергию от Айдана. Она нахмурилась, почувствовав мучительное сознание своей вины. Как Ловец Снов, она вообще не должна была чувствовать ничего такого, и все же она не могла уничтожить ту часть себя, которая не хотела причинять Айдану боль, когда было так очевидно, что его достаточно ранили окружающие его люди.
Это для его же пользы.
Удивительно, как часто боги и человечество используют это, чтобы оправдать жестокость.
Зевс сказал то же самое, когда повелел лишить Ловцов Снов всех эмоций. Когда наказал их всех за преступление, которое совершил только один бог. Да и то, это не было преступлением. Это было задумано, как шутка над старой Громозадницей, чтобы заставить его не относится ко всему так серьезно. Вместо того чтобы посмеяться, Зевс жестоко употребил свои силы, чтобы наброситься на всех, кто был с ним не согласен.
Остальная часть богов сновидений была невиновна и просто попала под перекрестный огонь. Но страх Зевса быть свергнутым и высмеянным заставил его наказать их всех. Как печально, жить его жизнью в такой паранойе.
Однако комплекс бога Зевса ее не касался. То, на чем она должна была сосредоточиться, — это спасти жизнь Айдану, если получится, и убить Долора любой ценой.
Смех Долора из прошлого раздался в ее голове. « Я — Боль. Я вне времени. И ты ничтожна, Лета. Тебе никогда не победить меня».
До сих пор он был прав. Она не победила его, но она его ранила.
Его гордыня будет тем орудием, которое она использует, чтобы сломить его силу, а Айдан будет тем молотком, который ей нужен, чтобы вбить свой гвоздь прямо между глаз Долора.
Приняв решение, она пошла искать Айдана, чтобы разозлить его еще больше.
ГЛАВА 3
Айдан сидел на стуле, наигрывая «Strange Fire» группы «Индиго Герлз» [17]на своей электрогитаре, когда осознал, что завтра будет Сочельник, и третий год подряд он будет совершенно один в этот день. Именно поэтому он не потрудился украсить что-нибудь. Все это лишний раз напомнило бы ему о том, какой одинокой стала его жизнь.
Он устало вздохнул, подумав обо всем, через что он прошел. Как может один человек быть обожаемым миллионами и не любимым ни одним? Тем не менее — такова его судьба. Единственные люди, которые утверждают, что беспокоятся о нем, совсем его не знают, а люди, которых он когда-то любил всем сердцем, каждое мгновение своих жизней пытаются прикончить его.
— Веселого гребаного Рождества, — буркнул он.
Пытаясь забыть прошлое, он сосредоточился на песне в своей голове. Так как гитара не была включена в сеть, ноты были лишь шелестом вокруг него, но этого было достаточно, чтобы смягчить его раздраженное состояние. Музыка всегда была его убежищем. Неважно насколько тяжелой была жизнь, музыка и фильмы были тем, к чему он обращался в поисках утешения и воодушевления. Они давали ему успокоение тогда, когда ничто другое не помогало.
Он был настолько поглощен песней, что ему потребовались несколько минут, чтобы понять, что он больше не один. Открыв глаза, он поднял глаза на Лету и оборвал бренчание на середине. Свет образовал вокруг нее мягкий ореол, из-за которого ее темные волосы казались светящимися. В течение целой минуты он не мог даже дышать. Каждый гормон в его теле пылал огнем.
Прошло слишком много времени с тех пор, как он последний раз прикасался к женщине, не считая тех случаев, когда он вручал свою кредитную карту ей при расчете на кассе. И если подумать, он почти убедил себя, что не нуждается в женской мягкости.
Да…
Взгляд на него, соблазнительная полуулыбка, родившаяся на ее губах, и сияние ее ярких глаз сломили его решимость. Все, что он хотел сделать, — это отложить гитару в сторону и притянуть ее в свои объятия для продолжительного, порочного поцелуя, пока у них обоих не онемеют губы. Было так легко вообразить ее на его коленях, обнаженной. Один лишь этот образ опалил его изнутри и снаружи.
Его член отвердел до боли.
— Тебе что-то нужно? — Он презирал себя за то, что в его голосе слышались хриплые нотки, а не злость, которую он хотел излить на нее.
— Мне просто было любопытно, чем ты тут занимаешься в одиночестве. Между прочим, ты очень талантлив.
Он насмешливо улыбнулся, услышав ее похвалу.
— Не льсти мне.
— Нет, на самом деле.
— Ну да, и не льсти мне, — повторил он, обнаружив, наконец, злость, которую хотел услышать в своем тоне. — Я не люблю или не хочу комплиментов.
Ее брови нахмурились, выражая сильное недовольство.
— Ты серьезно?
— Ужасно. — Он сыграл неторопливый аккорд. — Видишь ли, я знаю эту игру. Ты льстишь мне, заставляешь меня смеяться и хорошо себя чувствовать. Затем следующей вещью, которую я осознаю, — будешь ты, идущая к двери с карманами, набитыми моими деньгами, и говорящая мне какой я засранец. Давай сразу перескочим прямо к концу, где ты уходишь из моего дома и рассказываешь всем, что я — дурак. — Покачивая гитару, он кивнул. — Да, это сработало на мне.
Лета не могла поверить тому, что услышала. Его гнев усилил ее силы, в то время как его слова ошарашили ее. Она резко вдохнула.
— Что они сделали с тобой?
Он отложил гитару в сторону прежде, чем встать.
— Не думай об этом.
Она потянулась к нему, чтобы коснуться его руки, в тот момент, когда он проходил мимо нее.
— Айдан…
— Не дотрагивайся до меня. — Его голос был диким рычанием.
Но это только заставило ее еще больше хотеть дотронуться до него, несмотря на то, что она знала, что должна как можно сильнее разозлить его, чтобы усилить себя.
— Я здесь не для того, чтобы причинить тебе боль.
Айдан хотел бы поверить этому. Но он знал лучше. Сколько раз он слышал эту ложь? И в конце они всегда причиняли ему боль и смеялись, поступая так.
Он устал попадаться на эту удочку.
— Знаешь, если бы у меня был пятицентовик [18]… — Его взгляд остановился на ее лице.
Он тоже хотел протянуть руку и коснуться ее. Но не мог заставлять себя сделать это. Не после того, что случилось с Хизер.
«Я никогда не причиню тебе боль, малыш. Ты всегда можешь положиться на меня. Я здесь — всерьез и надолго. Ты и я — навеки. Мы против мира. Несмотря ни на что. Ты всегда можешь быть самим собой и знать, что я буду любить тебя в любом случае. Меня не интересует ни твоя карьера, ни твоя слава. Если всего этого не будет завтра, я все равно буду здесь для тебя, с тобой».
Эти слова заставили его сердце воспарить — они звучали симфонией для его ушей, которые устали от лгунов, окружающих его. Чаще всего он доверял им так же, как доверял Хизер. Будучи сиротой, все, чего он всегда хотел в своей жизни, — это иметь свою собственную семью. Кого-то, кто не причинит ему боль. Не предаст его.
Кого-то, кто принял бы его таким, какой он есть, независимо от популярности и богатства или даже бедности.
К несчастью, он ни разу не обрел этого. Как только он начал зарабатывать настоящие деньги и люди начали узнавать его, Хизер почувствовала угрозу с этой стороны и со стороны женщин, которые вешались ему на шею. Она стала язвительной и резкой. Порицающей все, что он делал, и негодующей из-за того, что он желает большего.
Даже сейчас он мог слышать ее язвительные слова. «В Голливуде есть два вида людей. Актеры, которые хотят играть, и те, кто хочет известности. Те, кто гонится за славой, заслуживают всего, что они получают, поэтому не надо плакаться мне по поводу бульварных лгунишек. Это — то, чего ты хотел, Айдан. Все знают, кто ты. Ты должен был удовлетвориться одной лишь актерской игрой. Но нет, ты захотел иметь больше. Так что теперь ты получил все, что хотел, и все, что с этим связано».
В конечном счете, из-за того что она не смогла справиться со всем этим, она вырезала его сердце и вручила ему на серебряном блюдце. Не наедине, как поступил бы приличный человек. Она сделала это публично, разыскав те же самые бульварные газетенки, которые уже выпотрошили его. Что еще хуже, она помогала его врагам преследовать его и сделала все, что было в ее силах, чтобы опозорить его перед миром.
И эта женщина, стоящая сейчас перед ним, не была исключением. Он в этом не сомневался. Если он подпустит ее, она тоже причинит ему боль. Единственный человек в этом мире, который беспокоится о нем, — это он сам.
Он указал на дверь резким движением подбородка.
— Ты не можешь просто оставаться там в течение нескольких часов и не разговаривать со мной? Неужели я так много прошу?
— Мне не нравится тишина.
— Ну, а мне нравится.
— И это — мой дом, — сказала она басом, передразнивая его голосом рассерженного родителя. — Пока вы находитесь в моем доме, юная леди, вы будете делать то, что вам говорят!
Айдан хотел бы оскорбиться от ее насмешки. Но улыбка против воли появилась в уголках его губ.
— Ты не смешная.
— Конечно да. — Она игриво ему подмигнула. — Ты бы не улыбался внутри, если бы меня не было.
Его желудок сжался, поскольку он понял, что она очаровала его своими поступками, и это всего-навсего рассердило его снова.
— Послушай, я действительно не хочу разговаривать с тобой. Я просто хочу побыть один. Уходи.
Она устало вздохнула и покачала головой.
— Когда в последний раз ты говорил с другом?
— Девятнадцать месяцев назад.
Лета почувствовала, что от его заявления у нее отпала челюсть. Она не могла в это поверить. Даже с ее приглушенными и по существу отсутствующими эмоциями, она все еще верила другим. За исключением того времени, что она провела в стазисе.
— Что?
— Ты слышала меня.
Да, но услышать и поверить — было двумя абсолютно разными вещами.
— Ты это не серьезно.
— О, разумеется, я серьезен. Я позвал своего лучшего друга, чтобы довериться ему, потому что мне был нужен кто-нибудь, с кем я мог поговорить, и следующая вещь, которую я узнал, была та, что наш разговор оказался не только в дешевых скандальных газетах, но и в блогах, и в каждом журнале, который этот ублюдок смог найти. « АЙДАН О'КОННОР: ПРАВДА ОБ ОБОРОТНОЙ СТОРОНЕ ЛЕГЕНДЫ. Читайте о том, как его девушка предала его и оставила вдребезги пьяным на улице, умоляющем о переменах и нападающим на своих фанатов». Что убило меня больше всего, так это то, что в его словах было так мало правды. Вместо этого он исказил мои слова и приукрасил их так, что я даже не мог узнать то, что говорил. Давай просто скажем, что я учусь на своих ошибках. Так что нет, я не разговариваю с друзьями. Никогда.
Ну что ж, она могла это понять. В прошлом, когда у нее еще были эмоции, она как-то стукнула М’Адока за то, что он сказал их брату М'Орданту, будто иногда она считает его педантом. Она была оскорблена и обижена тем, что М’Адок повторил частную беседу и таким образом использовал это, чтобы причинить боль кому-то, кого она горячо любила. На многие недели это заставило ее быть осмотрительной в плане любых высказываний, но со временем она преодолела это и пошла дальше.
Тот опыт был, конечно, незначителен по сравнению с тем, чем через что прошел Айдан. Честно говоря, она не могла себе представить, как можно совладать с чем-то столь назойливым или человеком, настолько гнусным. М’Адок сказал лишь одному человеку, не всему миру, и он цитировал ее дословно, без приукрашивания.
C другой стороны, это не означает, что Айдан должен разочароваться в людях и совсем никому не доверять. В этом мире люди нуждаются в друзьях.
— Хорошо, но предательство одного человека не…
— Мы были лучшими друзьями со средней школы, — процедил он сквозь стиснутые зубы. — Мы говорим о двадцати годах дружбы, перечеркнутых в три секунды, потому что кто-то пожелал дать ему пять тысяч долларов. — Он горько скривил губы. — Пять штук. Вот сколько для него стоила моя дружба за все эти годы. Самое смешное, что я дал бы их, стоило ему только попросить.
Лета съежилась от сочувствия. Неудивительно, что он настолько озлоблен. Она знала, что такие вещи случаются, но, как правило, боги сновидений не предавали друг друга таким образом — особенно теперь, когда они были лишены эмоций. Лишь несколько богов совершили предательство в течение столетий, и они были выслежены и убиты. Но их было не так много, и все они были исключениями.
Айдан сузил глаза на нее.
— Теперь опять же скажи мне, как можно тебе доверять, когда ты только что вошла через эту дверь.
Она подняла свои руки, сдаваясь.
— Ты прав. Ты не можешь доверять мне или кому-либо еще. За всю свою жизнь я так и не поняла, почему люди предают других. И не думаю, что когда-либо пойму.
Он презрительно усмехнулся, услышав ее слова.
— Можно подумать ты никогда никого не предавала.
Лета быстро нанесла ответный удар простым вопросом.
— А ты?
— Черт, нет, — взревел он, как будто сама мысль об этом вызывала у него отвращение. — Моя мама воспитала меня лучше.
— И моя — так же. — Она помедлила прежде, чем добавить: — Вообще говоря, это не совсем верно. Мой брат воспитал меня лучше. И когда мы подвергались обстрелу, он прилагал все усилия, чтобы защитить меня, независимо от того, чего ему это стоило.
— В таком случае тебе повезло. Мой брат сидит в тюрьме за попытку меня убить.
Это неожиданное заявление действительно ее поразило.
— Что?
— Ты слышала меня. — Его голос сорвался, хотя она не видела никаких эмоций, кроме гнева, в выражении его лица. — Разве ты не читала об этом в газетах? В течение шести месяцев я не мог включить телевизор без того, чтобы не увидеть его лицо, смотрящее на меня в упор с его фотографии крупным планом.
Так как она не могла объяснить, почему она не слышала об этом, то просто покачала головой.
— Я не понимаю. Почему он пытался убить тебя?
Он мрачно рассмеялся.
— О, убийство было бы намного более милосердным чем то, что он сделал. Он хотел забрать все в этом мире, что было создано мной. Он пытался шантажировать меня.
— Из-за чего?
— Не из-за чего иного, кроме, как его собственной готовности лгать, и доверчивости людей, готовых поверить ему. Он сказал, что выдумает все что угодно, начиная с того, что я — педофил, совершающий жертвоприношения животными, и заканчивая жестокостью по отношению к женщинам и детям. Он зашел так далеко, что даже обвинил меня в высмеивании моих фанатов и нападках на репутации других актеров, продюсеров и агентов. Не было такой части моей жизни, которая не была бы затронута его ложью, и он, не колеблясь, подделывал документы или лгал в суде или полиции. Слава Богу, Маккартизм [19]мертв, иначе, я уверен, меня бы внесли в черный список и заключили в тюрьму.
Она не видела в этом смысла.
— Но это же глупо. Кто поверит такой смешной лжи?
— Все, кто когда-либо чувствовал зависть из-за того, что мое лицо появлялось в журналах, а не их. Любой человек, который не мог поверить или допустить, что кто-то может достигнуть моего уровня успеха, не будучи при этом полным придурком. Поверь мне, это не ложь причиняет людям боль. Это — готовность всех остальных верить ей. И потом всегда найдутся те, кто поддержит твоего обвинителя, потому что это дает им возможность оказаться в центре внимания в течение трех секунд. Они не в силах вынести тот факт, что ты поднялся выше своего прошлого, и что теперь они ничем не могут оправдать то, что никогда не поднимутся выше своего. По их мнению, ты должен быть глубоко унижен, а они должны быть немного вознесены за счет лжи, которую они говорят о тебе. Потому что, в конечном счете, онизнали тебя, онивидели тебя настоящего, и поддерживая твоих обвинителей, они заставляют других людей думать, что, возможно, они были хорошо знакомы с тобой, — по крайней мере, это — то, что они утверждают. Это — тошнотворный мир, и я чувствую к нему отвращение.