«Я лгала ей о Джафримеле. Возможно, она ощущала себя преданной».
Чувство вины когтями впилось в желудок, желчь подступила к горлу.
— В ту же ночь совершили нападение на жену Эдди. Она была с ребенком. Они приняли меры, Эдди говорил, что его дочь в безопасности. Но…
— Где? Эдди говорил тебе, где она? Где он спрятал ребенка?
— Он сказал, что тебе это известно. А разве ты не знаешь?..
Я уже ненавидела эту фразу — «разве ты не знаешь?» — но в данном случае мне было важно убедиться, что этот скользкий генетически модифицированный сукин сын точно не в курсе, где спрятана дочурка Гейб.
— Кто? — прервала его я. — Кто это сделал?
«Кто их предал?»
Он сложил руки, копируя мою позу, но вспотел при этом насквозь.
— Ты собираешься убить меня, Валентайн? Где лекарство?
— В надежном месте.
«Три склянки у демона, а рецептура и дело об убийстве у Йедо».
И тут меня поразила очень неприятная мысль: одну склянку я отдала Хорману.
Я была уверена, что ему можно верить. Но сразу после этого за мной пустились в погоню четыре полицейских патруля. Еще одна склянка пропала — возможно, ее похитил тот, кому Гейб доверяла, кто вошел в ее дом и обыскал его, пока она лежала в саду, истекая кровью, а потом использовал направленный электромагнитный импульс. Не исключено, что это был ее собрат-полицейский.
Sekhmet sa'es.
«Теперь я подозреваю даже Хормана. Он не может быть в этом замешан, он не такой».
Но подозрение уже пустило корни и распускалось в моей груди, порождая чувство, близкое к панике.
Похоже, у меня мания преследования. По окнам хлестал дождь, стучали ледяные градины, по моим локтям стекала кровь. Я чувствовала, как из моей плоти вытягиваются клинки когтей. Мой взгляд уперся Массади в грудь.
— Кто?
Голос стал ниже на целую октаву, во рту ощущался медный привкус демонской крови.
«Во имя всех богов! Я не буду с тобой церемониться, и лучше не доводи меня, корпоративное дерьмо!»
Он резко выдохнул, выкрикнул имя и отпрянул, прижавшись спиной к белой стене. Я спохватилась, сообразив, что одним прыжком преодолела половину комнаты и остановилась на синем плюшевом ковре, вскинув золотистые руки, совсем не похожие на человеческие. Концы выпущенных когтей были черными, потому что когда-то я красила ногти черным лаком. Лак облез, отшелушился, но остался на кончиках.
Услышав имя, я остановилась. Мы уставились друг на друга.
— Но… — Я осеклась.
— Это правда! — выкрикнул он. Физиономия его теперь напоминала не лик статуи, а уродливую маску ужаса. — Клянусь могилой матери, это правда!
Я поверила ему. Это звучало фантастически, но я ему верила. Теперь все обрело смысл, все части головоломки встали на свои места. Не понимала я лишь одного: кто из полицейского управления Сент-Сити убил Гейб.
Но я это выясню, и довольно скоро. Пусть никто не сомневается.
Волосы упали мне на глаза, но если я пошевелюсь, чтобы их убрать, то уже не смогу сдержать порыв выхватить меч. Я глубоко вздохнула — и вдруг узор сложился, все встало на свои места.
— Тебя тоже должны были убить. Поэтому ты бросился искать меня.
— Я знал Азу. Его… он… Короче говоря, «Пико» продавал чилл через него.
Массади трясло, как наркомана на отходняке. Резкий травянистый запах его страха наполнил комнату, ударяя мне в голову, как вино. В этот момент я узнала о демонах гораздо больше, чем мне хотелось. Я могла легко убить его, и никто бы меня не осудил. Страх Массади был таким сильным, горячим, отчаянным — я упивалась им.
Наруч на запястье похолодел, левая рука онемела, но жар, исходивший из пульсирующего знака Джафримеля, разгонял холод.
«Это твое проклятое чувство чести», — прозвучал во мне эхом голос Гейб.
Удивило бы ее, что я до сих пор сохранила обрывки этого чувства? Была бы она довольна тем, что я смогла удержаться и не прикончить на месте эту лощеную пиявку?
Конечно, фармацевтические компании торговали чиллом. Для профессионально оснащенной лаборатории чрезвычайно выгодно производить наркотики, а заодно испытывать и исследовать другие вещества, болеутоляющие и успокоительные. Таким образом, компании действовали в связке с семьями и копами, все плодотворно сотрудничали и имели свою долю. До тех пор, пока один скинлин не совершил открытие, грозившее опрокинуть сложившееся равновесие. Порядок нарушился, каждый стал действовать сам по себе.
Знак на моем плече обожгло огнем, по коже пробежала жаркая волна. Наруч вспыхнул зеленым огнем, но в тот момент меня это не встревожило. Меня волновало одно — как этот корпоративный клон ответит на следующий вопрос.
— С кем она имела дело в полиции, Массади? Сдай мне его, и можешь проваливать, я тебя убивать не стану.
— М-моей карьере и так кон-нец, — заикаясь, промямлил он.
По его безупречной коже струился пот. Интересно, сколько выложила компания «Пико» за то, чтобы эта мразь в качестве представителя фирмы могла демонстрировать миру такое лицо? Лицо классической статуи на вершине пирамиды из трупов несчастных, подсевших на чилл, и множества других побочных жертв этого бизнеса. Таких как Льюис, заменивший мне отца и захлебнувшийся в собственной крови только потому, что какому-то торчку не хватало на дозу.
— Мне на твою карьеру плевать, — совершенно искренне заявила я. — Выкладывай. Кто?
Его голос дрожал.
— Какой-то Понтсайд. Ее сводный брат.
Я кивнула. Вот теперь все окончательно сложилось, тютелька в тютельку. Ее брат. Брат предательницы.
Я повернулась и направилась к дверям. Запахи страха и демонской крови придавали воздуху бархатистую мягкость и намек на чувственность, как в заведении секс-ведьм.
Последняя мысль потрясла меня. Я ощутила приступ паники. Но ведь никто не знает, где находится дочь Гейб. Никто, кроме меня и, может быть, подруги главного нихтврена.
«Если с ребенком что-нибудь случится, я убью всех, кто к этому причастен. Никто, даже главный, не остановит меня. Даже Джафримель».
Точно так же я не могла позволить ему причинить вред Еве. Ярость, переполнявшая мою грудь, была проявлением материнского инстинкта. Пусть сама я не думала о возможности завести детей, но я всеми силами буду защищать дочь Дорин и дочь Гейб.
«Теперь это мои дочери».
У двери, уже взявшись за ручку, я задержалась.
— Не попадайся мне на глаза. Увижу — убью.
Оглядываться на него я не стала.
«Ему повезло, что его не убили», — посетила меня холодная мысль. Будь он храбрее или любознательнее, Эдди мог бы остаться в живых. Массади мог бы предупредить его о том, что рядом находится шпион. Но он заботился лишь о своей жалкой шкуре.
Почему же Гейб не призвала меня, когда неприятности только начинались?
Я повернула ручку двери и вышла из комнаты.
Понятно почему. Она испытывала чувство вины из-за дела Лурдеса, которое закончилось для меня психическим насилием. При воспоминании о «Риггер-холле» меня била дрожь, как наркомана во время ломки. Джейс умер, и Гейб сочувствовала моему горю. Наверное, она ощущала свою ответственность, поскольку втянула меня в эту историю. А когда я пропала, не сказав ни слова о Джафримеле, она наверняка решила, что я не могу ее больше видеть. Все наши разговоры по телефону лишь убеждали ее в том, что она виновата, что я считаю ее ответственной за тот жуткий, кошмарный провал. Гейб отличалась особым благородством, к которому я всегда стремилась. Как же я могла допустить, чтобы она взяла на себя ответственность за мою боль?
«О Гейб! Габриель. Я должна была рассказать тебе обо всем».
За дело Лурдеса я бы взялась сама, в любом случае. Волей-неволей нам приходится замыкать какие-то круги, уплачивать какие-то долги, и я была призвана замкнуть убийственный круг «Риггер-холла». Призвана богами или духами убиенных, ментально разрушенных детей. Или самой судьбой. Так или иначе, это был мой долг.
Я была обязана сделать это, потому что Гейб нуждалась во мне. Она была моей подругой, самым родным человеком, хотя мы не родные по крови. И мне в голову не приходило, что она могла винить себя. Что ей было в чем винить себя.
«Ох, Гейб, прости меня!»
Я сделала несколько шагов по коридору и остановилась: в нос ударил едкий, обжигающий запах. Наруч сжался, стискивая запястье, и полыхнул зеленым светом.
«О, только не адский пес!»
Что-то случилось. Все было тихо, если не считать дождя и грома, прокатывавшегося по небу, как камнепад. Я сделала последний шаг, вышла из-за угла и увидела, что комната пуста. Ни Лукаса, ни Леандра, ни Азы Таннера. Занавески плескались на ветру, в разбитое окно лил дождь — а ведь я не слышала, как разбилось стекло. Ноздри переполняло демонское зловоние.
Я услышала приглушенные звуки, словно снаружи шла схватка. Звенела сталь, яростно ревел оборотень, Лукас хриплым голосом выкрикивал проклятия.
«Что за чертовщина?»
Я схватилась за меч, но слишком поздно.
Жилистый краснокожий демон отбил мой клинок и нанес мне удар тыльной стороной ладони — мощный удар, подобный столкновению миров. Его глаза с кошачьим разрезом горели желтым огнем, пасть исторгала ядовитое зловоние, под кожей сплетались и извивались темные линии, похожие на племенные татуировки. От его пронзительного визгливого смеха мои волосы встали дыбом. Этот смех казался странно знакомым — неужели я слышала его раньше? Тут он прыгнул на меня и уперся коленом в спину. Что-то обжигающее охватило мое запястье. Вонючая тряпка накрыла мое лицо, в ушах зазвучал шепот, и как я ни сопротивлялась, меня затянуло в водоворот тьмы.
Я успела увидеть край драпировки у стены под окном да зеленый свет, озаривший стену, когда мой наруч полыхнул леденящим злобным огнем, — а потом все погасло.
Глава 26
У меня остались обрывки воспоминаний. Надо мной склонилось лицо, знакомое по Сараево, когда ночной клуб, полный паранормалов, веселился внизу под громыхающую музыку, а рядом лениво дремал адский пес. Лицо круглое, тяжелое, с крепкими и на вид очень острыми зубами, с кошачьим разрезом светящихся глаз. Нечеловеческое лицо, хотя маги-человек нарисовал его когда-то. Слишком большие глаза, слишком крупные зубы, да и общее выражение… да, нечеловеческое.
«Велокель. Охотник. Союзник Евы. Помоги мне, Анубис!»
— Она не должна была пострадать.
Голос грубый и неприятный, но исполненный властной внутренней силы. Голос, привыкший повелевать. Он действует прямо на нервные окончания и горячим свинцом проникает вглубь, до мозга костей.
Я тихо застонала. Полнейшая дезориентация не давала мне возможности думать.
— Она выживет, — раздался другой голос, отчетливый и холодный, как колокол.
Кажется, знакомый. Я слышала, как обладатель этого голоса насмехался над Джафримелем, когда прикоснулась пальцами к знаку на своем плече.
— Вот твоя плата.
Послышался легкий металлический звон, потом отрывистый удовлетворенный вздох.
— Будем считать, наше сотрудничество возобновилось.
Я силилась открыть глаза, очнуться, но напряжение оказалось непосильным, и меня снова поглотила тьма.
Следующее пробуждение — горящая свеча. Пламя кроваво-красное, багровое. Сначала ровное, потом отклоняется в неестественном направлении, вроде бы не колеблется, но все равно дрожит. Я наношу удары кулаками и ногами, смутно сознавая грозящую опасность. Слышны крики, кто-то перехватывает мое запястье, и это прикосновение обжигает меня огнем. Левое плечо пронзает боль.
— Не дергайся! — звучит требовательный голос.
Я пытаюсь бороться с ним и чувствую, как вокруг моего сознания кольцами змеи стягивается чужое. Сила сжимает, душит, пока у меня не вырывается крик. Он надавил на меня, как я на оборотня, еще сильнее и беспощаднее. Это не предупреждение, это прелюдия к ментальному изнасилованию.
«Нет».
Внутреннее сопротивление возрастает и крепнет. Это не активная сила, но стойкость и терпение, которые помогали мне выжить и не лишиться рассудка в самые страшные моменты жизни.
«Если не можешь избежать чего-то — сражайся. Не можешь сражаться — терпи».
Чужая воля царапает поверхность моего сознания, оставляя кровоточащие ранки, но даже изорванная защита сопротивляется, не давая врагу проникнуть внутрь, к сокровенной сути моей личности. На один бесконечный миг я снова оказываюсь в разгромленном кафетерии «Риггер-холла», в удушающей оболочке эктоплазмы пожирателя, пытающегося прорваться или проломиться мне в душу…
Лезет в горло, в глаза, в нос и уши, теребит молнию моих джинсов — ка Мировича пытается пробить себе дорогу…
Из меня на последнем дыхании рвется крик.
— Нет!
Я буду сражаться и умру, сражаясь, но не допущу нового насилия. Я не переживу этот опыт еще раз, иначе сойду с ума.
— Хватит, — слышится голос, женский, молодой, со стальными нотками.
Запах свежего хлеба и мускуса. Узнаваемый запах андрогина.
Ева. Дочь Дорин. Дитя Люцифера. Возможно, моя дочь.
— Прекрати! Тебе приказано не причинять ей вреда.
Оплеуха, звонкая, как выстрел. Я снова проваливаюсь во тьму. Давление на сознание исчезает, мой слабый беспомощный стон постепенно стихает.
Первое впечатление от нового пробуждения — тошнота. У меня выворачивает желудок, что является психосоматической реакцией на всепроникающее гудение антиграва. Моя щека чувствует прикосновение холодного металла. Я лежу, подложив под голову левое запястье, скованное наручем. Беззвучный стон просится наружу, рот обмяк, челюсть отвисла. Кажется, случилось что-то плохое. Я так слаба, так измучена. Что со мной?
Огненные пальцы касаются моего лба.
— Тише, — звучит мягкий голос Евы. — Все в порядке, Данте. Я с тобой.
«Мне нужна не ты, — приходит смутная мысль. — Джафримель, вот кто мне нужен. Это он должен был сказать мне, что все в порядке. Где ты, Джаф?»
Внезапно поток энергии устремляется по моему позвоночному столбу, обжигающими струями растекается по нервным каналам, порождает вспышки боли в животе, в боку — как будто раскрылись все старые раны, и от удара Люцифера, и от когтей адского пса. Я кричу. Потоки энергии грубо врываются в меня, не считаясь с болью.
— Ну как? — шепчет Ева, снова касаясь моего лба. — Лучше?
Не лучше. Джафримель не стал бы мучить меня таким манером, он никогда не причинил бы мне столько боли. Мне по-детски хочется верить в это. И я слишком измотана. Меня окружила тьма (ведь мне не под силу открыть глаза), тесное пространство наполнено демонами, воздух насыщен густыми пряными запахами, успокаивающими, хотя моя нервная система содрогается от болевых электрических разрядов. Боль прожигает до костей, как едкая кислота.
— Джафримель, — раздается мой слабый шепот.
Потрескавшимся губам все-таки удалось произнести его имя.
— Скоро, — произносит Ева, и я слышу шорох ее одежды.
Она отошла, но аура ее запаха осталась, заполняя мне голову и путая мысли, пока я снова не проваливаюсь в забытье.
При следующем пробуждении мои пальцы скользят по собственной грудной клетке. Я лежу на спине, на чем-то мягком. Нащупываю дугу ключицы, инстинктивно перебегаю мозолистыми кончиками пальцев к левому плечу. Касаюсь метки Джафримеля — она извилистая и горячая, изгибы и петли шрамов движутся под кожей, как чернильные линии татуировки.
«Как бы ни было, — отстраненно думаю я. — Ты мне нужен. Пожалуйста».
Нахлынувшее видение поглощает меня полностью: я вижу его глазами, словно так было всегда. Может, раньше я сама этому противилась?
Он сидит выпрямившись посреди круга, в который вписан квадрат, в который заключен пентакль, — диаграмма, медленно вращающаяся на гладком полированном полу. Запястья скованы болью, но он не обращает на нее внимания; плечи горят, сухие опаленные глаза смотрят прямо перед собой. Свеча почти прогорела, оплыла, коптит. Еще несколько часов, и он будет свободен.
Дверь отворилась, и вошла она. Как он и подозревал, она не упустила возможности уязвить его. Рослая, со знаком андрогина на челе, с шелковистыми светлыми волосами и недоброй улыбкой. Не та женщина, какую ему хотелось бы видеть. В голубом одеянии — свадебный цвет. Свитер и просторные брюки не скрывали изящества ее стройной фигуры. Ее окружала аура андрогина — пряный пьянящий аромат возможности размножения, соблазн плодовитости.