– Слышь, а что это у тебя с писуном?
Вздрогнув, я проснулся и повернул голову. И тут же завопил во весь голос, увидев, что Гэвин стоит совсем рядом с диваном, на котором я лежал, и пристально всматривается мне между ног. Проследив за его взглядом, я, стиснув зубы, замычал, когда увидел громадное утреннее древо, взращенное из моего тела моей собственной рукой под одеялом.
Я мигом вскочил, хорошенько укрыл одеялом ноги, а тут в комнату вбежала Клэр, которую, судя по выражению лица, явно перепугал мой недавний вопль.
– Что случилось? – тревожно спросила она, опускаясь на колени рядом с Гэвином.
* * *
– … а секс? От уж этому-то удовольствию ты можешь прямо сейчас сказать «прощай». До появления у нас сына моя жена была современной любящей супругой. Минеты мне делала для прикола, когда я машину по скоростной трассе вел, наряжалась для шутки в озорную форму медсестрички и у двери меня встречала, когда я с работы домой приходил. Веришь? Куда бы мы ни отправлялись, всегда, не успев отъехать от дома, заводились с пол-оборота, так что приходилось останавливать машину и заниматься любовью прямо на переднем сиденье.
Сидевший рядом со мной мужчина тяжко вздохнул. Он тоже был отцом. Мы с ним познакомились буквально пять минут назад, когда я привез Гэвина в библиотеку. Новый знакомый приехал туда с трехлетним сынишкой и восьмилетней дочкой. Дочь у него была от другой, а сын – от нынешней жены. Мы разговорились, когда я присел рядом с ним на диванчик, пока наши мальчишки сидели кружком с оравой других малышей в нескольких шагах от нас и слушали, как библиотекарь читала им книжку. Рассказав вкратце о моих взаимоотношениях с Клэр и Гэвином, я попросил его дать несколько родительских советов, поскольку он потратил на создание гармоничной семьи куда больше времени и сил, чем я. Откуда мне было знать, что моя безобидная просьба выльется в длинную проникновенную речь о том, «как детишки всю мою жизнь разнесли к (четко обозначенной) матери».
– Зато, как только сын родился, так мой член сразу попал в список тех, кого «в гости не приглашать». Порой если уж я очень прислушивался, то слышал, как мои высохшие от одиночества шары чечетку при ходьбе выстукивали, – шепнул он мне, посылая сыну приветственный взмах руки и улыбку.
Иисусе! Мы-то с Клэр и до секса-то еще не дошли. Неужто и впрямь так тому и быть? Не успел я попросить, чтоб этот мужчина мне поведал хоть о чем-то хорошем, чтоб мне ночью кошмары не снились, как к нему с книжкой в руке подлетела его дочка, Финли.
– Папочка, почитай мне эту книжку про лошадок, – нежным голоском попросила она, забираясь к отцу на колени.
– Ну, конечно, детка, – ответил тот, одной рукой обнимая дочь и беря у нее из руки книгу.
Видите? Нет, только посмотрите, как милы могу быть крошки. Возможно, порой они немного проказничают, но у них определенно золотые сердца. И не было ничего приятнее, чем наблюдать за папой и его дочкой.
– О, Иисус, Мария и Иосиф… где ты взяла эту книжку? – спросил мужчина, и несколько родителей взглянули на него с явным неодобрением.
Я перегнулся посмотреть, в чем загвоздка, и увидел название книги, которую отец держал в руках: «Большая книга рассказов о лошадях-лесбиянках». У меня от ужаса челюсть отвисла, я принялся озираться, чтобы понять, заметил ли кто-нибудь, что в детском разделе библиотеки есть порнография.
– Деточка, пойди, возьми другую книжку, – спокойно сказал он дочери, пряча эту книгу за спину.
– Но я эту хочу, в ней про лошадок, – настаивала девочка.
– Знаешь, тебе нельзя читать эту книжку. Она для взрослых. Не для детей.
Финли удрученно закатила глазки и, фыркнув, вручила отцу другую книжку, которую захватила с собой, – «Какашкоеды».
На этот раз глазки закатил папа:
– «Какашкоеды»? Опять? В самом деле, Финли, не могла б ты найти себе другое пристрастие, а? Вот тянет ее на какашки, – пояснил он мне, беря у дочери книгу. – Маленькой была, так доставала из памперсов свое добро и пальцем разрисовывала свою комнату. – Он хмыкнул, вспомнив, а я рот ладошкой прикрыл, стараясь сдержать тошноту. Я не мог оторвать взгляд от рук девочки, все ждал, что увижу на них коричневые хлопья. – Несколько раз пойдем, бывало, мы в парк, так она подбегает ко мне и говорит, что у нее для меня подарок. Вытянет руку, а та вся полна кошачьми котяшками, которые Финли отыскала в песочнице. Ээххх, блаженные времена! – воскликнул он, покивав головой.
Несколько раз? Это случалось чаще, чем однажды? Рисование грязным пальцем? Сверточки-в-подарочек? Разве дети не должны рождаться со знанием того, что к экскрементам ни за что нельзя прикасаться? Известно ли Гэвину это правило, нарушать которое не должен никто и никогда?
Я посмотрел на сына, копавшегося в коробке с книгами, которую кто-то поставил рядом с кругом для чтения, и думал про себя: а вдруг он отыщет там непотребство какое-нибудь и приволочет мне? Ну как он примется пальцем ковырять козявки и разрисовывать этим
* * *
Когда мы вышли из библиотеки, я сводил Гэвина за мороженым, после чего мы направились обратно к дому Клэр. Верный себе, Гэвин без умолку болтал всю дорогу до дома, и я уже начинал подумывать, не устроен ли он наподобие проигрывателя, который заело. Может, мне нужно стукнуть его сбоку, чтоб он остановился?
Позыв этот я одолел. Еле-еле.
Когда мы вернулись домой, я уселся на диване, а Гэвин вытащил из ящика стола фотоальбом и уютно пристроился вместе с ним у меня на коленях. Он открывал каждую страницу и рассказывал мне о каждом снимке. Я увидел все до единого дни рождения, Рождество, Хэллоуины и все, пропущенное мною между праздниками, а пояснения Гэвина к каждому событию чуть ли не делали меня их участником.
Много чего узнал я и о Клэр. Типа того, что у нее была кузина, которую она терпеть не могла.
– Это Хезер. Она – мамина кузина. Мама говорит, что она слюха, – говорил Гэвин, указывая на групповое фото, сделанное, видимо, во время какого-то семейного сборища.
Узнал я и про то, что у Гэвина, похоже, была склонность разбрасывать вещи по всему дому, подтверждением служили по меньшей мере пять страниц фотоальбома. Наверное, мне следовало бы сфотографировать случай с зубной пастой на ковре, произошедший несколько недель назад.
– Гэвин, а почему это столько много снимков, как ты беспорядок устраиваешь? – спросил я, перевернув страницу, где было его фото: сидит на кухне на полу в окружении кофейной гущи, крупы, овсянки и чего-то похожего на сироп. – Надеюсь, ты маме помог и все это убрал?
– Убилаться – мамино дело, – ответил он.
Учитывая, в каком нынче состоянии мой дом, я, честно говоря, спорить с этим не мог.
Мы продолжили рассматривать остальные фото из этого альбома и еще из четырех других, когда я заметил, что Гэвин странно затих у меня на коленях. Глянув вниз, я понял, что малый уснул сидя. Я неловко подсунул руки ему под ноги и отнес его в комнату точно в том положении, в каком он уснул: спина его упиралась мне в грудь, а ножки болтались, свисая с моих рук. Я знал, что существует своего рода правило: «никогда не будите спящего малютку», и решил, что оно распространяется и на детей, уже умеющих ходить, потому как они могут попасть в куда большую беду, чем малютки.
Уложив его в постель, я вернулся в гостиную и блаженно раскинулся на диване. Включил телевизор, пощелкал по каналам, пока не нашел что-то стоящее. Час спустя, когда я уже едва не закемарил, зажужжал мой телефон, наверное, уже в десятый раз с тех пор, как мы с Гэвином уехали из дома. Улыбнувшись, я достал мобильник из кармана, зная, что это опять Клэр эсэмэсит.
«Как идут дела? Все ОК? Клэр».
Меня ее беспокойство даже не обижало. Дело понятное. Удивительно, но побыть с Гэвином один на один оказалось совсем не так страшно. Он и в самом деле хорошо воспитан и умеет себя вести в общественных местах лучше, чем любой ребенок, который мне когда-либо попадался.
«Идеально. Гэвин впервые проделал стриптиз у меня на коленях. Только что он выдул банку «Рэд булла» и без умолку болтает, а еще я выяснил, что виски ему не нравится. Картер».