За несколько месяцев он вытянулся, а шкурка из черной стала пепельно-серой, костяные пластины на кончике хвоста затвердели, сделавшись прочными, а когти приобрели молочную белизну. По деревьям Кляйн лазил без должного энтузиазма, что удручало, впрочем, охотился он ничуть не хуже Дейлы, легко загоняя «зайцев» и даже приноровился ловить рыбу, которую с гордым видом притаскивал мне под нос, требуя похвалы.
Лето подходило к концу.
***
Дыхание осени коснулось земли, вызолотив траву и раскрасив «лапы»-листья на деревьях в терракотовые цвета с ржавыми разводами по краям. Ветер принес с востока тревожные вести. Воздух пропитался металлом и дымом костров, но ярче всего – кровью, горечью оседающей на языке. Звери волновались, настороженно принюхивались, подолгу неподвижно замирая на одном месте, а ночами жались ко мне, словно испуганные грозой щенки.
Будто вторя нашим страхам, песочно-желтое солнце приобрело пурпурный цвет.
Запах усиливался с каждым днем, беда зловещей поступью медленно, но неотвратимо приближалась к границе нашей территории.
В лесу стояла оглушающая тишина. Изумрудный ковер мха приобрел грязно-бурый оттенок, а каждый шаг отдавался хлюпающим звуком. Шерсть на загривке встала дыбом, и я против воли оскалился, в глотке завибрировало рычание. Мох насквозь пропитался кровью, ее запах теперь перебивал все.
Надо уходить, бежать как можно дальше.
В степь пожаловали охотники.
========== Часть 2 ==========
Feels like your life is over,
Feels like all hope is gone,
You kiss it all away
Maybe… maybe…
This is a second coming,
This is a call to arms,
Your finest hour won’t be
Wasted… wasted… (с)
Sixx:A.M. “This Is Gonna Hurt” *
Часть 2
Небо чернильно-синее, выстуженное ледяными ветрами, непроглядное и бездонное. Оно пахнет свободой. Будто кусок картона, блекло-желтый диск спрятан за пепельными облаками. Дальше своего носа ничего не видно, приходится полагаться на оставшиеся органы чувств, испуганно замирая от собственного стука сердца, который набатом отдается в ушах. Деревья шумят, словно в нелепом танце раскачиваются на ветру, угрожающе скрипят и всячески действуют на мои и без того расшатанные нервы. Веточки на редкость вонючего кустарника тонкие, похожи на шерстяные нитки, лезут в нос и рот, и уже через пять минут хочется взвыть и убраться подальше от гребаной поляны, где люди разбили свой лагерь. Ироды. А обо мне они подумали?!
Возмущенно отфыркиваюсь и настороженно, как заправская кобыла, пряду ушами, но в привычный шум леса не вплетается ничего инородного.
Плюнуть бы на всё – два раза – а потом с чистой совестью завалиться в пещеру и уснуть, забыться на несколько часов. Но нельзя, виной тому - проклятое любопытство, не дающее спокойно спать темными ночами. Зверь внутри взволнованно ворочается, подтачивает тонкие стенки воли и с упорством осла тащит поближе к охотникам. Медом ему там намазано?!
Шаг, еще один… Замираю, низко пригнувшись к земле, касаюсь ее брюхом, чутко прислушиваюсь, но черт возьми – все тихо!
Проходит минута, другая, на втором десятке у меня заканчивается терпение. Совсем непуганые эти охотники, что ли? Они же либо нагло дрыхнут, либо попередохли все от того дерьмового пойла, которое лакали весь вечер.
Вид из кустов отличный. Крытые повозки на трех массивных колесах образуют правильный – внешний - круг. Внутреннее кольцо составляют конусообразные приземистые палатки из плотной ткани, пропитанной резко пахнущей смесью. В центре полыхает костер, расчерчивая темноту кровавыми всполохами.
С тоской гляжу на повозки, запряженные странными, похожими на оживший кошмар шестиногими зверюгами с длинными шеями, цветастым игольчатым гребнем вдоль хребта, внушительным набором когтей, заменяющих копыта, и клыками, которым и я позавидовал. Но главное – хвост! Радужная, жесткая даже на вид, кисточка прячет длинное, изогнутое жало. Такое чудо природы встретишь ночью – заикой станешь, как минимум.
Этот аналог лошадей – охотники ласково называли их кампи - мало того, что выносливый и быстрый, так еще и всеядный. Лично присутствовал, когда одна такая тварюга без труда выкапывала из земли уже знакомых мне мышей-переростков, а потом хрумкала, жмурясь от удовольствия и косясь лиловым глазом в сторону моих кустов с явно плотоядными намерениями. Проскочить мимо таких монстров непросто. Я бы сказал – небезопасно, а тяги к самоубийству в себе не замечал.
К тому же не стоит забывать о собаках. Выглядели они попроще и попривычнее, никаких дополнительных конечностей и других сюрпризов, но вот размеры!.. Те еще мутанты. Чем они вообще их кормят?!
Я настолько глубоко задумываюсь, что едва успеваю вцепиться зубами в хвост крадущегося Кляйна, возмущенно зашипевшего от такой подлянки. Этот окончательно оборзевший котяра чуть не ломанулся прямо в лагерь. Хорошо, что Чип и Дейла остались в пещере, иначе нас бы всех тут переловили, как щенков.
Охотников в степь прибыло много, и за последние две недели они здесь всю живность перепугали. Обосновались люди на самой окраине леса, с другой стороны от болот, и не решались заходить далеко вглубь, предпочитая гонять зверье по открытой местности. Действительно, чего им ловить в чаще – одни насекомые да мерзкие змеи, из которых даже приличных сапог не выйдет?!
Огибаю поляну по широкой дуге, переползая от одного пахучего кустарника к другому. Эта вонючая дрянь отлично маскирует мой собственный запах. Старательно принюхиваюсь, глотаю пастью ледяной воздух и прислушиваюсь, готовый броситься наутек в любой момент. Собственно, в лагерь я лезу из чистого любопытства, прекрасно зная, что все собаки на привязи, а в темноте они ни черта не видят. Ветер и флора на моей стороне, поэтому главное – не шуметь.
Кляйн, оскорбленный до глубины души, серебристой молнией взлетает по стволу и прячется в кроне молодой елки, лишь голубые глазюки пугающе мерцают в ночи. Ты посмотри, какие мы обидчивые!
Махнув на вредного кота хвостом, возобновляю движение, пересчитывая незащищенным пузом шишки, кочки и прочие препятствия и приглушенно сопя от усердия.
Ох, умер во мне шпион, как пить дать – подох в конвульсиях.
Протискиваюсь под одну из повозок и ползком направляюсь к дальнему краю. Костер почти догорел, а охотник, стоящий на страже, неосмотрительно задремал в обнимку с ружьем. Продолжая прятаться в тени, выбираюсь из-под телеги и бесшумно, в два прыжка, оказываюсь у другой. Она меня с самого начала заинтересовала, от нее пахнет чем-то неуловимо знакомым, с привкусом крови, да и кампи в нее не запряжена, что уже огромный плюс. Любопытство сжигает изнутри, не дает покоя, раз за разом напоминая о себе. Одна из собак совсем рядом, подойди чуть ближе – заметит.
Едва слышный шорох за спиной заставляет испуганно замереть. Оглядываюсь, но никого нет. Ветер шалит, или показалось?! На всякий случай принюхиваюсь, но весь лагерь пропитался дымом, паленым мясом и сладковато-едким пойлом, поэтому выцепить что-то новое из этой мешанины не удается.
Нервишки пошаливают. Травки, что ли, успокоительной какой пожевать?!
Кладу передние лапы на оглоблю и приподнимаюсь, сую нос под плотную ткань и едва не отпрыгиваю в сторону, лишь чудом вспоминая об осторожности.
Шкуры убитых животных, в том числе и сварогов. Много. Все дно телеги покрыто ими. Вот почему запах казался знакомым.
Ярость застилает глаза, перестаю контролировать себя, уступаю, зверь одерживает верх над разумной частью. Твари.
Опасность замечаю в последний момент и успеваю отскочить, уже не таясь, выдавая себя с потрохами. Огромный снежный сварог появляется, как призрак, абсолютно неслышно, сбоку, подкравшись из слепой зоны. На миг мне кажется, что в кипенно-белом густом мехе вспыхивают льдисто-голубые искорки. От зверя веет силой и мощью, она придавливает к земле, заставляет подчиняться против воли. Мое второе Я скулит испуганным щенком, забиваясь так глубоко, что почти не ощущается.
Страшно. Это чувство вытесняет все остальное.
Сварог издевательски-насмешливо скалится, как-то неуловимо, одним слитным движением подается вперед, сокращая между нами расстояние. Делаю шаг назад, припадая на передние лапы, пригибаясь ниже к земле, не свожу глаз со зверюги и угрожающе рычу, обнажая клыки. Одна из собак, услышав шум, неловко вскидывает лобастую голову и шумно принюхивается, а потом дергается в мою сторону, забыв, что прочно прикована цепью к крюку около телеги. Из повозки раздается ругань разбуженного охотника. Это меня отрезвляет.
Если хочу жить долго и счастливо, то пора валить. И чем быстрее, тем лучше.
Мой противник не обращает на акт агрессии никакого внимания, продолжает бесшумно наступать, вынуждая меня пятиться назад. Инстинкт самосохранения, обычно крепко спящий, в этот раз орет как оглашенный, предупреждая, что поворачиваться спиной к сварогу не стоит. Слишком поздно понимаю, что сзади догорает костер и бежать некуда. Лагерь медленно, но верно начинает просыпаться, времени совсем мало.
Что-то меняется, когда я выхожу на свет. Белоснежный зверь, так похожий на меня самого, замирает и всего на мгновение расслабляется, поддается удивлению, которое так явно написано на его морде. Давление, парализующее волю, пропадает. Этого оказывается достаточно, чтобы серой тенью прошмыгнуть сбоку от сварога. Тот реагирует, но опаздывает на долю секунды. Сзади, видимо для ускорения, раздается выстрел и совсем рядом чиркает пуля, выбивая комья земли под лапами.
Бросаюсь под ноги ближайшего кампи я от отчаяния, не иначе, слепо веря в собственную удачу. Испуганная зверюга, до этого мерно выкапывающая из земли свой второй ужин, всхрапывает и встает на дыбы, лишь чудом не наступив на меня.
Подходящий момент, чтобы выскочить из кольца повозок и на всей скорости ринутся в чащу леса, не оглядываясь.
Охотники кричат что-то явно нелицеприятное за спиной, а потом раздается пронзительный, торжествующий вой, что заставляет припустить сильнее. Хватит на сегодня экстрима.
Я петляю между деревьями, едва успевая перепрыгивать через поваленные стволы и пробираться сквозь колючие кустарники. Впереди прытко, с присущей только кошкам грацией, перескакивает с ветки на ветку Кляйн, служа своеобразным маячком и не давая заблудиться в лесном лабиринте. Это помогает выиграть драгоценные секунды.
По пятам, отставая совсем немного, бегут охотники, и слева слышится лай собак. Шустрые паразиты. Шансов у меня немного, а точнее – один. Миновав очередной овражек с мелким ручьем и едва не поскользнувшись на прелой листве, сворачиваю в сторону, уводя погоню вглубь, в болота.
Там есть одно место, небольшой – метров двадцать - брод между двумя островами, и если повезет, то через него удастся проскочить до того, как змееподобные твари сумеют толком проснуться и среагировать.
На самой границе, когда деревья заканчиваются, Кляйн отталкивается от ветки и делает длинный прыжок, прямо на скрытую болотной жижей тропу и, не замедляясь ни на миг, за несколько секунд достигает противоположного берега.
Малейшее колебание может стоить жизни.
Проскакиваю я быстро, шлепая по грязи и увязая в ней – слетаю с тропы совсем немного. Затапливает паника. Мелкая ряска вместе с протухшей, чересчур вязкой водой попадает в рот. Но жить хочется как никогда, поэтому из последних сил делаю рывок, чувствуя, что очередная кочка не спешит пропадать из-под лап.
Едва успеваю выскочить на берег и затаиться в кустах, слышу, как сзади раздается глухой всплеск, а за ним - полный боли крик и испуганный скулеж. Бегущий следом охотник и не подумал остановиться, за что и поплатился. Змееподобные твари оказались на редкость расторопными, за считанные секунды утащив человека под воду.
По лесу разносится цветастый мат и какие-то невнятные обещания относительно моей шкуры. Для убедительности люди несколько раз стреляют, но к счастью – мажут.
Преследование прекратилось. Чтобы перебраться на мою сторону леса придется обходить болота, а это километров пять, не меньше.
Белый сварог, чуть не поймавший меня, стоит неподалеку и неотрывно смотрит на кусты, в которых я скрылся, словно знает, что именно там и притаилась добыча. И от этого взгляда не по себе, глубоко внутри зарождается страх, а мой зверь просяще скулит, так и норовя подставить беззащитное брюхо под острые клыки.
До пещеры я добираюсь к рассвету, когда горизонт окрашивается тревожно-красными разводами. Сил хватает лишь на то, чтобы забиться в самый дальний угол и забыться липким, изматывающим кошмаром.
Ярко-синие, почти бирюзовые глаза сварога не отпускают даже во сне.
***
Звонкий лай эхом разносится в стылом воздухе, причудливо переплетаясь с завыванием ветра, он подстегивает не хуже кнута. Бежать без оглядки. Скорее, скорее, как можно дальше уводя охотников от пещеры, давая волкам скрыться. Кляйн покажет дорогу к побережью, не даст сбиться с пути или вернуться за мной.
Они в безопасности. Мне хочется в это верить как никогда.
Замедлюсь хоть на секунду, и свора собак настигнет, загонит, как какую-то дичь, растерзает!.. Жалкие шавки, возомнившие себя хищниками.
Люди оказались на редкость шустрыми и злопамятными. Благодаря им второй день петляю, как заяц, по степи, но надолго меня не хватит. Каждый вздох отдается болью в раненом боку, обжигает легкие. Неосмотрительно подпустил ближе одного из мстителей – и вот результат. И ведь специально стрелял так, чтобы не убить, сволочь!
Была бы пуля обычной, отделался бы царапиной, но тут либо колдовство, либо какая чертовщина – словно маленькая молния засела между ребрами. Рана заживает медленно, рваные края стягиваются неохотно. Запах паленого мяса перебивает все остальное, мешает сосредоточиться.
Не будь с охотниками белого сварога, я бы оторвался, побегал бы, разумеется, но оторвался, а так… Эту тварь не проведешь, что бы я ни делал, зверь всякий раз выходит на мой след. Ищейка хренов. Никакой солидарности к ближнему своему!
Спрыгиваю с каменной гряды и разворачиваюсь в сторону города-призрака. Это единственное место, где я могу укрыться. Что-то подсказывает, что охотники не менее суеверны, чем крестьяне, есть крошечный шанс, что они не бросятся внутрь сразу – побоятся. Мне нужно время, хотя бы несколько часов, иначе просто свалюсь от усталости и потери крови.
Сил огибать лес – нет, но другого варианта не наблюдается. В таком состоянии встречу с прожорливыми рептилиями мне не пережить, из-за раны реакция чуть заторможена, боюсь, что вовремя увернуться просто не получится. В чудо верить надо, конечно, но не слишком часто.
Передвигаюсь я медленно, упрямо переставляя лапы, и не останавливаюсь ни на секунду. Позволяю себе такую роскошь лишь однажды, когда натыкаюсь на ручеек в овраге. Жадно глотаю стылую воду, от холода ноют зубы, но жар в теле уменьшается, уходит на второй план. Меня мучает жажда – никак не могу напиться, в пасти печет, как в пустыне, но боль в боку притупилась.
Если ветер не врет, то у меня есть чуть меньше часа форы, охотники либо отстали на каменной гряде, где все изрядно пропахло птичьим пометом – пернатые создания обожают вить там свои гнезда, либо просто загоняют в ловушку, и через сотню-другую метров меня ждут силки.
Впрочем, в этот день удача на моей стороне.
Добираюсь до заброшенного города я к вечеру второго дня. Еще немного – и солнце скроется за горизонтом. Небо вымазано в кроваво-красной краске, зверь тревожно скулит, скребется о внутренние барьеры и сбивает с толку. Мое состояние близко к критическому, я даже не обращаю внимания на оглушающую тишину, повисающую в воздухе незримой паутиной, стоит только переступить ворота.
Через расщелину в смотровой башне видно, как приближаются люди со сворой собак. Они замирают в десятке метров от ворот, того, что от них осталось – прогнивших досок, криво соединенных ржавыми прутами. Звери, еще несколько минут радостно лаявшие и виляющие хвостами-обрубками, испуганно жмутся к ногам хозяев и слепо тычутся тупорылыми мордами в людские ладони, они похожи на потерянных щенков. И я прекрасно знаю, что приводит грозных хищников в такой ужас.