Когда река мелеет, мы возвращаемся в пещеру.
***
Лето наступает неожиданно, просто в какой-то миг на мир плотной завесой опускается удушливая жара, а бескрайнюю степь наводняет рой насекомых, от которых нет спасу. Большую часть времени мы находимся либо в пещере, либо у реки, копошась в янтарно-рыжем песке. В один из дней Чип откапывает в иле темно-синего, с шипами на плоском хвосте рака. Мы гоняем его вдоль берега, не решаясь укусить, боясь напороться на острые клешни, опасно щелкающие перед нашими носами. К вечеру от нас стойко пахнет тиной и совсем немного – сладковатой пыльцой – набрели на заросли водных цветов, чем-то неуловимо напоминающих нежно-голубые лилии с огромными листьями.
От жары вся живность словно вымерла, найти в степи, кроме бабочек, ничего не удается, и тогда Матушка уводит нас в сторону леса, вытянувшегося частоколом до самых небес. Под сводами деревьев царит блаженная прохлада, и первые полчаса мы неподвижно лежим под невысоким кустарником с серо-зелеными, будто покрытыми толстым слоем паутины, листьями. Меня оглушает звуками и запахами, выбивая из колеи, кругом столько всего интересного и неизученного. Густо, со стойким привкусом сладости пахнет ягодами и сыро – грибами. Лапы утопают во мху, и долго не получается привыкнуть к этому странному ощущению, ступаешь как по перине.
Нас не пускают дальше опушки, не позволяют заходить вглубь, и первое время мы действительно всегда на виду у Матушки, показательно послушно носясь между деревьями и пытаясь повалить друг друга. Чаще всего достается Чипу, забавно рычащему, когда мы загоняем его в колючие кусты с блекло-фиолетовыми, вонючими цветами, от которых свербит в носу.
Причина, почему нас не пускали вглубь, выясняется чуть позже и абсолютно неожиданно. Мы заигрались, потерялись во времени и пространстве. Мох становится чересчур сырым, словно огромная губка, и каждый шаг отдается в ушах приглушенным чавканьем, но гораздо хуже – сильный запах затхлости и мертвой воды. Кажется, что он прилипает к шкуре и тянется до самой пещеры, не отпуская.
Болота, непроходимые топи, где на небольших островках кишат странные, склизкие змееподобные твари на коротеньких ножках, а в пасти - клыки, с которыми могут соперничать наши. У них белесые, вытаращенные глаза, и они неотрывно следят за каждым шагом. Но хуже всего то, что в болотной, вязкой жиже существа передвигались на удивление шустро, выпрыгивая из воды на добрые полметра. Сам не знаю, как удалось вовремя отскочить от края. Мы тогда лишь чудом унесли лапы.
Обитали в лесу и другие хищники.
С кошками мы пересеклись совершенно случайно для обеих сторон, и не будь у самки в зубах пищащего детеныша, вряд ли бы дело закончилось миром. Матушка, завидев дымчато-серую кошку среднего размера, угрожающе оскалилась, загородив нас собой, а та, мигнув мутно-зелеными глазами, молнией взобралась на ближайшее дерево.
Всю опасность этих животных я узнал гораздо позднее, в первую встречу я не придал особого значения загнутым молочно-белым когтям и гибкому, как хлыст, хвосту с костяными наростами на конце.
За лето шерсть выгорела с серо-стальной до почти белесой, на фоне чего глаза выделялись еще ярче. Мы подросли, вытянулись. Дейл оказался крупнее нас с Чипом в полтора раза и все время пропадал с Матушкой в чаще. Я предпочитал не соваться глубоко в лес - мне хватило того единственного раза с болотными тварями - поэтому все свободное время мы с Чипом изучали окружающую флору и фауну. Мой братишка за несколько месяцев тоже вымахал, но неуклюжести так и не утратил, хотя и перестал напоминать медвежонка. Впрочем, из нас двоих он все-таки был сильнее, ему без труда удавалось завалить меня на землю, как бы отчаянно я не отбивался. Единственное мое преимущество – скорость, чем я вовсю и пользовался, нарезая круги и зигзаги между деревьев.
Лето медленно, но неумолимо приближалось к концу, наступала дождливая осень. Меня не покидало ощущение, что это затишье перед бурей, и совсем скоро случится что-то непоправимое.
***
Осень пролетела незаметно, а потом началась долгая, холодная зима, накрыв белым саваном землю. Ветра донесли до нас запах чего-то незнакомого, тревожного. Матушка, волновавшаяся несколько дней кряду, не выдержала, и когда к запаху костров и металла прибавился въедливый – крови, покинула пещеру, оставив за собой лишь ровную строчку следов, которую тут же затерла падающая с небес колючая крошка.
Ни через день, ни через неделю Матушка не вернулась.
Ночью, когда на небе ярко горела луна, мы, повинуясь инстинктам, древним, как сама жизнь, пронзительно, в унисон «пели», и ледяные ветра покорно разносили наш плач по степи. Кажется, что скорбела сама природа, вторя нашему горю, пещера враз стала одинокой. Долгими ночами мы жались к друг другу, делясь теплом.
Мне было как никогда паршиво, не хотелось ничего, и если бы не Чип с Дейлом, ходящим на охоту, я бы умер с голоду.
Неожиданно пришло понимание, что я привык к волчице. Мне хотелось сдохнуть. Просто лечь, закрыть глаза и перестать дышать.
Чип неслышно приблизился, навалился всем весом на спину и уткнулся мордой куда-то вбок, жалобно заскулив. Дейл, улегшийся рядом, подполз на животе с другой стороны и горячо фыркнул мне в ухо, а потом легко прикусив зубами кончик, чуть пониже кисточки, потянул на себя.
Озарение посещает запоздало: у меня есть причина жить. Точнее – две причины. Наглые такие, прилипчивые и по-собачьи преданные.
***
Солнце выцвело, став пепельно-белым. Зверь внутри тревожно ворочался, подтачивая волю и напоминая о себе раз за разом.
Наша вторая весна отличается от предыдущей, и дело даже совсем не в том, что теперь рядом нет Матушки, хотя ее сильно не хватает. Я не сразу замечаю, что с Дейлом, нехило так подросшим за те несколько зимних месяцев, происходит что-то странное. Он либо пропадает целыми дням черт знает где, возвращаясь лишь глубокой ночью, либо заигрывает с нами, норовя повалить в не до конца растаявший снег.
Сам я, кроме зудящего чувства под шкурой, вызванного линькой, не ощущал ничего, и судя по флегматично роющемуся в промерзших за зиму мышиных норах Чипу, тот тоже не испытывал никаких странных желаний.
Запах чужака я учуял сразу, и отсутствие рядом Дейла волной страха ударило по нервам. Тишину воздуха прорезал волчий вой, от которого шерсть встала дыбом. Узнав голос Дейла, я зло рыкнул и бросился на зов, краем глаза замечая, что Чип отстает всего-то на полкорпуса.
Мы увидели их издалека – Дейла, загнанного в расщелину среди огромных валунов, и кружащего рядом матерого, крупного зверя. Я стрелой влетел между ними и, повернувшись к чужаку, угрожающе зарычал, скаля зубы и прижимая уши. Волк от неожиданности сделал шаг назад, а потом оскалился в ответ, но без угрозы, больше для демонстрации. За спиной заскулил Дейл, и предупреждающе рыкнул подоспевший Чип.
Чужак нападать не спешил, он медленно подошел ближе и принюхался, ткнув мордой мне в бок, а потом, вот черт, пожелал на меня взобраться. Я едва успел отскочить в сторону, громко клацнув зубами в опасной близости от его морды. На волка мои угрозы не возымели никакого эффекта, он вел себя как… самец, почуявший самку. От такого поворота я даже растерялся, за что и поплатился, отвлекшись на размышления.
Меня подмяли под себя и попытались пристроиться сверху, я лишь чудом успел вывернуться из-под массивной туши зверя и отпрыгнуть на добрые полтора метра, но зверюга, вероятно, не понял, что я как-то не горю желанием переводить наше нечаянное знакомство в интимную плоскость. Слава богу, подоспел Чип, встав надо мной и загородив. Чужак бросив последний взгляд на Дейла, а потом на меня, видимо, решил поискать себе другую добычу и ушел.
Я облегченно вздохнул, растягиваясь на грязной земле. Рядом, виновато прижимая уши, опустился Дейл, пряча нос у меня в меху. Если бы мог, я бы расхохотался. Громко и истерично.
Дейл оказался девочкой.
***
Первые признаки того, что в этом мире есть разумные существа, я нахожу совершенно случайно. Город давно заброшен, каменные, невысокие строения покрыты сеткой трещин. Единственное, что сохранилось, – церкви. Их так много, что становится жутко. Почерневшие от времени скелеты крестов словно выжигают на сетчатке, они не отпускают даже во сне. Кажется, что сам воздух гудит и вибрирует от напряжения. Мертвая тишина давит на уши, заставляя ниже пригибаться к земле, почти ползти на брюхе по высохшей траве.
Гиблое место, проклятое. Жители будто грехи замаливали.
Мое звериное Я скулит, как щенок, и норовит как можно скорее покинуть город-призрак, а у меня просыпается любопытство. Чтобы исследовать находку, я трачу несколько суток. Ни Чип, ни Дейла не осмеливаются приблизиться, пересечь покосившиеся, прогнившие насквозь ворота - бродят кругами, тоскливо воя темными ночами.
Я внимательно изучаю каждое строение, но ничего интересного так и не обнаруживаю. Ощущение опасности не отпускает ни на секунду, держит в напряжении до самого конца, пока я не переступаю какую-то невидимую черту и не покидаю давно мертвый каменный лабиринт.
После этого в голове поселяется идея фикс, и я с каждым днем все дальше ухожу от пещеры, упрямо исследуя то, что скрывается за горизонтом. Удача настигает меня лишь к концу лета.
В долине расположилась деревня, надежно спрятанная от посторонних глаз. По сравнению с найденным мной городом, она небольшая, я насчитал в ней почти двадцати дворов, и ни одного каменного дома - все сплошь из дерева, из плотно подогнанных золотисто-коричневых бревен, пахнущих солнцем.
Здесь я остаюсь до самой зимы, внимательно наблюдая за чужой жизнью. Люди. Хочется ликовать! Меня интересует все, вплоть до языка, в которым с трудом угадываются знакомые слова, искаженные, кажущиеся неправильными, но смысл все-таки удается уловить. Все разговоры крестьян сводятся к сбору урожая и предстоящей ярмарке.
Про заброшенный город я слышу лишь однажды, когда старшие дети стращают доверчивую малышню, громким шепотом рассказывая о том, что «тени придут, требуя оплатить долги». Мне смешно, и я неосторожно фыркаю в кустах, чем изрядно пугаю любителей страшилок.
Все прекращает первый снег, на котором отчетливо видны звериные следы. По деревне разносится тревожное «Сварог!» - так называют нас крестьяне. И я, опасаясь, что на нас начнется охота, увожу волков в уже знакомую мне степь, назад к пещере.
Наступает долгая зима.
***
Тишину леса, еще не проснувшегося после морозных дней, нарушает тихий, на грани слышимости писк. В болота идти не хотелось, весной там было еще опаснее, но любопытство не отпускало, тем более границы стоит время от времени проверять, мало ли какая зверюга забредет на нашу территорию.
Ярко-алые пятна на белом выглядят красиво и жутко. Бесшумно ступаю по снежной наледи, сторонясь кровавых клякс. От тяжелого, металлического запаха свербит где-то глубоко в глотке. Тела не видно, оно спрятано под водой. Прожорливые твари уже успели утащить его, и остается лишь догадываться, кто стал очередной жертвой. Подходить ближе – опасно, в болотной жиже, припорошенной снегом, притаились «змеи». Они пробуждаются от долгого сна с первыми весенними лучами.
Эти твари и сытые опасны, что уж говорить про оголодавших за зиму экземплярах, они, небось, и корягу сейчас сожрать готовы!
Писк, на мгновение затихнув, раздается вновь, в этот раз громче и настойчивее, привлекая внимание - и не только мое. Тихий всплеск заставляет настороженно замереть на месте и нервно дернуть ушами. Внимательно вглядываюсь в болото, но оно, как и прежде, – обманчиво безжизненно.
Шаг, еще один – по дуге огибая темнеющее пятно полыньи.
Между корнями засохшего дерева замечаю копошение и аккуратно, не сводя взора с частокола прошлогодней осоки, подхожу ближе, стараясь даже дышать через раз. Хватает и того, что сердце стучит как ненормальное, отбивая неровный, хаотичный ритм.
Взъерошенный, вымазанный в грязи котенок плаксиво смотрит на меня голубыми глазами, широко разевая еще беззубый рот. Всплеск раздается совсем рядом, поэтому не особо раздумывая, хватаю тщедушное тельце и отскакиваю в сторону – вовремя, надо заметить. Там, где еще секунду назад была моя лапа, сидит, наполовину высунувшись из болота, крупный «змей» и сверлит, не мигая, взглядом. Ага, скотина прожорливая, я тоже тебя запомнил!
Угрожающе рыкнув, разворачиваюсь и со всех ног припускаю обратно к пещере, не обращая внимания на копошащегося в пасти котенка, явно недовольного таким отношением. Пару раз мне прилетает по носу хвостом – костяной нарост еще мягкий, не успел затвердеть, но все равно чувствительно. Возмущенно дергаю ушами, но законную добычу не выплевываю, хоть и очень хочется.
Волки встречают меня радостным лаем и первым делом пытаются попробовать мою добычу на зуб. Предупреждающе скалюсь, обнажая клыки, и прикрываю котенка лапами, подгребая дрожащий комок поближе к себе. Дейла понятливо фырчит и, обиженно вильнув хвостом, уходит на охоту, в то время как Чип так и норовит сунуть свой нос мне между ног, за что и получает.
Первым делом, помня ошибку с Дейлой, переворачиваю мордой котенка на спину и, убедившись, что это вроде как мальчик, принимаюсь его вылизывать, для удобства зажав вертящийся комок передними лапами. Мелочь таким обращением со своей персоной если и недоволен, но стоически молчит, лишь тихо попискивает, когда я увлекаюсь.
После того, как котенок чистый, весь такой жалкий, обмусоленный мной и смирившийся со своей участью, сверлит меня далеко не дружелюбным взглядом, я задумываюсь о насущном. Конкретно - что делать с детенышем? Ясно, что мать его убили, из всего выводка остался только он. Только вот молока у меня нет, кормить нечем и гуманнее, вероятно, было оставить его «змеям», но что сделано, то сделано. Не нести же этого паршивца обратно?!
Дейла возвращается с добычей в зубах, и после секундного замешательства я решаюсь на то, чтобы напоить котенка еще теплой кровью в надежде, что хоть она сойдет за пищу. В качестве эксперимента вытаскиваю из «зайца» требуху и, найдя самое подходящее – печень, рву на небольшие кусочки и подсовываю мелкой пищалке под нос. Тот, придирчиво обнюхав подношение, жадно, не жуя заглатывает, а потом слизывает с камней кровавые ручейки, натекшие с туши.
Насытившись, котенок великодушно подползает ко мне и, завалившись набок, подставляет живот, ненавязчиво намекая на то, что я могу продолжать. Шумно фыркнув, провожу языком по иссиня-черной, короткой шерстке, добиваясь в ответ счастливого урчания. Чип ревниво прижимается сбоку, кладя мне морду на бок, и, не дождавшись реакции, игриво тянет зубами меня за ухо. Толкаюсь в ответ, не сильно кусаясь. Дейла, величественно развалившись у входа, с насмешкой наблюдает за нашей возней, но не вмешивается. В конце концов, Чип крупнее и опрокидывает меня набок, придавив сверху, лишь чудом не задев котенка. Мохнатый комочек возмущенно мяукнув, отпрыгнул в сторону, пристроившись под боком у волчицы.
Я счастливо засопел, прикрыв глаза. Жизнь медленно, но верно налаживалась.
***
Моя третья весна пришла по расписанию. Снег исправно растаял, оставив после себя грязь и обилие цветов, которые сливались в одну большую, разноцветную кляксу.
Кляйн – спасенный котенок, убежденный в том, что я его мать, не отставал от меня ни на шаг. Следовал по пятам, а, стоило отойти на лишние полметра, садился на пушистую задницу и начинал истошно пищать. За месяц я выдрессировал себя таскать наглую мелочь в зубах.
С наступлением тепла у Дейлы начался гон и, к моему ужасу, в этот раз к ней присоединился Чип. Сам я, как не прислушивался, никаких левых потребностей у организма не заметил и в конце концов успокоился, переключившись на воспитание Кляйна, которому прелести весны тоже не мешали жить. Тот вовсю познавал окружающий мир, облазив пещеру вдоль и поперек, но без меня нос наружу не казал, чему я был искренне рад. Ловить этот шустрый клубок по всем окрестностям мне не улыбалось, пусть уже лучше за мной хвостиком ходит.
Чип и Дейл, смотревшие первое время на это неодобрительно, через месяц привыкли, или, как я подозревал, смирились.
Это лето выдалось нежарким, дождливым. Речушка вышла из берегов, поэтому на мелководье счастливый Кляйн ловил раков, приноровившись вытаскивать их на сушу за хвост. Иногда к подросшему котенку присоединялся Чип, но от него больше шума, чем пользы.
Из чистой вредности стал приучать волков к растительной пище и подножному корму, тыкая их носом в ягоды. Волки упирались всеми лапами, но под моим натиском все-таки сдались. С Кляйном в этом плане вышло куда проще. Узрев, как я жую ягоды, он с возмущенным мявканьем полез в кустарник, едва не вытаскивая веточки у меня из пасти.