Рурк шумно вздохнул:
– Это чертовски странное понятие. Я не…
В этот момент дверь библиотеки медленно открылась, и в комнату вошла Женевьева. Рурк, Дигби Ферт, судья Вейкфилд и страшно разочарованный столь неожиданным поворотом событий Пиггот – все, как один, повернулись и уставились на нее.
Как диктовали традиции, девушка предстала перед судьей босая, с распущенными волосами, одетая лишь в тонкую батистовую рубашку с порванным подолом и обтрепанными бретельками. Рурк непроизвольно шагнул вперед, чтобы укрыть Женевьеву своей курткой, но она оттолкнула его и гордо вздернула подбородок.
Дигби Ферт что-то растерянно пробормотал насчет дикого обычая, торопливо уменьшая огонь в лампе. Несмотря на то, что Женевьеву прикрывал только тонкий кусочек ткани, выглядела она почти величественно: обнаженные руки отливали бронзой, а упругие мускулы придавали им законченную форму; распущенные по обычаю волосы роскошно ниспадали на плечи, напоминая соболью накидку. Женевьева не проявляла показной скромности – она не дрожала и не пыталась прикрыть свою наготу.
При виде Женевьевы, так решительно стоявшей с ним рядом, Рурк ощутил какое-то болезненное волнение. Остальные не так внимательно смотрели на девушку и не могли осознать всей глубины ее унижения. Рурк же чувствовал всем своим существом, как она напряглась и, казалось, старается сжаться. Он не мог даже предполагать, что их любовь подвергнется такому ужасному испытанию. Покоренный смелостью и величественностью Женевьевы, Рурк хотел бы упасть к ее ногам и просить прощения за подобное унижение, он готов был пожертвовать ради нее своей жизнью.
Словно прочитав его мысли, Женевьева взяла Рурка за руку и прошептала:
– Это совсем не дорогая плата за целую жизнь с тобой, Рурк Эдер.
Эти слова почти поставили его на колени.
– Я люблю тебя, Дженни, – так же, шепотом, ответил Рурк.
Финес Вейкфилд оказался достаточно тактичным человеком, чтобы провести как можно скорее всю церемонию. Он произнес лишь несколько принятых в подобных случаях слов, показал, где нужно подписать документы и объявил Рурка и Женевьеву мужем и женой.
После этого Женевьева поспешно оделась, и Дигби Ферт проводил до двери новоявленных супругов.
– Будьте счастливы, – пожелал он, широко улыбаясь. – Я думаю, никто не заслуживает счастья больше, чем вы.
Ферт выглядел чрезвычайно довольным собой. Он даже оглянулся на Генри Пиггота, чтобы посмотреть, как тот отреагировал на последствия его находчивости.
– Неплохой поворот событий. Не так ли, мистер Пиггот? – многозначительно спросил Ферт, даже не заботясь спрятать самодовольную улыбочку.
Но Пиггот словно не слышал его, устремив на Женевьеву полный ненависти взгляд. Дыхание вырывалось у него из груди резкими хриплыми порывами.
– Ты заставила меня потерять все, – наконец произнес он тихим, мертвым голосом. – А ведь только благодаря мне ты сумела построить здесь жизнь.
– Да, вы, действительно, позволили мне обосноваться здесь, но потом постарались сами же все разрушить, – ответила Женевьева. – Вам это не удалось.
– Не удалось? – злобно переспросил Пиггот. – В таком случае я постараюсь отомстить известному всем нам патриоту, – он рассмеялся, заметив на лице Рурка тревогу и изумление. – Не ожидал, что я использую это против тебя, да?
Прежде чем кто-либо успел помешать ему, Пиггот быстро вынес из библиотеки свое грузное тело и стал звать на помощь спавших наверху английских офицеров.
Дигби Ферт торопливо провел Рурка и Женевьеву по боковому переулку к конюшне. Там они запрягли в тележку коня Рурка, и уже через несколько минут молодые супруги мчались на север, стараясь держаться в тени домов, чтобы по возможности не привлекать к себе внимания британских часовых.
– Куда мы едем, Рурк? – тихим испуганным голосом спросила Женевьева, слушая, как под копытами коня чавкает грязь Черного болота.
– Пока в Вильямсбург, – мрачно ответил он. – На территорию патриотов.
Женевьева понимающе кивнула. Ее маленькое личико выглядело грустным и усталым, сложенные на коленях руки дрожали. Рурк бросил на жену полный жалости взгляд и, обняв одной рукой, поцеловал в висок.
– Ах, Дженни, любовь моя, – прошептал он. – Не такой представлял я себе нашу свадьбу. Я даже не догадался взять с собой купленное для тебя кольцо. Ты уже во второй раз лишаешься шанса побыть невестой и предстать во всей своей красе.
Услышав в его голосе печаль и раскаяние, Женевьева немедленно взяла себя в руки.
– Я мечтаю вовсе не об этом, – успокоила она Рурка. – Я мечтаю стать твоей женой. А для этого у меня впереди целая жизнь.
– Да, да, но ни одна женщина не возмечтает провести свою брачную ночь, убегая в фермерской тележке.
– Я хочу провести ее с тобой, Рурк, и провожу. Ничего большего я пока не прошу, – она хитро улыбнулась. – Однако в будущем, я уверена, ты убедишься, что я достаточно требовательна.
Они провели в дороге весь остаток ночи. Рурк старался соблюдать крайнюю осторожность, понимая, что и лошадь, и повозка представляют интерес для каждой из армий: нужно было перевозить пушки и боеприпасы. Утром молодожены добрались до таверны, где устало отпраздновали свою свадьбу кукурузным пудингом.
Неожиданно к их столику подошел довольно потрепанного вида мужчина и принялся недоверчиво разглядывать Рурка, словно не веря своим глазам.
– Хвала всевышнему! – наконец воскликнул незнакомец. – Рурк Эдер! А я считал, что ты погиб в Винсенне!
Рурк тоже узнал мужчину. Им оказался Нил Кумз. Он встал и пожал руку своему старому другу, встреча с которым напомнила ему о месяцах горячки и безнадежности. Рурк никогда не рассказывал Женевьеве об обстоятельствах своего возвращения из Кентукки, да и теперь не хотел говорить об этом.
– Женевьева, познакомься с Нилом Кумзом. Нил, это моя жена, – Рурк даже немного надулся от гордости, объявив Женевьеву «своей». – Что привело тебя в Вильямсбург? – поинтересовался он.
– Мы направляемся к Йорктауну, – возбужденно ответил Нил. – Видит бог, я не могу пропустить это.
Впереди нас ждет самая серьезная битва за всю войну. Вашингтон полон решимости прогнать красные мундиры
Рурк тяжело вздохнул. Женевьева сидела напротив него с ярко сверкающими от слез глазами и плотно сжатыми губами – такая смелая, самоотверженная, готовая пожертвовать своим счастьем ради общего дела.
Он наклонился через стол и прошептал:
– Милая моя Дженни. Я не заслуживаю тебя, – Рурк замолчал, будучи от волнения не в силах произнести больше ни слова.
Женевьева схватила мужа за руки и ободряюще улыбнулась.
– Иди с ними, Рурк, – твердо и убежденно сказала она. – Иди и выиграй свою войну.
– Черт возьми, что же там такое? – проговорил Рурк, отодвигая низко нависшую ветку и напряженно вглядываясь вдаль сквозь листву.
Услышав впереди звуки боя, патриоты, продвигавшиеся к фронту, свернули с дороги в лес. Полковник Джон Мерсер, который вместе со своим отрядом присоединился к легиону Лэнгстона, поднес к глазам подзорную трубу и принялся внимательно осматривать местность.
– О Боже! – со смехом воскликнул он. – Да это же французская кавалерия! Должно быть, перед нами герцог де Лаузун. Его кавалеристы – единственные в войске Вашингтона. Это помощь, парни!
Между тем, французы с ходу атаковали британский отряд, который охранял тяжело нагруженный обоз и стадо скота. Мерсер и Лэнгстон вывели своих людей из леса и также приняли участие в сражении.
Это был первый опыт Рурка в войне европейского образца. Вместо того, чтобы стрелять из засады по движущимся мишеням, американские колонны храбро двинулись в наступление, стреляя прямо в скопление британских солдат. Воздух сразу наполнился запахом серного дыма и криками. Французы что-то лопотали на своем языке, а американцы оглашали окрестности победным кличем, прокладывая себе путь вглубь британского войска.
Рурк не хотел никого убивать, но когда прямо перед ним с поднятым в руке мечом возник человек в красном мундире, он, не раздумывая, выстрелил в него. Рурка охватило знакомое чувство жестокой радости от победы над врагом, но оно было настолько противно самой его природе, что ему, как никогда, захотелось поскорее вернуться на свою ферму, в объятия Дженни.
Через несколько минут все было кончено. По команде полковника Тарлтона красные мундиры бросились врассыпную, оставив победителям обоз и скот. В порыве радости союзники обнимали друг друга, бросали вверх шляпы.
Когда же спустя три дня объявили, что союзные войска могут оставить окопы, ликование достигло вершины. Рурк вместе со всеми участвовал в празднике с вином и песнями. Однако, как только он устроился на ночлег и взглянул сквозь листву на звезды, усеявшие небо, сразу затосковал о Женевьеве.
Рурк прошептал имя любимой октябрьскому ветру и закрыл глаза, стараясь вызвать в памяти ее образ. Он до сих пор не мог до конца поверить, что они поженились. Позади остались долгие годы непонимания и невысказанного желания. Рурка утешала мысль, что Женевьева сейчас находится в безопасности и спокойно возвращается в Дэнсез Медоу. Наконец-то у них будет своя семья и свой дом.
Где-то вдалеке еще гремели пушки. Очевидно, это британцы, отошедшие из занятых редутов во внутренние укрепления, стреляли по окопам в минеров и саперов.
Рурк снова открыл глаза и вознес к небу молчаливую молитву. Одно время ему казалось совершенно безразличным, останется ли он в живых или же нет, но сейчас его ждала Дженни.
– Боже, сохрани мне жизнь, – шептал Рурк, обращаясь к звездам, – позволь мне снова обнять ее.
Повозка громко скрипела под тяжестью семьи квакеров, согласившейся вместе с Дженни доехать до Скотс-Лэндинга. Это оказались очень добрые люди, а их дети не приставали к ней с расспросами, давая Женевьеве возможность побыть наедине со своими невеселыми мыслями.
С одной стороны, Женевьева радовалась тому, что она, наконец, стала женой Рурка Эдера, и это давало ей жизненные силы. Но когда девушка думала о тысячах двигавшихся к Йорктауну мужчин, ее охватывал ужас. Вполне вероятно, что Рурк поступит с ней так же, как и Корнелиус Калпепер: оставит вдовой прежде, чем сделает своей женой.
Размышления Женевьевы прервало появление впереди на дороге небольшой группы вооруженных людей. Путники торопливо съехали с дороги и спрятались в зарослях. Но было уже поздно: британский отряд успел их заметить. Через пару минут красные мундиры окружили повозку с лошадью.
Глава семейства лишь смиренно вздыхал, прижав к себе жену и детей и уповая на милость Божию. Но ярости Женевьевы не было предела.
– Ты – грязный вор, – закричала она в лицо командиру отряда, – неужели ты осмелишься грабить детей и женщин?
Солдаты рассмеялись.
– Что ж, это самый простой способ, – отшутился командир.
Поборов страх, Женевьева смело шагнула вперед:
– Неужели вы сможете убить женщину, чтобы захватить эту повозку?
– Нет, нет, – неожиданно раздался за ее спиной хорошо знакомый голос. – В этом нет необходимости.
Женевьева даже задохнулась от возмущения. Между ней и офицером встал Генри Пиггот, грубо оттолкнув девушку в сторону.
– Я долго ждал случая все уладить между нами, миссис Эдер, – заявил он, нагло ухмыляясь. – Правда, закон освободил вас от долга, но, по-моему, мы еще не рассчитались до конца.
– У меня ничего нет, – процедила Женевьева сквозь сжатые зубы.
Пиггот лишь покачал головой и кивнул в сторону повозки и коня Рурка:
– Вы обладаете достаточно ценным товаром, миссис Эдер.
– Подонок! – в сердцах воскликнула Женевьева. Солдаты снова загоготали, придя в восторг от ее темперамента.
Пиггот, вне себя от ярости, придвинулся вплотную к Женевьеве. Девушка закрыла глаза, чтобы не видеть перед собой это отвратительное алчное лицо. Кровь, стучавшая у нее в висках, почти заглушала дикие крики солдат.
Неожиданно из зарослей над дорогой раздались чьи-то отрывистые голоса. В ту же минуту на британский отряд, подобно стае диких собак, налетела другая группа людей. Спустя мгновение-другое, англичане с воем бросились прочь.
И только Генри Пиггот не сдвинулся с места. Не обращая внимания на то, что происходит вокруг, он в дикой злобе швырнул Женевьеву на повозку, забыв всякую осторожность. Девушка словно издалека услышала собственный крик о помощи.
– Отпусти! – вдруг приказал кто-то полным тихой ярости голосом.
Женевьева оглянулась и увидела Калвина Гринлифа.
– Калвин! – воскликнула она, почти лишившись чувств от столь внезапного избавления от своего мучителя.
Натренированный за годы войны с индейцами, Калвин ловко схватил вытянутой рукой Пиггота сзади за воротник и оттащил орущего и извергающего проклятья англичанина от повозки.
Женевьева слишком поздно заметила нож в руке Пиггота. Она пронзительно закричала, но он уже успел вонзить его Калвину прямо в живот. Женевьева ожидала, что ее спаситель сразу ослабеет от боли, но этого не произошло. Калвин с еще большей яростью схватил англичанина за шею. Послышался ужасный хруст, и тело Пиггота мешком осело на землю. Только после этого Калвин позволил себе потерять сознание и упасть.
В Треблз-Лэндинге они увидели на пристани шумную веселую толпу, которая собралась полюбопытствовать, как разгружают припасы. Всем этим хаосом пытался управлять отчаявшийся французский интендант Клод Бланшар.
Женевьева сидела в повозке, рассеянно гладя потный лоб Калвина и с изумлением взирая на происходящее вокруг. После сражения на дороге генерал-майор Генри Нокс, командир отряда Калвина, попросил миссис Эдер предоставить в их распоряжение коня и повозку. В нее уложили раненого, а затем собирались с ее помощью перетащить по песчаной дороге тяжелые пушки от Треблз-Лэндинга к театру военных действий.
Между тем, Калвин чувствовал себя все хуже и хуже. У него началась горячка, что, по словам врача, было верным признаком заражения крови. Однако раненый еще находился в сознании, и это вселяло надежду.
Когда он открыл глаза, Женевьева заставила себя ободряюще улыбнуться:
– Ты что-нибудь хочешь, Калвин?