— Я учту твое пожелание на будущее, — тихо отозвался он. — Такая сильная, такая гордая душа редко встречается в наши дни. Что ж, я с удовольствием «пристрою» тебя рядом со мной.
Луиза остановилась и раздельно произнесла:
— Никогда, слышишь, никогда больше не приписывай мне родство с Джеффри Уиллардом или графом Пертским. Знакомство с ними не сделает меня лучше, а только унизит.
— Ты права. Прости меня за то, что я так поступил, Луиза.
Его смирение и извинения немного остудили ее гнев, но оставалась досада, что, находясь рядом с ним, Луиза никак не могла проникнуть в его сердце. Почему это так важно для нее? Неужели он дорог ей? Как это могло случиться, если его симпатия к ней, существовавшая лишь теоретически, была почти незаметна и совсем незначительна? Да, он подарил ей несколько минут наслаждения от управления красивым автомобилем… Хотел избавить ее от покровительственного отношения… Все это сущий пустяк по сравнению с ее тайными мечтами, исполнить которые он не намерен. Так пусть оставит при себе свои несравненные преимущества, о которых упоминал! Луизе от него ничего не нужно.
— Ты неприятен мне, Рахим, — с чувством произнесла она, втайне надеясь, что он обидится и уйдет.
— Возможно, когда ты закончишь мое перевоспитание, твое отношение ко мне изменится, — ответил он с некоторой неуверенностью в голосе.
Луиза была раздосадована, что султан так легко воспринял ее слова.
— Постарайся быть последовательным и честным, — тоном старой школьной учительницы заявила она, одарив его ледяным взглядом.
А он улыбнулся в ответ, наполняя ум, сердце и душу Луизы сладостным теплом одобрения и восхищения, преклоняясь перед ее красотой и силой духа. Его улыбка помимо воли сделала Рахима еще ближе и дороже ей.
11
Рахим мерил шагами гостиную их апартаментов отеля в Вашингтоне, ожидая выхода Луизы. Она переодевалась к дипломатическому приему, запланированному еще перед отъездом из Австралии. Отменить его было невозможно. Луизе пора понять, что здесь, несмотря на ее неприязнь к таким мероприятиям, совсем иные условия игры, чем в Глостер-хаузе, и надо выступать единым фронтом. Этот вечер знаменовал собой их первое публичное появление в свете.
Естественно, оно будет замечено прессой. Луизе наконец-то предстояло сыграть отведенную ей роль. Разгневавшись из-за его поведения в Австралии, она была все еще настроена сердито. Так или иначе, но сообщения, что они везде и всюду появляются вместе, дойдут до его дяди. Они вряд ли отвлекут этого умудренного жизнью пожилого человека от дальнейшего планирования политических хитросплетений за спиной Рахима. Жаль, очень жаль, что Луиза, судя по всему, не стремится стать его любовницей. Все стало бы намного проще. Тогда традиционное для него проживание в посольстве вместе с очередной женщиной на глазах у всего персонала быстро сделалось бы достоянием гласности. И не заставило бы волноваться его родню. Мало ли женщин перебывало рядом с Рахимом ас-Сандалани! Но пришлось жить в гостинице. Снятый им в отеле «Ливерпуль» угловой номер намекал на уединенность и располагал к близости. Дядя обязательно насторожится, узнав о необычном поведении племянника. Рахим вовсе не был уверен, что когда-нибудь займется с Луизой любовью, но не переставал надеяться на свою счастливую судьбу.
Он казнил себя за глупую выходку в Глос-тер-хаузе. Позволив Эрни флиртовать с ним, султан надеялся хоть как-то восполнить свою униженность. Но это обошлось ему слишком дорого: он потерял уважение и дружеское расположение Луизы. «Ты неприятен мне…». Оказывается, пока султан восхищался ее высокими моральными принципами, между ними появилась некая пограничная черта, которую, как выяснилось, он не сможет пересечь со спокойной совестью. Рахим покачал головой, удивляясь самому себе. Это безумие — стараться быть таким человеком, каким она хотела его видеть.
И все же он старался изо всех сил. Самым забавным было то, что он из кожи лез, чтобы заслужить улыбку и расположение этой девчонки. Ему нравилось гулять с ней вдвоем, просто беседовать. Его восхищала чистота ее мыслей, откровенность и детская категоричность ответов, честность поступков. Она и в двадцать три года оставалась маленькой девочкой, какой он помнил ее, и это еще сильнее разжигало его внутренний конфликт с самим собой. У него постоянно возникало страстное желание овладеть ею, сделать своей на весь отведенный им срок совместной жизни. В то же самое время он убеждал себя, что должен быть добрым и внимательным, и боялся причинить боль той, которая и так вынесла слишком много. Это все равно что обидеть беззащитного в своем простодушии ребенка. «Не давай пустых обещаний». Если Луиза ставит на одну ступень сексуальные забавы и признание в любви, его дальнейшие обязательства перед ней практически безграничны. В таком случае он не может солгать. Разве это было бы благородно? Он усмехнулся своим мыслям.
В этот момент из своей комнаты вышла Луиза. При виде нее Рахим остановился как вкопанный, все благородные идеи улетучились, сердце бешено заколотилось, недремлющий «приятель» напрягся. Луиза оделась необыкновенно элегантно. Как удалось ей стать воплощением стиля и грации и одновременно выглядеть удивительно красивой и сексуально привлекательной? Где, когда научилась этой таинственной науке Луиза? Не в Чикагском же университете! Сейчас студентки не носят ничего, кроме джинсов. Или она освоила умение одеваться и держаться с царственным величием на ранчо у отца, моя полы и окна запущенного дома?
Рахим не мог сдвинуться с места. Если он сделает один шаг, то уже не сможет сдержать себя, схватит Луизу в охапку и с грубостью первобытного человека овладеет ею.
— Как я выгляжу? — невинно поинтересовалась она, поворачиваясь перед ним, чтобы он смог как следует рассмотреть ее наряд.
Длинная туника из мягкой, облегающей ткани выделяла каждую линию и каждую выпуклость ее прекрасной фигуры. Высокий воротничок и небольшой вырез создавали впечатление полностью закрытого тела, подчеркивая его женственность. Скромность вечернего туалета сочеталась с чувственностью и молодостью. Нефритовый браслет поблескивал на молодой обнаженной до плеча руке. Зеленый цветочный орнамент на белом фоне навевал мысли о свежести весеннего воздуха, а шелковый цветок, приколотый на плече у воротника, довершал картину. Никаких драгоценностей. По бокам туники были разрезы до бедер, распахивавшиеся при ходьбе и открывавшие взору длинные загорелые ноги. Эти разрезы придавали наряду пряный колорит и еще большую соблазнительность.
— Ну как? — робко спросила она.
Ее детская неуверенность в себе сразила Рахима. Все планы, все, о чем он только что думал, ища подходящее решение, все пошло крахом. Не оставалось другого пути, как защищать Луизу, защищать от самого себя. Он глубоко вздохнул, борясь с желанием. Конечно, он мог бы отпустить ее, оторвать судьбу Луизы от своей сложной и запутанной жизни. Но внутренний голос кричал, требовал, чтобы он оставил ее рядом с собой. Луиза ждала приговора.
— Великолепно! — наконец выдавил он. Да, великолепный источник мучений, источающий соблазнительную невинность.
— Я знаю, мне идет это платье, — бесхитростно сказала она. — Оно понравилось мне, едва я его примерила. На сегодняшний прием оно вполне сгодится?
Луиза походила на нежный подснежник среди увядших роз. Внезапно Рахим понял, что единственным выходом для него будет овладеть ею, если он собирается удержать ее в своей жизни немного подольше, хоть на какое-то время, чтобы понять смысл всего происходящего с ним.
— Великолепно! — повторил он и, улыбаясь, подошел к ней. — Ты неотразима, и я сочту за честь сопровождать тебя сегодня.
Луиза вспыхнула от комплимента, неуверенный взгляд потеплел. Рахим наклонился и нежно поцеловал ей руку. Галантность в нем не умирала никогда, он умел всегда продемонстрировать свои изысканные манеры во всей красе.
12
«Эдинбург, 14 декабря.
Дорогая Эбби. Снег еще не выпал, но синоптики обещают Шотландии снежную зиму. На улице морозно, намного холоднее, нем в Вашингтоне или Нью-Йорке. К снастью для меня, в доме Рахима хорошо работает центральное отопление. И все же я скучаю по солнцу. Думаю, два месяца, проведенные в Австралии, избаловали меня…»
Луиза начала писать письмо Эбби и смутилась, прочитав строчки о погоде. Когда люди избегают разговоров на самые главные темы, они рассуждают о чем угодно, только не по существу. Впрочем, нельзя написать всю правду десятилетней девочке. Острое чувство одиночества, которое она надеялась заглушить, садясь писать письмо, стало еще острее. Луиза была безнадежно влюблена в султана, и рядом не было никого, с кем бы она могла поделиться или посоветоваться. На следующий день по приезде в Эдинбург Луиза позвонила матери и попросила прислать кое-какие отосланные ей перед отъездом в Австралию теплые вещи.
— В каком доме, ты сказала, вы остановились? — спросила Элис.
Луиза назвала номер, и графиня возбужденно воскликнула:
— Мне знаком этот адрес. Это резиденция султана Рахима ас-Сандалани. А что ты там делаешь, Луиза?
Смысла отрицать что-либо не было: мать, подобно ищейке, разнюхает все о человеке, мало-мальски заслуживающем внимания.
— Мы встретились с Рахимом в Кентукки, и он пригласил меня с собой в путешествие. В настоящее время я — его гостья, — объяснила Луиза, стараясь говорить как можно убедительнее.
— Какая умница! Постарайся пробыть с ним подольше, дорогая. Он не только величествен и красив, он вдобавок сказочно богат.
Алчные нотки в голосе матери заставили Луизу отказаться от дальнейшего разговора. Все в ней протестовало против теории ценностей новоиспеченной графини. Луиза быстро закончила беседу, уверенная, что теперь мать постарается устроить с ней встречу и выяснить все подробности и перспективы. Этого нельзя было допускать ни в коем случае. Спектакль обещал быть постыдным и унизительным. Сжав зубы, Луиза вернулась к прерванному письму. Она вспомнила, что послала Эбби почтовые открытки с видом на оперный театр Сиднея, забавные снимки кенгуру разных пород и ленивого коала, с видами Вашингтона и Нью-Йорка, Лондона и Эдинбурга. Она отправляла открытки из всех мест, которые они посещали с Рахимом в свободное от встреч время. А по вечерам…
Было одновременно и тяжело, и тревожно сопровождать султана на официальные приемы, где его статус будущего главы государства вызывал благоговение. Он общался с дипломатами, политиками и их женами. Никто не вел разговоров о лошадях или выгодных капиталовложениях. Нефть и танкеры, ситуация в Сингапуре, Индонезии, Японии и Малайзии были главными темами разговоров. Рахим владел этими вопросами на высоком, профессиональном уровне, что вызывало всеобщее восхищение. Ему удавалось все: он деликатно отклонял ухаживания молодых женщин, умело вызволял Луизу из сложных положений, связанных с прямыми вопросами, не нанося при этом малейшего урона ее репутации, просто, но в то же время действенно удерживал ее при себе. Даже карточки с именами гостей были разложены по его настоянию так, что Рахим и Луиза сидели рядом, тогда как другие пары были разбиты.
Всем своим поведением султан указывал, что к Луизе Мишель Карпентер следует относиться с не меньшим почтением, чем к нему. Малейшее проявление неуважения к его спутнице мгновенно пресекалось. Сам же Рахим был с Луизой обходителен и галантен в высшей степени. Он обращался с ней, как с принцессой, и незаметно заставил других следовать его примеру. Луиза чувствовала, что султан действительно дорожит ею и бережет, как нечто очень ценное. Это проявлялось даже в том, как он брал ее руку, а свою клал ей на талию во время чинных танцев на деловых вечерах. Да и сама манера танцевать подтверждала ее мысли. Весь вечер у нее был лишь один партнер — Рахим, и Луизе с каждой минутой становилось все тяжелее придерживаться ранее занятой позиции.
Сначала она думала, что Рахим ведет себя так, как ей того хотелось бы, ехидно показывая, что он перевоспитался. Но в подтверждение этому Луиза не могла найти ни одного слова или жеста. Затем ей пришло в голову, что поскольку дело происходит в Вашингтоне, колыбели политических игр и сплетен, то, вероятно, о публичном появлении Рахима с ней в обществе и его трогательном обхождении будет сообщено в его посольство, а затем и дяде. Видимо, султан преследовал цель подготовить своих родственников к появлению на свадьбе его сводного брата Луизы как возможной будущей спутницы жизни. Луиза терялась в догадках. Лишь одно она знала точно: оставаясь вежливым и внимательным к ней, Рахим, тем не менее, сохранял дистанцию и не подпускал ее близко к себе. Порой вечером они молча расходились по своим спальням, а иногда он спрашивал, весело ли, интересно или скучно ей, хочет ли она поехать к тем или иным людям. Луиза чувствовала, что все больше и больше кусочков в той картине-головоломке, которую в уме складывал султан, подходило друг другу. Но больше всего ее печалило, что, когда они оставались наедине, он ни разу не сделал даже попытки прикоснуться к ней.
Возбуждение и неудовлетворенность. Это невыносимо! Луиза ощущала себя прыгающим мячиком: вверх, вниз, вверх, вниз… Хорошо бы денек побыть дома одной, чтобы разобраться в себе и обрести душевное равновесие. Но Рахим неотлучно был с ней все это время. Если она не думала о событиях минувшего дня или о дне предстоящем, то ее голову тут же заполняли мысли, чем из своих впечатлений можно поделиться с султаном. Она никак не могла придумать, как преодолеть постоянное желание получить от него нечто большее, чем он дает ей.
В Нью-Йорке программа встреч и приемов повторилась. На сей раз там присутствовали банкиры и финансовые воротилы, и темой бесед были деньги. Луизе потребовались новые наряды. Купленные ранее легкие одеяния не подходили к сырой нью-йоркской зиме, а Луизе хотелось соответствовать внешнему виду и величию Рахима. Так незаметно пролетело еще три месяца. Приемы, рауты, вечера, ужины со старыми деловыми партнерами султана…
В Шотландию они прилетели неделю назад и остановились в резиденции Рахима, что создало для девушки некоторые сложности. Эдинбург она знала как свои пять пальцев, но пойти было некуда. Не было запланировано никаких приемов и встреч, нечем было заняться в доме, как обычно это делают супруги. Стивен Харди, знавший султана лучше других, был главной помехой в стремлении Луизы «достучаться» до сердца Рахима. Когда они прилетели, он был уже в городе. Она не знала, прибыл ли Стивен прямо из Америки или нет. Харди вел себя очень сдержанно и предусмотрительно: никогда не говорил о делах в ее присутствии, хотя проводил большую часть дня в доме Рахима. Да и в этом кабинете, где Луиза сидела, он тоже не был особенно разговорчив. Сейчас они с Рахимом уединились в библиотеке, обсуждая какие-то вопросы.
Стивен постоянно сидел вместе с ними за ланчем. Он был вежлив с Луизой, оставляя при этом свою личную жизнь совершенно недоступной. Она знала лишь, что он снимает квартиру в центре города. Луиза не могла сказать, будто Харди ей не нравится. Для этого просто не было поводов. Она лишь завидовала той легкости и открытости, которые царили между ним и султаном. Взаимопонимание друзей было так велико, что иногда они могли разговаривать недомолвками, понимая друг друга с полуслова. После эпизода с Эрни Рахим ни разу не давал Луизе повода для ревности к другим женщинам, но, тем не менее, она ревновала его к Стивену Харди. Их взаимоотношения и взаимодоверие были непоколебимы и недоступны для других. Такая сплоченность делала ее посторонней. Подавив вздох, Луиза вернулась к начатому письму. Ей не хотелось писать, но сестра будет расстроена, если не получит от нее ответа.
«Рада, что посылка из Нью-Йорка дошла в целости и сохранности и близнецы весело провели время, надев шляпы а-ля Статуя Свободы».
Символ свободы. А будет ли она сама когда-нибудь чувствовать себя свободной от Рахима, даже если пройдет условленный год? Луиза надеялась на отца, обещавшего сделать все, что в его силах, и расплачивалась за это своей вольной жизнью! Дверь кабинета открылась, вернув Луизу к реальности. Вошел Стивен с кипой бумаг. Увидев ее, он остановился и слегка нахмурился: она заняла его место за письменным столом. Луиза привстала, чтобы извиниться.