Учитель улыбнулся и кинул взгляд через плечо, проверяя, чист ли горизонт.
— Не волнуйся. Сейчас ты здесь, да и для кладбища становится немного морозно, так ведь? В любом случае, не думаю, что поблизости есть кто-то, кто может нас услышать. — Он притянул ее в объятия и страстно поцеловал в губы. У него был привкус сигарет и крепкого кофе. Лишенный мечтательного блеска, он был отвратительным. Она отстранилась. — Что не так, мой цветочек?
Бобби почувствовала, как по щеке скатилась крупная слеза. Не ее слезы, слезы Мэри. Еще до того, как Мэри зашевелила губами и озвучила его, Бобби уже знала следующее предложение.
— Сэр, мне кажется, что я могу быть беременна.
Он вздрогнул как от удара.
— Что? — Он сделал долгий и медленный выдох. — Тебе кажется?
— Я… да, сэр. Похоже на то. Пожалуйста, не сердитесь на меня. — Бобби не могла остановить слова. История проигрывалась через ее тело, и сейчас ее рука лежала на животе.
Кентон Миллар вцепился в спинку ближайшего кресла, угрожая опрокинуть его.
— Это какая-то шутка?
— Нет… нет, сэр.
Он повернулся к ней, его глаза были холодными и жестокими.
— И… и откуда мне знать, что этот ребенок — мой?
Потекло больше слез. Голова Бобби была полна замешательством Мэри. Почему он такой?
— Вы… вы единственный мужчина, с которым я когда-либо…
Он презрительно усмехнулся.
— Что я должен думать? Я слышал все истории… все эти парни из Рэдли. Я имею в виду, ты, казалось, определенно знала, что делала.
Бобби остро ощутила недоумение Мэри, ее неверие. Этот нежный, ласковый мужчина: было похоже на то, как собака оборачивается против своего хозяина — быстро, злобно и жестоко.
— Клянусь, что больше никого нет. Этот ребенок действительно ваш. — Она едва могла дышать из-за слез. Она протянула ему раскрытые руки. — Пожалуйста, обнимите меня. Я так боялась сказать вам.
Кентон Миллар шагнул к окну, приглаживая руками сальные волосы. Он повернулся и нехотя прижал ее к своей груди, равнодушно поглаживая ее волосы.
— Ну-ну. Это не конец света, все нормально. Ты правильно сделала, что пришла ко мне. Все будет хорошо. У меня много денег и я… Я заплачу, чтобы его убрали.
Бобби зарыдала, чувствуя каждую каплю печали Мэри. Если он меня любит, почему же говорит эти ужасные вещи? Она отстранилась, глядя с ужасом на него.
— Но… но это даже противозаконно!
— Ради бога, девочка, прекрати выть! — заорал он, явно забыв, что мог разбудить всю школу. — Неужели ты не понимаешь? У меня скоро уже будет ребенок!
— Что?
— Мэри, ты была в курсе ситуации. — Было загадкой, как это ускользало от ее внимания до сих пор, но на его безымянном пальце было простое золотое кольцо. Может быть, она просто не хотела замечать.
— Послушай. У меня есть реальный шанс стать здесь новым заместителем директора, и я вряд ли позволю какой-то нелепой ошибке помешать всему этому, как ты считаешь?
— Пожалуйста! — умоляла Бобби. — Вы говорили, что любите меня!
— Ох, Мэри. Однажды ты поймешь, что это было. Так, развлечение. Это нормально — немного поразвлечься, все так делают, но на большее рассчитывать нелепо, — пробормотал он, пытаясь ее успокоить. — Ты получила удовольствие, верно? Ты понимаешь?
— Нет! Нет, не понимаю! Это наш ребенок. — Бобби почувствовала прилив любви — чистой, всепобеждающей любви Мэри к ее будущему ребенку.
Его глаза снова потемнели.
— О, это был твой план? Забеременеть, чтобы я оставил свою жену? Что ж, не сработает, Мэри, слышишь? Что? Неужели ты думала, что мы могли бы сыграть в счастливую семью? Что мы бы сбежали куда-нибудь? Это просто невозможно, Мэри. Ты моя ученица — просто девушка.
Бобби вытерла щеку тыльной стороной рукава. Он ее предал. Единственное хорошее в ее жизни теперь для нее было мертво. Нет причин продолжать, нет причин стараться. Вся любовь внутри ее сердца превратилось в черноту, в яд в ее венах. Она собиралась причинить ему боль.
— Вы не можете так поступить со мной! Я… я расскажу людям, что вы сделали.
Он чуть не рассмеялся ей в лицо.
— Ты ничего такого не сделаешь.
— Сделаю!
— О, ну и кто поверит такой шлюхе, как ты? Цыганке. Какова мать, такова и дочь. — Он подошел ближе, и она почувствовала его горячее дыхание на своем лице.
Бобби не отступала — ей хотелось ранить его так же сильно, как он ранил ее.
— Сделаю. Я рожу этого ребенка и расскажу всем, кто захочет услышать. Я скажу, что вы обманули и воспользовались мной!
Когда она достигла двери, он схватил ее за руку и потащил назад.
— Послушай меня, сука. — Бобби боролась с ним, извиваясь и стараясь высвободиться из его хватки. Она побежала к двери, но он схватил ее за волосы и потащил обратно. Бобби взвыла от боли.
— У тебя в любом случае не будет этого… этого ублюдка, ты слышишь меня? Мне плевать, даже если для этого я буду вынужден взяться за спицу сам.
Бобби закричала так громко, как только могла, крик сотряс стены. Миллар попытался зажать ей рот рукой, но она увернулась.
— Заткнись!
— Помогите! — закричала она. В ее теле пульсировал адреналин, она сделала последнюю мощную попытку вырваться, но Миллар дернул ее за руку, вертя ею, словно олимпийский метатель молота. В два раза большее нее, он выкрутил ее и швырнул в другую сторону комнаты. Не в силах остановиться, не успев даже прикрыть лицо, Бобби врезалась в позолоченное зеркало. Когда ее нос соприкоснулся со стеклом, она почувствовала и услышала болезненный треск. Она не была уверена, что сломалось первое — кости или зеркало.
Ошеломленная, ощущая головокружение, Бобби рухнула на пол, пытаясь использовать гигантскую раму, чтобы удержаться в вертикальном положении. Ее голова закружилась, в затуманенном зрении танцевали черные звезды. Раздался громкий треск — будто звонко лопнула струна скрипки. Казалось, что пол наклонился под ней.
— Мэри! — закричал Кентон Миллар.
Но это не пол наклонился вверх, а стена упала на нее. Нет, не стена, зеркало. Оно полностью отвалилось со стены. Больше ничего нельзя было сделать.
Зеркало рухнуло на нее сверху, и последнее, что увидела Бобби, было окровавленное обезображенное лицо Мэри Уортингтон.
Глава 26
Эллен Прайс
Бобби падала. Защищая лицо руками, она свалилась на рабочий стол доктора Прайс, от чего ручки, документы и пустые кружки кофе разлетелись в разные стороны. Она больно ударилась бедрами, локтями и коленями, край стола попал ей прямо по животу, полностью выбив из нее воздух. Бобби сползла на пол, глаза постепенно привыкали к мраку пустого кабинета.
Небо за окном было черным, как смоль — как долго она пробыла в царстве Мэри? Казалось, прошло несколько минут, но темнота на небе утверждала другое.
Раздающееся эхом капанье было громче, чем когда-либо. Отодвигая рабочее кресло Прайс в сторону, Бобби вскарабкалась на ноги — после падения все болело.
— Ох, — простонала она, отряхивая свою мятую пижаму. Значит, вот что произошло с Мэри Уортингтон. Последний кусочек головоломки встал на свое место. Она умерла на этом самом месте шестьдесят лет назад. Несчастный случай, но несчастный случай, виновником которого был Кентон Миллар.
В боковом зрении что-то промелькнуло, и Бобби точно знала, что это было. Так сглупить, словно какой-то новичок…
Она стояла спиной к зеркалу. Ничего еще не закончилось.
Ох — как — медленно, Бобби обернулась. Никаких… резких… движений. Она была там, в отражении, медленно продвигаясь через комнату в сторону зеркального образа Бобби. Наконец-то Бобби разглядела Мэри как следует. Джуди была права, в какой-то степени Мэри была красива — четко очерченные полные губы, высокие скулы и ледяные голубые глаза. Выразительный римский нос делал ее не просто симпатичной, а почти привлекательной.
Однако, чтобы прийти к такому выводу, Бобби пришлось разглядеть все это за кровью. Упавшее зеркало и разбитое стекло оставили десятки порезов по всему лицу и телу Мэри, и, в отличие от призрачных порезов Бобби, порезы Мэри кровоточили. Яркая алая кровь стекала по ее лицу густыми змееобразными струйками, одежда была пропитана ею, а длинные черные волосы спутались на голове.
Глаза Мэри, горящие сквозь кровь, неотрывно смотрели на нее. С каждым шагом она все ближе подходила к Бобби, руки тянулись к девушке. Бобби знала, что ее время пришло. Действуя инстинктивно, Бобби сделала единственное, что пришло ей в голову. Схватив небольшой стул, стоявший возле рабочего стола, Бобби замахнулось им по стеклу в ту самую секунду, когда красные пальцы Мэри протянулись через поверхность зеркала.
Пронзительно закричав, Бобби ударила по зеркалу. Последовал оглушительный грохот, и Бобби почувствовала напряжение в руках, когда стул отскочил назад. Но этого было достаточно. Зазубренные треугольники посыпались на пол из витиеватой рамы, со звоном разбиваясь вдребезги. Не оставляя ничего на волю случая, Бобби размахнулась еще раз, добивая то, что осталось по краям. Вскоре стекло лежало грудой у ее ног, и она сделала осторожный шаг назад.
— Желаю тебе удачно пробраться через это.
Трясущиеся руки выронили стул на пол. Если бы только комната прекратила вращаться, она, возможно, сообразила бы, что делать дальше. Бобби вцепилась в стол для поддержки. Все, что она чувствовала — это печаль и отчаяние, кружившие вокруг нее, но она не могла позволить им взять верх, когда ей все еще нужно было во всем разобраться. Кейн и Ная. Она потеряла их. Она их подвела. Та пустота, которую она ощутила в темноте за зеркалом, — это и есть смерть? Просто небытие? Вечное небытие, но такое небытие было слишком ужасно, чтобы постичь. Мысль о Нае и Кейне, бесконечно падающих сквозь этот вакуум…
Чувствуют ли они это? Бодрствуют ли? Ради их же блага, она надеялась, что нет; она предпочитала думать, что они спали, видя сны о чем-нибудь приятном.
Позади нее раздался пронзительный скрип, и она обернулась, наполовину ожидая, что Мэри вот-вот выскочит из зеркала в дальней стороне комнаты. Бобби схватилась за грудь. Но это была всего лишь дверца шкафа, покачивающаяся на петле, давно не видавшей смазки. На одно ужасное мгновение, Бобби подумала, а нет ли на внутренней стороне двери зеркала, как в спальнях, но вспомнила, что его там не было, когда она помогла доктору Прайс собрать бумаги.
Секунду. Бобби больше не верила в совпадения.
— Снова тот же шкафчик, — сказала она сама себе, включив настольную лампу для лучшего обзора. Прежде чем выйти из-за стола, Бобби еще раз внимательно осмотрела груду разбитого стекла. Она вспомнила, как Мэри задержалась у того шкафчика в последний раз, когда она была здесь, и что он в тот же момент распахнулся. Сейчас она задумалась над этим — в самый первый раз, когда Бобби последовала за Мэри (когда та взяла ее очки), ее привели в эту комнату. По причине, известной лишь ей, Мэри хотела, чтобы Бобби заглянула внутрь.
Бобби решила, что даже если она каким-то образом и переживет следующие несколько часов, то ее все равно исключат из школы, следовательно, небольшое вторжение в шкафчик уже не может навредить. Убрав волосы за уши, она принялась за работу. В шкафу хранилось множество файлов, в названиях большинства из которых было слово «политика» — Политика питания, Религиозная политика, Нормативная политика. На двух верхних полках хранились данные учеников — самая верхняя полка содержала файлы, называемые «Бывшие ученики». Бобби точно знала, что искать: 1954. Примерно для каждых пяти лет была своя папка (Бобби подсчитала как раз то время, когда девушка училась в школе). Не заботясь о создаваемом беспорядке, она швыряла ненужные документы на пол, в поисках требуемого. Вскоре она стояла посреди белого моря разбросанных бумаг.
Не вышло — все они были слишком недавними и начинались только с 1990–х. В школе, на последнем этаже, был архив, где, как предполагала Бобби, хранилось большинство старых документов. Но если бы это было так, то Мэри не направила бы ее сюда.
— Где же оно? — сквозь зубы прошипела Бобби. Она остановилась и сдвинула все оставшиеся файлы на одну сторону. Позади всех файлов она разглядела простую желто-коричневую папку, стянутую кожаным ремешком.
Бобби вытащила ее. Название на обложке гласило: «Конфиденциальные записи учеников — только для директора». Какого черта — Бобби сорвала ремешок и села на пол посреди кучи файлов.
Папка была наполнена портретами девушек. На самом верху вместе с полицейскими и газетными отчетами об исчезновении, были фото Тейлор Кин и Абигайль Хансон. Там было еще много девушек — все были леди Пайпер Холла и все пропали без вести. Все имели отношение к Мэри. Теперь к страшному списку можно было добавить Сэди и Наю. Бобби интуитивно перевернула кипу вверх дном и нашла первую пропавшую девушку — саму Мэри.
Конечно же, там было все, чего она не нашла в интернете. Школьный портрет, общее фото класса (Мэри стояла немного в стороне, как будто никто не хотел стоять рядом с ней) и ее табель. А также биография; Бобби задержалась на ее регистрационных формах.
Мэри Элоиза Уортингтон, 1938 года рождения. Отец: неизвестен. Мать: Элиза Уортингтон (без определенного места жительства). Также было письмо на фирменном бланке средней школы Рэдли — школы, которая, без сомнений, в один прекрасный день станет Высшей школой Рэдли: «Мэри приложила большие усилия для того, чтобы остаться в Рэдли, но ее достижения по всем предметам настолько высоки, что мы твердо верим, что она может преуспеть в Пайпер Холле. Мы не сомневаемся, что она отлично проявит себя в подобном учреждении. Мэри — застенчивая, замкнутая молодая леди, которой пойдут на пользу более благоприятные условия воспитания, предоставляемые школой-интернатом». На этой фразе Бобби усмехнулась — самый верный способ положить конец любому воспитанию, которое могли бы получить дети, — это отправить их подальше в интернат. Бобби не испытывала ненависти к школе — здесь она ощущала себя безопасно и защищенно, ее даже поощряли, но она никогда не чувствовала никакого воспитания.
Отдельно лежала еще одна бумага — письмо, написанное от руки, на имя прежнего директора, мистера Фиска. «Дорогой мистер Фиск, — гласило оно, — я пишу вам, чтобы настаивать на том, чтобы мою дочь Филлис переселили из ее нынешней спальни общежития в Доме Бронте. С тех пор, как ее поселили в комнате с молодой женщиной по имени Мэри, ее письма домой становятся все более взволнованными. Филлис просто в ужасе от нее, и после ее перехода в вашу школу, не может даже нормально спать …» Далее все было в том же духе.
Заключительный лист — письмо от мистера Фиска к Элизе Уортингтон, отпечатанное на машинке. «В дополнение к тому, о чем мы говорили с вами ранее, позвольте выразить наши сожаления о том, что мы не смогли обеспечить безопасность вашей дочери. Все доказательства свидетельствуют о том, что вечером 17-го сентября, Мэри сбежала из Дома Бронте. Вы должны понимать, что мы заведуем школой, а не тюрьмой, и какие бы меры мы не предпринимали, если леди Пайпер Холла приняла решение покинуть здание, мы мало что можем сделать, чтобы остановить ее. Мы в должной мере сотрудничаем с полицией, и поиски продолжаются…»
Размывая даже старые чернила, на страницу брызнула слеза. Бобби вытерла щеку. Бедная Мэри. Все это имело смысл — вызывающий ужас смысл. Кентон Миллар — намеренно или нет — убил Мэри Уортингтон и ее еще не родившегося ребенка. Бог знает как, но часть ее застряла в зеркале, как в этом, так и в каждом другом.
По щеке скатилась еще одна слеза. Мэри блуждала в том ужасном мраке, ожидая, что ее позовут. Ее звали, и это было своего рода маяком, направляющим ее обратно с другой стороны океана. Так же, как Кейн вернул ее обратно каким-то образом.
Судя по всему, Миллар что-то сделал с ее телом. Бобби просмотрела оставшиеся на ее коленях бумаги, но знала, что он не будет настолько глуп, чтобы оставить улики. В документах ничего не говорилось о теле, подкрепляя уверенность Бобби в том, что ключ к преследованию призрака был в нахождении могилы Мэри. «Думай, мозг, думай!» Она попыталась поставить себя на место виновного учителя — если бы это была она, что бы она сделала с телом?