За чаем Хейгэр рассказала, как однажды в детстве она пережила нечто подобное моей ночной истории. Она подралась с Мэттью, и он, чтобы отомстить ей за разбитый нос, решил ее напугать. Он явился к ней ночью в костюме, который должен был изображать призрак одного из их предков — сэра Джона, который и послужил поводом их спора, приведшего к драке.
— Я проснулась от его голоса, но так как спросонья я не сразу поняла, что это его голос — тем более, что он старался его изменить, изображая сэра Джона, — я сначала здорово испугалась. Представляете, полог в ногах кровати был слегка раздвинут и в щель просунулась голова в огромной старинной шляпе с перьями — в первый момент я и правда подумала, что сэр Джон вышел из могилы, чтобы проучить меня (а я сказала Мэттью, что он был трусом). Но затем я, конечно, узнала голос Мэттью, выскочила из-под одеяла, вцепилась в поля шляпы и натянула ее Мэттью на самый лоб, после чего я надрала ему уши и вытолкала из своей комнаты.
Она рассмеялась своим воспоминаниям, потом, словно спохватившись, бросила на меня извиняющийся взгляд.
— Я просто вспомнила это по ассоциации, хотя, конечно, ваша история — это совсем другое дело, и это вовсе не смешно.
— А где он взял шляпу с перьями? — спросила я.
— В доме всегда хранилось множество всякой старинной одежды — в разных сундуках и шкафах можно найти много интересного.
Саймон перевел разговор на другую тему, и постепенно моя тревога прошла. В обществе этих двоих я всегда чувствовала себя спокойнее и увереннее, а в этот день уверенность в себе мне была нужна, как никогда.
В пять часов Саймон привез меня домой. В это время уже начинало темнеть, и войдя с улицы в сумеречный холл, я опять почувствовала себя неуютно, и мое недавно обретенное спокойствие сменилось неприятными предчувствиями.
За ужином мне показалось, что все семейство как-то особенно внимательно за мной наблюдает, хотя тетя Сара при этом была на удивление молчалива и, вопреки моим ожиданиям, не сказала ни слова о ночном происшествии. Я, в свою очередь, старалась вести себя так, будто ничего и не произошло, и, по-моему, мне это удалось.
После ужина приехали доктор Смит и Дамарис, и Рут предложила им выпить с нами вина. Я подумала, что они приехали не случайно, а потому, что Рут уже успела оповестить доктора о том, что было ночью. Дамарис тут же начала о чем-то шептаться с Люком, а Рут под каким-то предлогом увела сэра Мэттью в другой конец комнаты, чем сразу воспользовался доктор Смит, который подошел ко мне и сказал:
— Я слышал, что у вас была тревожная ночь.
— Да нет, ничего страшного, — ответила я.
— А-а, значит, вы забыли свои ночные страхи — это хорошо, — сказал он. — Миссис Грентли сочла нужным рассказать мне об этом, потому что я просил ее следить за вашим состоянием и самочувствием и держать меня в курсе.
— Ну уж об этом она могла вам и не рассказывать.
— Стало быть, вам приснился дурной сон? Так мне сказала миссис Грентли.
— Из-за дурного сна я не стала бы выбегать из своей комнаты и поднимать всех на ноги. Я как раз уверена в том, что мне это вовсе не приснилось.
Он оглянулся туда, где сидели остальные, и шепотом попросил меня рассказать ему, как все было. Выслушав мой рассказ с серьезным видом, он, впрочем, никак не прокомментировал его и только предложил дать мне снотворное, чтобы я хорошо спала эту ночь.
— В этом нет необходимости, — ответила я. — Я намереваюсь запереть на ночь свои двери, так что сегодня ко мне уже никто просто так не войдет, и я смогу спать спокойно и без снотворного.
— Все-таки возьмите на всякий случай, — сказал доктор Смит, протягивая мне небольшой пузырек. — Оттого, что оно будет стоять на столике у кровати, вреда не будет, не правда ли, а зато если оно понадобится, то будет под рукой. И не бойтесь, что вы привыкнете — можете мне поверить, одной небольшой дозы для этого мало. Сон и покой для вас сейчас очень важны — даже не столько для вас, сколько для малыша.
— Вы очень внимательны ко мне, доктор Смит.
— Я очень хочу, чтобы у вас все было хорошо, и потом это же мой долг — заботиться о вас, — ответил он.
Перед тем как лечь спать, я, выполняя данное доктору обещание, поставила пузырек со снотворным около кровати. Затем я тщательно осмотрела свою комнату и заперла двери. После этого я легла, но, вопреки своим надеждам, долго не могла уснуть. Пролежав без сна до полуночи, я все-таки приняла снотворное и вскоре после этого заснула.
* * *
Прошло несколько дней, и я совершенно оправилась от пережитого страха, но продолжала быть настороже и, в частности, взяла себе за правило запирать на ночь двери своей комнаты. Благодаря этому я снова начала спать спокойно, легко обходясь без снотворного.
Но я по-прежнему была полна решимости выяснить, кто нарядился монахом, чтобы сыграть со мной эту недобрую шутку, и как-то утром, размышляя об этом, я вспомнила, что по словам Хейгэр, в доме должны быть сундуки со старинной одеждой. Что если в одном из этих сундуков лежит монашеская ряса? Найдя ее, я, может, хоть на шаг приблизилась бы к ответу на вопрос, кому понадобилось меня напугать. Кроме того, у меня в руках появилось бы доказательство реальности того, что произошло той ночью.
Только один человек мог мне помочь найти то, что мне нужно, — тетя Сара, и я отправилась к ней.
Она явно обрадовалась моему приходу и сразу показала мне голубое атласное одеяльце, которое она шила для моего ребенка. Ее рукоделие, как всегда, было на высоте, и я искренне похвалила ее работу.
— Я боялась, — сказала она, с довольным видом выслушав мою похвалу.
— Боялись? А чего вы боялись?
— Что ты умрешь, и получится, что я зря потратила столько времени.
Я посмотрела на нее с изумлением, и она пояснила:
— Ты же была босиком на каменном полу. Ты могла простудиться и умереть.
— Так значит, вы слышали о том, что произошло. И что вы об этом думаете?
— Вся работа оказалась бы напрасной, — повторила тетя Сара, и я поняла, что я не смогу от нее ничего добиться, и перевела разговор на другую тему.
— На днях я навещала вашу сестру, и она рассказала мне, как однажды на Рождество Мэттью нарядился призраком и напугал ее. Вы помните эту историю?
Она рассмеялась.
— Наша гувернантка была вне себя — весь следующий день они оба просидели на хлебе и воде за то, что разбудили ее среди ночи.
Вдруг она взглянула на меня и спросила:
— Что ты собираешься делать, Хейгэр? Как ты собираешься поймать… монаха?
Я поняла, что в ее сознании эти две истории слились в одну, но не стала ее поправлять, а сказала:
— Я хочу найти его рясу.
— Я знаю, где шляпа, я была с ним, когда он нашел ее.
— Ну, а где ряса, вы знаете?
На ее лице появилось испуганное выражение.
— Ряса? Я не видела никакой рясы. Мэттью нашел шляпу и сказал, что он наденет ее ночью и напугает Хейгэр. Эта шляпа и сейчас в том сундуке.
— А где этот сундук?
— Ты же знаешь, Хейгэр, — в маленькой комнате около классной.
— Пойдемте посмотрим.
— Ты хочешь нарядиться и напугать Мэттью?
— Я не собираюсь наряжаться. Я просто хочу посмотреть.
— Хорошо, идем, — сказала она и вышла из комнаты.
Мы прошли мимо двери в классную комнату, вдоль стен которой стояли большие сундуки и комоды. В комнате было душно, и затхлый воздух говорил о том, что ее не проветривали, по крайней мере, несколько лет.
Войдя и оглядевшись, я увидела, что на всей мебели, включая и все сундуки, лежал толстый слой пыли. Сара тоже это заметила и сказала:
— Все в пыли. Сюда давно никто не заходил — может, с самого нашего детства.
Уже поняв, что желаемой улики в этой комнате я не найду, я все-таки, любопытства ради, с трудом подняла крышку одного из сундуков. В нем лежали всякие старинные платья, накидки и даже туфли, а поверх всего этого красовалась шляпа с перьями. Увидев ее, тетя Сара издала торжествующий возглас и, схватив шляпу, надела ее себе на голову.
— Представляю себе, как испугалась Хейгэр, — сказала я, смотря на нее и поражаясь ее внезапному перевоплощению: в этой шляпе Сара казалась сошедшей с одного из старинных фамильных портретов в галерее.
— Хейгэр не из тех, кто может испугаться надолго, — медленно произнесла Сара, пристально глядя мне в лицо. — Бывают такие люди — они могут сначала испугаться, но ненадолго — их страх быстро проходит. Ты и есть такой человек, Хейгэр.
Я вдруг с новой силой ощутила духоту комнаты, в которой находилась, и странность женщины, которая стояла передо мной и детские голубые глаза которой смотрели то бессмысленным, то невероятно пронзительным и ясным взглядом. Мне стало нехорошо, и я испугалась, что опять, как тогда у Хейгэр, потеряю сознание.
— Мне пора идти, — сказала я. — Это было очень интересно.
Она протянула мне руку, словно я была ее знакомая, заехавшая к ней с визитом.
— Пожалуйста, заходите еще как-нибудь, — ответила она, и я, быстро пожав ее руку, поспешила выйти из комнаты.
* * *
В эти дни стояла очень сырая погода. Даже когда не было дождя, над землей висел густой влажный туман, но я все равно старалась гулять как можно больше. Несмотря на то, что на календаре был ноябрь, настоящие холода еще не начались, и дул теплый южный ветер.
Как-то раз, вернувшись домой после очередной прогулки, я пошла к себе, чтобы отдохнуть перед ужином. Было уже довольно поздно, и на улице сгущались сумерки. Я поднялась по полной теней лестнице и, открыв дверь своей комнаты, вдруг ощутила какой-то необъяснимый страх, сразу напомнивший мне о том, как я проснулась ночью и увидела в ногах своей кровати фигуру монаха. Еще не осознавая, чем вызвано это ощущение присутствия чего-то недоброго в моей комнате, я вошла в нее, огляделась и тут же поняла, что именно было не так: полог моей кровати был задвинут, точно как в ту памятную ночь.
Я подошла к кровати и резким движением отдернула полог. В этот момент я, наверное, не удивилась бы, увидев за ним «монаха» — в какой-то момент я была почти уверена, что так и будет, но, конечно, там никого не оказалось. Я быстро прошла через комнату и распахнула дверь в гардеробную, но там тоже было пусто. Тогда я позвонила в звонок, и через несколько минут появилась Мэри-Джейн.
— Зачем вы задвинули полог вокруг моей кровати? — раздраженно спросила я.
Мэри-Джейн посмотрела в сторону кровати. В ее взгляде было недоумение.
— Но… мадам, полог вашей кровати раздвинут.
— Что вы этим хотите сказать? Что у меня галлюцинации? Конечно, он раздвинут — потому что я только что его раздвинула.
— Я… я не закрывала его, мадам. Вы же не велели мне этого делать.
— Кто еще мог здесь быть? — продолжала я свой допрос, не в силах успокоиться.
— Больше никто, мадам. Я всегда сама убираю вашу комнату — так распорядилась миссис Грентли.
— Стало быть, вы и задвинули полог, — сказала я. — Как еще он мог оказаться закрытым?
Мэри-Джейн, казалось, была готова расплакаться, но она продолжала упорно отрицать то, на чем я столь же упорно настаивала.
Наконец, в который уже раз повторив, что это она задвинула злополучный полог, я отпустила ее, и она ушла на грани слез.
Оставшись одна, я вдруг вспомнила, как тетя Сара как-то сказала мне: «Человек сердится, когда он чего-то боится». Да, так оно и было: именно страх заставил меня быть резкой с Мэри-Джейн, ну а страх был вызван тем, что полог моей кровати оказался задвинут, и я знала, что ни я, ни бедная Мэри-Джейн, на которую я так набросилась, его не закрывали. Кто же это сделал?
Думая об этом, я начинала понимать, что моему относительному покою пришел конец и впереди меня ожидают новые страхи и волнения. Поняла я и другое: как бы я ни нервничала и ни боялась, я не имела права срывать все это на ни в чем не повинной Мэри-Джейн. Мне стало совестно того, как я говорила с ней, и я снова позвонила в звонок. Она не замедлила появиться на мой зов, но на ее лице не было ее обычной улыбки, и глаза глядели в сторону.
— Простите меня, Мэри-Джейн, — сказала я.
Она посмотрела на меня с удивлением.
— Я не имела права так разговаривать с вами. Я знаю, что если бы вы задвинули полог, вы бы сказали мне об этом. Я не знаю, что это на меня нашло.
У нее все еще был растерянный вид, и она пробормотала:
— О, мадам, это не имеет значения.
— Нет, имеет, — возразила я. — Это было несправедливо, а я ненавижу несправедливость. Я вышла из себя не потому, что вы были в чем-то виноваты, а потому что этот проклятый полог напомнил мне о том, как кто-то нарочно испугал меня той ночью. Мне было бы легче знать, что это вы по забывчивости задернули полог, чем думать, что кто-то сделал это специально, чтобы вывести меня из равновесия.
— Но это правда была не я, мадам. Я ведь не могла сказать, что это сделала я, если я этого не делала.
— Конечно, Мэри-Джейн. Но вот, кто это сделал…
— Мало ли кто мог зайти сюда, мадам, вы же днем не запираете двери.
Дальнейший разговор на эту тему был бесполезен, тем более что я не хотела полностью посвящать Мэри-Джейн в свои тревожные мысли. Поэтому, чтобы отвлечь и окончательно умиротворить ее, я подарила ей одно из своих платьев и затем отпустила ее, радуясь тому, что нашла в себе силы извиниться перед ней и тем самым восстановить наши хорошие отношения.
Но мой разговор с Мэри-Джейн не избавил меня от страха и от тревожных предчувствий. Я по-прежнему не знала, кто побывал в моей спальне, и не могла спросить об этом ни у Рут, ни у кого бы то ни было другого, так как не хотела, чтобы в доме думали, что я помешалась на фантазиях.
* * *
Спустя несколько дней я неожиданно обнаружила еще одну странность: из моей спальни исчезла латунная грелка, которая висела на стене над комодом.
Когда именно она пропала, я не знаю, но заметила я ее исчезновение как-то утром, когда я сидела в постели и ела принесенный Мэри-Джейн завтрак. Случайно бросив взгляд на противоположную стену, я с удивлением увидела, что там нет грелки. Я спросила у Мэри-Джейн, куда она ее дела.
Мэри-Джейн оглянулась и с явным изумлением уставилась на опустевшую стену.
— Надо же, мадам, она пропала!
— Что значит, пропала? Что, она свалилась, что ли?
— Не знаю, мадам, — она подошла к стене и добавила: — По крайней мере крючок на месте.
— В таком случае, кто же… Ладно, Бог с ней. Я потом спрошу у миссис Грентли — может, она знает, куда делась грелка. Мне она очень нравилась — она очень оживляла комнату.
Вскоре я забыла про грелку и вспомнила о ней только уже ближе к вечеру, когда мы вдвоем с Рут пили чай и она рассказывала мне о том, как в Киркландском Веселье раньше справлялось Рождество.
— У нас всегда было так весело! Как правило, дом был полон гостей, которые приезжали на все праздники. В этом году из-за траура, разумеется, не будет никого, кроме родственников. Наверное, приедут тетя Хейгэр и Саймон — они всегда проводят Рождество у нас. Думаю, что тете Хейгэр пока еще по силам это путешествие.
Я с удовольствием думала о предстоящем Рождестве, вспоминая о том, как невесело я встречала этот праздник в дижонском пансионе, когда почти все мои подруги разъезжались по домам и во всей школе оставалось четверо или пятеро несчастных, которые не могли себе позволить поехать на каникулы домой.
— Надо, пожалуй, послать к тете Хейгэр и узнать, собирается ли она к нам, — продолжала Рут. — Если да, то я должна буду проследить, чтобы как следует проветрили ее постель. В прошлый раз она жаловалась, что ее уложили на сырые простыни.
Это напомнило мне о замеченной утром пропаже, и я спросила:
— Кстати, что случилось с грелкой, которая висела у меня в комнате?
— С грелкой? А что с ней случилось?
— Так вы не знали… Я думала, что, может, вы велели ее убрать.
Она покачала головой.
— Должно быть, это кто-то из слуг. Я узнаю. Она вам, кстати, может пригодиться, когда похолодает, ведь эта теплая погода рано или поздно кончится.