— Я рада, что вы это сделали.
— Как вы себя чувствуете?
— Как обычно, спасибо. Я могу передвигаться только по этой комнате, да и то не каждый день. А уж лестница мне и вовсе не под силу.
Я вспомнила, как Рут сказала мне как-то, что жене доктора была свойственна ипохондрия и что ему с ней было очень тяжело. Но то, что я видела в ее лице, было отражением подлинного страдания, и при этом я чувствовала, что в этот момент я занимала ее гораздо больше, чем она сама.
— Я слышала, что вы ждете ребенка, — сказала она.
— Это вам, должно быть, доктор сказал.
— О нет, он никогда не говорит о своих пациентах. Я знаю об этом от своей дочери.
— Да, она часто бывает в Киркландском Веселье.
Ее лицо смягчилось.
— Да, она так привязана ко всем в этом доме.
— И все привязаны к ней. Она очаровательна.
— Ее единственный недостаток в том, что она родилась девочкой.
— Вы так думаете? Я, может, тоже хотела бы мальчика, но если родится дочь, я вовсе не огорчусь.
— Я тоже не огорчилась в свое время — женщине все равно, кто у нее родится.
— Значит, это доктору было не все равно?
— Большинство мужчин мечтает о сыновьях. Они хотят в них видеть продолжение самих себя. И если выходит по-другому, для них это сущая трагедия. Но скажите мне, что, у вас что-то не в порядке?
— Почему вы так думаете?
— Мне так показалось по вашему виду.
— Я действительно хотела кое о чем посоветоваться с доктором.
— Ну разумеется, ведь вы потому и пришли. Я думаю, что вам не придется долго ждать.
Господи, хоть бы он пришел скорее, думала я. Мне так нужно с ним поговорить! Я должна заставить его поверить мне.
Жена доктора тем временем продолжала разговор.
— Каждый раз, когда я ждала ребенка, я была вне себя от беспокойства за него. Это так понятно.
— Каждый раз? Я не знала, что у вас были еще дети, миссис Смит.
— В живых осталась одна Дамарис. Я сделала несколько попыток родить сына, но к несчастью у меня так ничего и не получилось. Две девочки родились мертвыми, а других детей я потеряла во время выкидышей. Мой последний родился четыре года назад — тоже мертвым, и это был мальчик… Это было очень тяжело.
Хотя мне плохо видно было ее лицо, так как она сидела спиной к свету, я почувствовала, что его выражение изменилось, когда она сказала:
— Это мой муж настаивал на том, чтобы мы во что бы то ни стало добивались рождения мальчика. С тех пор, вот уже целых четыре года, я болею…
Несмотря на то, что мои собственные страхи занимали все мои мысли, я ощутила, как сильно было горе этой женщины, и почувствовала между нами некую необъяснимую для меня связь, которую, как мне показалось, она осознала еще раньше меня. Это было странное чувство. Я уже начинала спрашивать себя, не слишком ли я отдалась на волю своего воображения, но как только эта мысль пришла мне в голову, я тут же отвергла ее. Нет, я была сама собой — такая же практичная, как всегда, и обеими ногами стоящая на земле. Никто, яростно повторяла я про себя, не посмеет сказать мне, что я потеряла рассудок или сошла с ума.
Миссис Смит положила обе руки на шаль, которой была укрыта, и сказала:
— Одно хорошо — других попыток теперь быть не может.
Разговор между нами зашел в тупик, и я уже сожалела, что не осталась в той безликой комнате для ожидающих пациентов.
Однако миссис Смит не успокаивалась.
— Я была очень огорчена, узнав о вашей трагедии, — сказала она.
— Благодарю вас.
— Габриэль был таким очаровательным человеком. Так трудно поверить, что…
— Не трудно, а невозможно поверить в то, что говорили о его смерти, — услышала я свой возбужденный голос.
— Я рада, что вы в это не верите. А почему бы вам не вернуться к себе домой, чтобы там родить ребенка?
Меня озадачили ее слова и то, что, произнося их, она слегка покраснела, а ее худые белые руки, лежащие на шали, задрожали. Она была чем-то взволнована и как будто не могла решить, можно мне довериться или нет. Но, может, это тоже игра моего воображения? Неужели я теперь всегда буду сомневаться в себе самой?
— Мой ребенок — если это будет мальчик — станет наследником Киркландского Веселья, — произнесла я с расстановкой. — По традиции дети этой семьи должны появляться на свет в этом доме.
Она вдруг откинулась на подушки и закрыла глаза. Она выглядела так плохо, что я решила, что она в обмороке, и встала, чтобы позвонить в звонок. В этот момент в комнату вошла Дамарис.
— Мама! — воскликнула она, и я заметила, что ее лицо было не таким, каким я его знала. С него спала маска ее обычной непроницаемости, и она стала как будто моложе — передо мной была прелестная, живая девушка. Было сразу видно, что она очень любит свою больную мать. Она посмотрела на меня, и выражение ее лица опять изменилось. — Миссис Рокуэлл! Вы? Почему вы здесь?
— Я хотела видеть доктора, но так как его не было, я решила воспользоваться этой возможностью познакомиться с вашей матерью.
— Вот оно что, но…
— А в чем дело? Разве я сделала что-то, что нельзя было делать? Мне очень жаль, если так. Вам что, не разрешается принимать гостей?
— Это из-за ее болезни. Мой отец очень беспокоится о ней.
— Он боится, что гости ее утомят, или дело в чем-то другом?
— Да, что она утомится или перевозбудится. Ей необходим полный покой. Дамарис подошла к матери и положила ладонь ей на лоб.
— Мне хорошо, родная, — сказала миссис Смит.
Дамарис села около нее и начала с ней разговаривать. Я ни разу до того не слышала, чтобы она так много и оживленно говорила. Она рассказывала о нашей поездке в Несборо и о приготовлениях к Рождеству, о благотворительном базаре и других делах дамского комитета.
Ее рассказ прервало появление доктора. Я едва успела услышать его шаги на лестнице, как распахнулась дверь и он появился на пороге. На лице у него была улыбка, но она была не такая, как обычно, и было видно, что он сильно чем-то обеспокоен.
— Миссис Рокуэлл, — воскликнул он, — вот это сюрприз!
— Я решила познакомиться с миссис Смит, пока я вас ждала.
Он взял мою руку и несколько секунд подержал в своей. У меня возникло ощущение, что он старается овладеть собой. Отпустив мою руку, он подошел к кушетке и положил ладонь на лоб жены.
— Ты слишком возбуждена, моя дорогая, — сказал он. — Она из-за чего-то понервничала? — спросил он у дочери.
— Нет, отец, — голос Дамарис прозвучал так тихо, как будто она была маленькой девочкой и трепетала перед отцом.
Он повернулся ко мне.
— Простите меня, миссис Рокуэлл. У меня было два повода для беспокойства — вы и моя жена. Вы здесь, следовательно, вы хотите мне что-то сказать?
— Да. Я хочу с вами поговорить. Это очень важно.
— Хорошо. Давайте пройдем в мой приемный кабинет.
Я снова пожала холодную влажную руку миссис Смит, думая о том, как она изменилась с появлением мужа. На ее лице словно появилась какая-то завеса, скрывающая его выражение. Она как будто ждала, что доктор будет ругать ее за то, что она разволновалась.
Конечно, он беспокоится из-за нее, подумала я, и это естественно. Он так внимателен к своим пациентам, ясно, что он будет еще более внимателен к своей жене.
Я попрощалась с Дамарис, и доктор повел меня вниз, в свой кабинет.
Когда он закрыл за нами дверь, пододвинул для меня стул и сам сел за свой стол, мое настроение поднялось. У него был такой благодушный вид, что невозможно было даже представить, что он мог сделать мне что-то плохое.
— Ну, — спросил он, — что же у нас случилось?
— Со мной происходят какие-то странные вещи, — сказала я, — вы знаете об этом.
— Знаю, — согласился он, — кстати, о некоторых из них вы рассказали мне сами. Об остальном я узнал из других источников.
— Значит, вы знаете, что я видела в своей спальне монаха.
— Я знаю, что вы думаете, что видели его.
— Вы мне не верите.
Он поднял руку.
— Хорошо, давайте условимся на настоящий момент, что я знаю, что вы его видели — если вас это утешит.
— Мне не нужно утешение, доктор Смит. Мне нужно, чтобы люди знали, что я говорю им правду.
— Ну, это не так просто, — сказал он, — но помните, что я здесь для того, что вам помочь.
— Так вот, дальше был этот случай с пологом кровати, потом история с грелкой и с моей накидкой на парапете балкона.
— Та самая накидка, в которой вы сюда пришли.
— Значит, вы об этом тоже уже слышали.
— Мне должны были об этом рассказать — я ведь все-таки, отвечаю за ваше здоровье.
— И вы считаете, что все это мне как бы привиделось, то есть происходило лишь в моем воображении? — Он не сразу ответил, поэтому я повторила: — Вы так считаете, да?
Он снова поднял руку.
— Давайте разберемся во всем спокойно. Нам необходимо спокойствие, Миссис Рокуэлл. Вам оно нужно больше, чем что-либо еще.
— Я спокойна. Что мне действительно необходимо, так это доверие окружающих меня людей.
— Миссис Рокуэлл, я врач, и я наблюдал в своей практике множество очень странных случаев. Я знаю, что я могу говорить с вами откровенно и профессионально.
— Значит, вы все-таки не думаете, что я сумасшедшая?
— Давайте договоримся вообще не употреблять этого слова. В нем нет никакой нужды.
— Я не боюсь слов… во всяком случае, я боюсь их не больше, чем людей, которые наряжаются монахами и разыгрывают нелепые шутки, чтобы вывести меня из равновесия.
Он помолчал несколько секунд и затем сказал:
— Вы переживаете трудное время. В вашем теле происходят серьезные изменения. Иногда случается, что в такое время меняется даже характер женщины, ее восприятие… Вы же знаете, что часто у женщин в вашем положении вдруг возникают странные фантазии, пристрастия к чему-нибудь такому, что раньше их совершенно не интересовало…
— Это никакие не странные фантазии! — перебила я его. — Мне, видимо, придется сказать вам, что я пришла сюда потому, что мне известно о вашем разговоре с миссис Грентли и о том, что вы оба решили, что я страдаю умственным расстройством.
— Так вы слышали этот разговор! — воскликнул он, и я поняла по его тону, что это известие его ошарашило.
Мне не хотелось выдавать тетю Сару, поэтому я сказала:
— Не важно. Главное, что я знаю, что он состоялся, и вы, насколько я понимаю, этого не отрицаете.
— Нет, — медленно произнес он. — Это было бы глупо с моей стороны, не правда ли?
— Итак, вы с миссис Грентли решили, что я ненормальная.
— Ничего подобного. Миссис Рокуэлл, вы очень возбуждены. До вашей беременности вы ведь не отличались такой возбудимостью, не так ли? Следовательно, мы имеем дело, по крайней мере, с одним изменением вашей нервной системы.
— Так что вы собираетесь со мной делать? Запереть меня в Уорстуисле?
Он посмотрел на меня с изумлением, но при этом не смог скрыть того, что такая мысль у него была.
Я чуть не задохнулась от ярости… и страха. Я вскочила со стула, но доктор Смит мгновенно оказался рядом со мной и положил обе руки мне на плечи, принуждая меня снова сесть.
— Вы неправильно поняли меня, — мягко сказал он, вернувшись на свое место за столом. — Для меня это все очень тяжело. Мне очень дорого семейство Рокуэллов, и я принимаю все их несчастья близко к сердцу. Прошу вас, поверьте, что не может быть и речи о том, чтобы поместить вас в Уорстуисл… по крайней мере, на этой стадии.
Я быстро взглянула на него.
— В таком случае, на какой стадии?
— Ну прошу вас, успокойтесь. Там… в этом заведении добиваются замечательных результатов. Вы же знаете, что я там регулярно бываю. Уже несколько недель как вы находитесь в сильном нервном напряжении. От меня-то ведь это не скроешь.
— Я нахожусь в нервном напряжении, потому что кто-то задался целью изобразить меня истеричкой. И как вы только смеете говорить со мной об этом заведении! Вы, должно быть, сами сошли с ума.
— Я всего лишь хочу вам помочь.
— Тогда найдите того, кто все это делает. Найдите того, у кого после спектакля осталась монашеская ряса.
— Вы все еще думаете о том злосчастном случае.
— Конечно, я о нем думаю! С него ведь все и началось.
— Миссис Рокуэлл… Кэтрин… Я хочу быть вашим другом. Вы же не сомневаетесь в этом, правда?
Я посмотрела в его темно-карие глаза и подумала, что они очень добрые и ласковые.
— Вы меня заинтересовали с самого вашего появления в Киркландском Веселье, — продолжал он. — А потом, когда ваш отец приехал на похороны Габриэля и я увидел, как обстоят между вами дела, я проникся к вам огромным сочувствием. Вы показались мне такой беззащитной и ранимой… Но я слишком разоткровенничался.
— Нет, говорите. Я хочу знать все.
— Кэтрин, вы должны мне довериться. Ведь больше всего на свете я хочу помочь вам пережить это трудное для вас время. Дамарис не намного моложе вас, и когда я вижу вас вместе, мне хочется думать, что вы тоже моя дочь. Мне так хотелось быть отцом большого семейства… Но я вас заговорил. Знайте только, что мои чувства к вам — это чувства отца к дочери, и поэтому прошу вас, доверяйте мне, делитесь со мной, и тогда я смогу вам помочь.
— Лучше всего вы мне сможете помочь, если узнаете, кто наряжался монахом и приходил ко мне в комнату. Если вы найдете этого человека, никакая другая помощь мне будет не нужна.
Он грустно посмотрел на меня и покачал головой.
— Что вы этим хотите сказать? — резко спросила я.
— Только то, что я прошу вас доверять мне, как родному отцу. Я буду рад защитить вас.
— Значит, вы думаете, что мне кто-то угрожает?
— Скорее что-то. Это может быть наследственность…
— Я вас не понимаю.
— Наверно, я сказал слишком много.
— Моя беда как раз в том, что все чего-то не договаривают. Если бы я знала все, что вы все обо мне думаете, мне было бы легче доказать вам, что вы не правы, считая меня… неуравновешенной.
— Но вы верите, что я-то хочу вам помочь, что я не только ваш врач, но и ваш друг?
Я увидела неподдельное волнение в его глазах и растрогалась. Надо же, он заметил, как безразличен ко мне мой отец и как я переживаю это. Он назвал меня ранимой. Я никогда о себе так не думала, но, наверное, так оно и было. Мне ведь всегда не хватало любви и тепла, которых я была лишена в родном доме. Дядя Дик давал мне их с избытком, но ведь его нет рядом со мной сейчас, когда мне так нужна поддержка. Доктор Смит предлагает мне свое сочувствие и ту самую отеческую заботу, которой я не видела от своего родного отца.
— Вы очень добры, — сказала я.
Его лицо осветилось радостью. Он наклонился и ласково похлопал меня по руке.
Вдруг он снова стал серьезным.
— Кэтрин, вы сказали мне, что ждете от меня полной откровенности. Я хочу объяснить вам, почему я так привязан к семейству Рокуэллов. Я перед ними в большом долгу. Я скажу вам сейчас то, что известно очень немногим, но я хочу заслужить ваше доверие, поэтому сам доверяю вам свою тайну. Может, вы помните, что я как-то говорил вам о том, что я начал жизнь никому не нужным сиротой и о том, что один богатый человек помог мне встать на ноги. Этим человеком был сэр Мэттью Рокуэлл. Теперь вы понимаете, почему я принимаю все дела этой семьи так близко к сердцу?
— Понимаю, — пробормотала я.
— Так вот, сэр Мэттью хочет, чтобы его внук родился сильным и здоровым. А я хочу все для этого сделать. Поэтому, дорогая Кэтрин, вы должны целиком положиться на меня и на мою заботу о вас. Мне известно кое-что, что, видимо, неизвестно вам, и я не могу решить, сказать вам об этом или нет.
— Вы должны мне об этом сказать!
— Ох, Кэтрин, вы можете пожалеть, что узнали об этом, когда услышите.
— Прошу вас, скажите. Я не хочу оставаться в неведении.
Он продолжал колебаться. Наконец, он сказал:
— Вы должны понять, что если я скажу вам об этом, так только для того, чтобы вы поняли, насколько вам необходимы мои советы и моя помощь… Ну так вот, вы знаете, что уже в течение нескольких лет я регулярно посещаю лечебницу Уорстуисл. И вам известно, что это за лечебница.