Что ж, Сивоконь нашел наконец себе достойную пару, про себя отметила я.
— Работает у них на ресепшэне, — продолжала политинформацию Ирина. — Двадцать два года ей. Вроде в каком-то институте пыталась учиться, но ее исключили. Ну, сама понимаешь, мозги куриные. Внешность уже тебе обрисовала! Никакая. И, что характерно, родственники тоже никакие. Так что можешь быть совершенно уверена: он не на деньги тебя променял.
Приятно слышать! Выходит, даже бледная тля вообще без достоинств лучше, чем я, раз он ее предпочел!
Отчаяние у меня мешалось с бешенством, но я не давала им воли. Надо узнать все до конца! И Ирине удовольствия не доставлю.
— Ты, Катя, главное, не отчаивайся, — медоточивым голосом принялась уговаривать меня она. — На нынешних мужиков совсем положиться нельзя. Уж твой Миша таким надежным, верным казался! Мне когда Глеб сказал, сперва не поверила. Думала, ошибается. Ну а уж когда Миша с Сабиной к нам пришел, поняла: значит, правда. Мужик вляпался по самую макушку. Ох, да что я тебе про нее рассказываю! Ты ведь сама эту тлю видела! На их корпоративной новогодней вечеринке! Вместе с тобой были! Да вспомни: она шуточные призы раздавала и одета была Снегурочкой. Неужели забыла?
Что подарки раздавали, помнила, но кто это делал, из памяти вон. Мы с Ириной обсуждали жену заместителя генерального. Он для эффекта братания и демократии в народ ее вывел. Платье на ней было неясно на какой помойке купленное. Не просто ужас, а ужас, ужас, ужас! Вся женская половина впечатлилась. Поэтому Снегурочку и не разглядела. Что была Снегурочка — факт, но как выглядела — не помню. Но вроде вокруг Миши никто не крутился, и уж точно этого не делала Снегурочка. Неужели у них уже тогда шел роман?
Спросила у Ирины.
— Врать не стану — не знаю, но, кажется, началось позже. Если хочешь, могу уточнить у Глеба. Он-то наверняка в легенде.
— Не надо, Ира. Какая мне теперь разница. Коли ушел, нет смысла оглядываться назад.
— Я прямо, Катя, тебе удивляюсь, — разочарованно проговорила она. — Ты так спокойно воспринимаешь его уход. Я-то думала, ты на нервах, поддержать тебя надо. Миша, правда, говорил Глебу, что ты с пониманием и без скандала к ситуации отнеслась.
Ух ты, как врет!
— Но я не поверила, — продолжала Ирина. — На мужицкую толстокожесть списала. Они ж, если не касается, ничего не замечают. Но ты-то и впрямь... Как скала! Я бы так точно не смогла. Всех бы поубивала, а Глебу глаза бы выцарапала. Восхищаюсь тобой.
Не зря, значит, я сдерживалась! Как она это кисло произнесла. Пустячок, а приятно. Все удовольствие бабе обломала.
— Или... — голос Ирины понизился до шепота. — У тебя уже тоже кто-то есть.
— Нет, — с возмущением откликнулась я и немедленно пожалела.
Честность моя когда-нибудь меня погубит! Что стоило ответить: разумеется, есть. Ирка немедленно донесла бы до Глеба, а тот — до Михаила. Вот ему стало бы приятно!
Увы, упустила возможность. Правда, кое-какая надежда осталась. Не всякому «нет» ведь верят. Тем более такая недоверчивая баба, как Ирина. Каждого в какой-нибудь подлости подозревает. И, вполне вероятно, восприняла мое поспешное отрицание в качестве подтверждения и считает меня хитрюгой, которая специально нового мужика до развода скрывает, чтобы получше имущество поделить.
Следующий же вопрос убедил меня в собственной правоте:
— Квартиру-то как делить собираетесь?
— Пока не знаю. На Михаиле еще недовыплаченный кредит висит.
— У-у-у! — Ирина заметно оживилась и повеселела. — Так она еще и не ваша! Бедная ты, бедная! Ах, негодяй! Ты запросто можешь оказаться на улице.
— Ну, на улице-то по-любому не останусь, — ответила я, имея в виду свою маму.
Моя собеседница поняла по-своему.
— То есть все-таки запасные варианты имеются.
На сей раз я не упустила свой шанс:
— Не без этого.
— Ой, хитрая ты, — снова скисла она.
— Жизнь, Ира, такая, — интриговала дальше я.
— То есть я все же права: знала, делала вид, будто не замечаешь, а сама подготовилась. Прямо железная леди. Может, тебе, с Михаилом надо было помягче, раз знала. Глядишь, и остался бы. Сыну родной отец лучше.
— Сыну нужен... хороший, — отчеканила я. — Который о нем думает. И решение приняла не я, а Михаил. А раз так, значит, Тошка для него не играл главной роли.
— Ну да. Мужики они такие. Детей любят, только пока любят их мать. Ушел к другой, нарожал новых.
— Вот ты сама, Ира, все и сказала.
— Ой, ну так обидно! Красивая пара была. Загляденье. Ладно. Поговорили, я хоть за тебя теперь спокойна. Уверена: не пропадешь.
Мне удалось даже весело хохотнуть:
— Уж что не пропаду — это точно!
Еще один гол ей забила! Практически пенальти. Ирка, по-моему, теперь едва не плакала от досады. Мало того, что вешаться на люстре не собираюсь, так еще есть опасность, что нашла себе мужика лучше прежнего. Ее по всем параметрам обойду, и тогда ей придется умирать от зависти.
— Пора мне, — убито проговорила она. — Ты, Катя, звони, информируй, как у тебя там.
— Обязательно, — пообещала я, наверняка зная: больше никогда ей не позвоню. Разве что и впрямь выйду замуж за принца. Тогда из принципа приглашу на свадьбу!
VI
Если бы за стеной не спал Артамон, вероятно, я начала бы кричать и биться головой об эту самую стену! После разговора с Ириной мой мир рухнул во второй раз, теперь окончательно и бесповоротно! Идиотка! Кого я любила! Михаил оказался совсем не тем человеком.
Выходит, я его сама придумала и наделила качествами, которыми он на самом деле никогда не обладал. Как в вечер его ухода, меня охватил сильнейший озноб, аж зубы застучали.
Забравшись под одеяло, свернулась калачиком, закусила угол наволочки и принялась тихонечко выть в подушку. Я чувствовала себя маленькой, несчастной и совершенно беззащитной. А ведь еще несколько дней назад считала себя умной, проницательной и умудренной жизнью женщиной.
Абсолютный самообман! Мы видим лишь то, во что верим, верим лишь в то, что хотим видеть. А окружающие этим пользуются. И обманывают наше доверие.
Ведь Михаил даже мне не врал. Необходимости не возникало. Я сама за него придумала именно то, что ему и требовалось. Образ заботливого, чуткого, верного мужа. Ведь я в таком нуждалась. Вот и слепила идеал, так сказать, из подручного материала. Слепила и поверила, нисколько не заботясь, что мое видение Михаила не соответствует реальности. И еще, тупица законченная, на маму злилась. Такого хорошего человека, как Миша, отчего-то не принимает. А она его просто видела насквозь. У меня же любовь глаза застила, да и разум тоже.
Теперь вот пойди разберись, кого я любила, реального Мишу или того, которого придумала? Настоящий-то Михаил, такой, каким я его узнаю, не сильно мне симпатичен. Или раньше он был другим, а потом, под воздействием этой женщины, из него все и полезло. Никогда не подумала бы, что он столь слабохарактерный и легко чужому влиянию поддается.
Может, он ее сильно любит, а меня не очень любил? Или раньше любил, а теперь разлюбил и очень любит ее? Тошку он точно любит. Тут у меня никаких сомнений. Но и его он тоже оставил. Значит, новая любовь перевешивает.
Невыносимо об этом думать! Как представлю его с этой Снегурочкой, кровь закипает! Господи, что же мне теперь делать? Ненавижу его!
Вчера я мечтала и надеялась его вернуть. Теперь он мне больше не нужен.
Но я хотела обратно того, которого любила, пусть сама его целиком и придумала! Это его я сейчас оплакивала, из-за него меня трясет и крутит!
Даже Дуське звонить не хотелось. Совсем не хотелось. Ведь жалуешься-то и плачешься, когда есть надежда, что тебе помогут. Теперь мне никто не мог помочь, и отчаяние мое было безгранично.
Лежать я больше не могла. Резко вскочила. Надо что-то делать! Необходимо! Заметалась по комнате. За стеной вдруг захныкал Тошка. Голос его привел меня в чувство. На цыпочках прокралась в комнату. Зажгла ночничок. Склонилась над кроватью. Сын уже спокойно спал и даже улыбался во сне.
Как мне вдруг захотелось вернуться в детство! Уютное, беззаботное. Когда все за тебя решают любимые родители. Правда, тогда мне это страшно не нравилось. Я мечтала поскорее вырасти, стать взрослой и самостоятельной. Воистину, хорошо там, где нас нет!
Погасила ночник. Плотно прикрыла дверь детской, отправилась в ванную и перестирала всю накопившуюся грязную одежду. Руками! Затем еще часа два, не переставая, гладила. И только когда совсем выдохлась, легла.
Утром меня поднял рев будильника. Голова раскалывалась. Совершенно не выспалась. И настроение хуже некуда. А надо держать лицо. И перед Тошкой, и на работе, и даже перед мамой, по телефону. Решила скрывать от нее Мишин уход до последнего. Больно уж унизительно!
Как высидела тот день на работе, до сих пор удивляюсь. Работала на автопилоте, но, что характерно, ни один человек моего состояния не заметил. Даже получила один комплимент, мол, отлично выгляжу, а потом начальник еще похвалил за удачно составленный документ.
В другое бы время обрадовалась. В нашей фирме не так часто хвалят. А сейчас — ноль эмоций.
Вечером забрала Тошку из садика. До дома пошли пешком. Не хотелось в забитый автобус лезть. Да и понадеялась, что свежий воздух развеет головную боль. Вскоре пожалела о своем решении.
В Тошку словно бесенок вселился. Извертелся весь, прыгал, кричал, выдирал от меня руку. То ли не догуляли с ними сегодня, то ли моя нервозность ему передалась. У супермаркета в очередной раз рванул в сторону:
— Мама, смотри, шарики! Хочу такой! Купи!
— Это рекламная акция банка, — из последних сил объяснила я. — Шарики не продаются. Они для взрослых дядь и теть. Чтобы они свои деньги в банк клали.
— Мама, ты что-то путаешь, — стоял на своем сын. — Дяди и тети не играют. Зачем им шарики.
— Играют, еще как играют, Тоша, — возразила я. — В том числе друг у друга на нервах.
Девушка в желтом комбинезончике под цвет шариков, услыхав мою реплику, улыбнулась и протянула один из шариков Тошке:
— Держи, малыш. Вырастешь, приходи в наш банк.
Мне от девушки досталась пачка рекламных листовок.
— Я же говорил, мама, ты перепутала! — зашелся от восторга мой сын. — А в банк я к вам обязательно приду! — заверил он девушку — И положу туда кучу деньжищ!
— До скорой встречи, будущий миллионер! — попрощалась она.
Мы последовали дальше.
Тошка, подпрыгивая, размахивал во все стороны своим желтым трофеем на пластиковой палочке.
— Мам, а если я шарик отпущу, он полетит?
— Нет, — объяснила я. — Чтобы полетел, нужно наполнить его специальным газом. Гелием.
— А мне кажется, ты не права, — заспорил он. — Такой хороший шарик должен полететь.
— Нет, — повторила я. — И не взду...
«Не вздумай пробовать», — я договорить не успела. Тошка выпустил шарик. Порывом ветра его тут же выбросило на мостовую. Сын трагически взвыл и, вырвав у меня руку, кинулся на спасение желтого сокровища. Я — за ним, и вовремя. Едва успела схватить сына из-под самого носа с визгом затормозившего джипа. Из него выскочил мужчина:
— С ним все в порядке?
И мы в четыре руки принялись ощупывать Артамона. Тот извивался и звонко хохотал.
— Не надо! Щекотно же!
В отличие от нас, он даже не испугался и, что характерно, шарик держал за палочку.
— Фу, — облегченно выдохнул хозяин джипа. — Слава Богу, цел и невредим. Что же вы, дорогая мама, ребенка не держите? Здесь такое движение.
— Держала, но выскользнул, — виновато пролепетала я. — Они в этом возрасте такие верткие, хоть на цепь сажай.
— Что верно, то верно, — понимающе покивал он. — Тем более мальчики.
Артамон тем временем деловито похлопал по черному лакированному боку «Тойоты-Лендкрузера» и с придыханием осведомился:
— Ваша машина?
— Моя, — усмехнулся хозяин джипа.
— Отличная.
Тот усмехнулся:
— Спасибо, мне тоже нравится. Тольки да вай с тобой договоримся: больше под такие не прыгай. Под другие, впрочем, тоже, — с усмешкой добавил он. — Машины, они, знаешь, тяжелые. Больно будет.
— Знаю, — кивнул Тошка. — Нам в детском саду правила движения рассказывали и показывали. Но я шарик спасал. Ему тоже стало бы больно, если бы вы на него наехали. Вот мама говорила, не полетит, а он полетел. Только не совсем правильно, на дорогу.
Мужчина вдруг сказал:
— Мне ваше лицо очень знакомо.
Я подняла глаза и наконец как следует его рассмотрела. И узнала его. Когда Тошка был еще совсем маленький, я возила его в коляске гулять на ту самую злополучную детскую площадку, за которую ныне шла такая борьба.
И вот однажды там появился этот самый мужчина, тоже с коляской. Бледный, мрачный, с глубоко провалившимися глазами, он ничем не напоминал счастливого отца новорожденного ребенка, и этим привлекал к себе внимание. Он ходил кругами и ни с кем не разговаривал. Зато кумушки у песочницы шептались:
— Бедный мужик. У него жена при родах умерла. А он так ее любил. Чуть с ума не сошел. Дочку выходили. Вот теперь один и растит. И еще теща иногда помогает.