- Боже мой, Адочка! - это было первое, что услышала она утром.
Мария Геннадьевна приходила первая, и была она всегда такая бодрая и живая, что, казалось, ни пробки, ни ранний час, ни работа её не удручали.
Она застыла в дверях.
- Доброе утро, - с улыбкой отозвалась Ада с дивана.
- Вы ночевали здесь?!
- Да, - призналась лаборантка, - да. Так получилось.
- Что произошло?
- Так получилось.
Преподавательница села на краешек дивана и погладила Аду по голове.
- Вы в порядке?
- Вполне.
В момент её лицо приняло крайне обеспокоенный - нет, скорее, шокированный - вид.
- Ада, милая, что это?
Она приложила ладонь к щеке девушки. Глаза её округлились.
Ада почувствовала легкое жжение и быстро догадалась, в чем дело.
- Я упала.
- Очень смешно, - горько усмехнулась преподавательница. - Я не в том возрасте, чтобы верить в сказки.
Ада молча смотрела на неё.
- Кто.
- Да я сама.
- Да, да. Вы упали.
- Вроде того.
- Кто?
Лаборантка не знала, что ответить, или, скорее, как.
Мария Геннадьевна всегда как-то по-особенному бережно относилась к ней. Ада не хотела жаловаться, не хотела её удручать этой историей, которая, признаться честно, уже успела потерять свои краски за ночь. При свете дня многое теряется.
- Адочка, - вздохнула она, - я Вам не чужой человек. Хорошо. Хорошо. Я поставлю чайник, и Вы мне расскажете.
Она метнулась к столу за этажеркой.
Девушка закрыла глаза и улыбнулась. Наверное, ни одна фраза не была для неё столь же приятной, как “я поставлю чайник”. Когда-то, когда-то давно она думала, как, наверное, здорово было бы слышать её от этих людей, что громко и живо читают свои лекции, так вдохновенно говорят о литературе. И вот она её снова слышит. “За такое, - подумалось было ей, - не жалко и получить по лицу”.
- Так я и думала, - знакомый голос раздался в дверном проеме.
Вера Александровна, холодная и свежая, прямиком из ноября, вошла и бросила шубу на вешалку.
- Вы так рано, - заметила Ада, не к месту счастливая.
- Не раньше Вас, - нашлась преподавательница. - Я не зря беспокоилась? - Она посмотрела на Аду. - А, кажется, не зря.
- Что случилось, в конце концов? - Мария Геннадьевна, недовольная, с чашкой в руках приземлилась на диван.
- Здравствуйте. Ада, расскажите ей, если хотите, конечно.
- Увлекательно вышло.
- Я лично вряд ли чему-то удивлюсь. Видимо, катастрофы не было, раз Вы находите силы смеяться.
- Как будто Вы не знаете нашу Аду, - возразила Мария Геннадьевна, - на это у неё всегда есть силы.
Осознав, что от лаборантки ничего не добьешься, преподавательница отвела Веру Александровну в сторону, и они говорили вполголоса. Голова у моей Ады была тяжелой, да и утро сказывалось - уши отказывались слышать. Она не улавливала слова, только какие-то обрывки. Однако возмущенное и озадаченное лицо Марии Геннадьевны говорило само за себя.
- Не надо, - прервала их девушка, - не говорите так о ней.
- Ваш синяк, милая, говорит куда больше!
- Она случайно.
- Зачем Вы её защищаете?
- Потому что она не виновата ни в чем.
- А как же это? - Мария Александровна снова села на диван и погладила Аду по щеке.
- Я виновата не меньше. Не хочу создавать проблемы в коллективе.
Она не хотела. Ада понимала, что у Ирины Дмитриевны нет оправдания, если не считать её любви к алкоголю и крепчайшим сигаретам, и всё же ей почему-то казалось, что её понимают неправильно. Она её прощала, потому что не знала, что ею движет, и по каким-то неизвестным ей самой причинам приписывала преподавательнице какой-то глубокий внутренний конфликт.
- У Вас доброе сердце, - вздохнула Мария Геннадьевна с улыбкой.
Они сидели втроем и молчали, глядя друг на друга, поэтому Аде казалось, что она пила свой чай слишком громко. Она забыла о событиях вчерашнего вечера, будто это было в каком-то одноразовом фильме, который Ада смотрела очень давно. Мысли были заняты другим. Улыбка, никем не замеченная, скользнула по её губам.
- Я сегодня до самого вечера, - заявила вдруг в пустоту Вера Александровна, - а завтра - выходной.
Эта фраза может по праву считаться вполне обыденной в любой ситуации и в любом месте, однако на кафедре она - и это было негласное правило - не произносилась просто так. О выходных всегда помнили, но если кто-то вдруг постулировал этот факт, никогда это не было случайно.
- А у Адочки вообще был, мягко говоря, сложный день, - подхватила Мария Геннадьевна.
- Решено, - радостно улыбнулась преподавательница, - тогда после пар Вы ждете меня здесь. Поедем вместе.
- Куда нужно ехать?
- Нужно, - рассмеялась Мария Геннадьевна, - какое некрасивое слово!
Так стремительно у Ады наметились планы на вечер, пусть и весьма туманные.
========== Глава 10. Странные гости. ==========
— Вы готовы? — Вера Александровна с особой легкостью и воодушевлением завязывала шарф у зеркала. День закончился. Завтра — выходной.
Ада была готова. Она не принимала решения ехать, и всё же ехала. Она была готова. После того, что с ней произошло, она будто перешла с судьбой на «ты». Если тот вечер не смог вывести её из равновесия, то что сможет? Да, это был скорее вызов, чем решение. И всё же, это были другие люди. Это были люди, которых она любила и которым доверяла. Ей было не страшно, да и не могло быть. Помнится мне, как-то давно, когда была она ещё студенткой, в шутку призналась мне, что с удовольствием легла бы под каждую женщину с кафедры зарубежной литературы. Да, так и сказала. Я посмеялась и не поверила.
— Мария Геннадьевна разве не поедет?
— Мария Геннадьевна давно уже уехала. Ей всё-таки надо приехать пораньше.
— Зачем?
— Хотя бы если не прибраться, так просто открыть дверь остальным.
— Так мы едем к ней домой.
— Да.
Это Аду даже обрадовало. Стены квартиры и дверной замок внушали чувство спокойствия.
— Кто остальные?
— Да все наши: Ольга Борисовна, Катенька, может, Наталья Олеговна, но она всё сомневалась до последнего — говорит, дела. Елена Владимировна сегодня, скорее всего, не приедет.
Эта новость Аду обрадовала также, как огорчила. Сама она не могла понять, что лучше: встретить её там или нет, но сердце в ритме польки забилось в груди. Так, на всякий случай.
Они очень долго не виделись. Знаете, как это бывает, когда пытаешься вспомнить человека, достать его образ из памяти, а она, злодейка, подсовывает тебе тысячи других лиц, тысячи цветов, тысячи глаз, но только не нужные. Почему-то халатно память относится к лицам. Так и колышется эта дымка на краю сознания, то ближе, то дальше — и всё равно не дотянуться. И Елена Владимировна превратилась в нечто абстрактное. Ада знала точно, что глаза её были голубыми, кожа светилась золотым, а в волосах серебрилась седая прядь, и что безумно шло ей то самое платье, коралловое, но ничего из этого она не помнила, и порой ей казалось, что всё это она выдумала себе. Однако вероятность встречи — пусть и ничтожно маленькая — будто всё оживляла, краски наплывали на глаза, сердце металось в груди. «Сердце металось в груди». Поверьте, это даже близко не было похоже на то, что чувствовала моя Ада, когда допускала мысль об этом!
— Мария Геннадьевна говорила, будет ещё одна леди. Она сейчас неплохо общается с кем-то с другой кафедры.
— С другой кафедры?
— Да. С другой кафедры.
— Что значит «неплохо общается»?
— Не то, что Вы могли успеть подумать, пока клеили этот вопрос.
— Извините.
— Ничего, — Вера Александровна только усмехнулась себе под нос. — Я смотрю, Ада, Вы осмелели.
Дверь медленно и со скрипом открылась.
— Нам нужно поговорить, — знакомый голос звучал как-то тревожно, но привычно громко.
— Для начала, здравствуйте, — пристегнула её преподавательница.
— Здравствуйте, — Ирина Дмитриевна, как провинившийся пёс, посмотрела на неё. Она явно пришла не за тем, чтобы устраивать сцены, ругаться и язвить. Аде показалось, ей удалось увидеть, что за мысли занимали женщину. Ей даже стало её немного жаль.
— Разговаривать у нас нет времени.
— Я хотела поговорить с Адой.
— Мы уходим. Прямо сейчас.
Вера Александровна посмотрела на свою лаборантку и глазами что-то ей сказала. Девушка не собиралась говорить с Ириной Дмитриевной, пусть даже её лицо и весь её вид просили об обратном. Нет, должна же у неё быть какая-то гордость! Однако она хотела, или, скорее, ей было любопытно, что может в свое оправдание сказать человек, который её изнасиловал и чуть не задушил.
— Такси подъехало, пойдемте, — торопила девушку Вера Александровна.
— Ада, простите меня, — Ирина Дмитриевна смотрела сквозь неё, будто боясь, что её уличат в том, что она извиняется, осудят и сожгут на сухих ветках. И всё же, кажется, это было искренне, хотя я лично ни в коем случае её не оправдываю.
Девушка не успела найти ответ, как оказалась уже в коридоре, а дверь кафедры звучно хлопнула.
— Мария Геннадьевна не позвала её из-за меня?
— Да.
— Я этого не хотела.
***
Из деревянных колонок доносился какой-то джаз. Шумно. В старой поношенной квартире пахло дорогими сигаретами, и было вполне уютно, и голоса были знакомыми, и свет был мягким, и музыка — приятной, так что Ада оставила все тревожные мысли за дверью. Она как будто почувствовала сразу, что Елены Владимировны там не было и не могло быть, и сердце успокоилось.
— Долго Вы, — заметила Мария Геннадьевна и протянула обеим по бокалу вина. Сама она была уже вполне веселая. — Есть виски, Ада, не стесняйтесь, если что.
— Я такое не пью, — улыбнулась девушка виновато.
— Всё бывает в первый раз!
«И действительно», — подумала Ада. Она могла себе это позволить. А после пары-тройки бокалов красного полусухого она могла себе позволить всё на свете!
Да, было весело. Они о чем-то смеялись, что в серой повседневности ни за что — ни за что! — не показалось бы смешным, и в коленках странно покалывало. Ольга Борисовна провозглашала тосты, которые никто не слушал. Катенька чуть было не разбила бокал. Ада смотрела на Веру Александровну и от собственных мыслей — ох, что за глупости лезли ей в голову! — ей становилось смешно. Можно было всё. Она это ясно понимала, пусть и ясность оставляла её.
— Вера Александровна, — начинала она в который раз, — Вы — удивительно приятная женщина, простите, что я Вам это говорю. Я столько выпила! Вера Александровна!
— Ничего, милая, я знаю, знаю всё. Кому Вы рассказываете, милая.
— Правда знаете?
— Разумеется, милая. Думаете, я не помню, как Вы на меня смотрели, этот Ваш взгляд? Я тогда ещё подумала: «Как странно!».
— Почему странно?
— Потому что Вы — девушка. Девушки смотрят иногда на девушек, но знаете, милая, я никогда не встречала таких. Вы, кстати, очень красивая и привлекательная девушка, Вы знаете?
— Я Вам верю.
— Потому что это правда. И Вы мне нравитесь, солнышко.
— Я Вам верю.
— Скажите мне честно, Ада. Ответьте мне честно на мой вопрос.
— Конечно.
— Вам понравилось? Ох, знаете, можете не отвечать, я тоже, знаете, милая, выпила немало…
— Да, конечно, — призналась Ада честно, — я бы не стала если бы не хотела, понимаете? У меня есть убеждения, есть! Пусть Вам, наверное, так не кажется. Я не шлюха какая-нибудь. Вы мне верите?
— Милая, не оправдывайтесь, не оправдывайтесь передо мной! Я ни в чем Вас не обвиняю и не могу обвинить. Вы — чудесная девушка, Ада. Вы — чудесная девушка.
— Спасибо. А Вы чудесно пахнете…
На секунду в глазах появилась блаженная чернота.
— Пойдемте на кухню, — внезапно Мария Геннадьевна ласково взяла лаборантку за локоть, — я совсем забыла, совсем забыла познакомить Вас кое с кем!
Боже, видели бы вы лицо Веры Александровны в этот момент.
========== Глава 11. Лиличка. ==========
Лилия Игоревна, Лиля, Лиличка — как вам угодно — сидела на полу, обняв колени, и курила. В представлении она не нуждалась — Ада прекрасно знала её.
Здесь, пожалуй, мне нужно прерваться. Ада была на первом курсе, когда она познакомилась с Лилей — да, именно так она всегда её называла, возможно, во многом потому, что была она моложе прочих её преподавателей. Она её никогда не боялась, а иногда даже позволяла себе больше, чем могла позволить. Лиле было около сорока, выглядела она свежо, улыбка её была хитрой, а волосы почти всегда — точно так, как в тот вечер — были собраны в пушистый рыжий хвост. Аде она нравилась. Она всегда видела в ней лисичку или кошечку, и всегда она казалась ей очень сладкой — именно сладкой. С первой встречи Ада положила на неё глаз, и во многом это случилось благодаря мне. Знаете, это было время, когда никто не занимал её сердце, и от этого там поселилась тоска. Я сказала ей как-то: «Присмотрись к ней», хотя ни в коем случае не имела в виду то, что в итоге получилось. Да, Аде она нравилась, но вряд ли это чувство можно было назвать чистым. Помню, как-то шепнула она мне: «Щелкнуть бы пальцами, остановить время и уложить её на стол». Да, моя Ада так сказала. Вот так иногда наши желания меняют нас. Добрая, открытая, чуткая девушка — да, Аду можно было время от времени назвать и такой — вдруг чувствует что-то странное внизу живота, чувствует изо всех сил, как сильно хотелось бы ей взяться за эти рыжие волосы и овладеть женщиной, пусть даже против её воли. Подумать только! Лиля вызывала в ней несколько странных порывов, которые сама себе она и не пыталась объяснить, — сделать ей больно, заставить её плакать, сжать в кулаке этот рыжий хвост. Это была единственная женщина, которая возымела на лаборантку подобный эффект. Да, она была единственной, кого ей хотелось ударить так сильно. И всё же Аде она нравилась. Нравилась, потому что Лиля была в целом и в общем приятной женщиной, пусть это и не мешало девушке видеть её на столе голой. Пару раз они даже гуляли. Как давно это было!
А встреча эта, встреча в квартире Марии Геннадьевны, такая внезапная встреча была последним на Земле, чего Ада могла ждать от вечера. Случайно ли? Она — и совершенно искренне — поначалу не поверила собственным глазам. Как давно она не видела свою бывшую преподавательницу! Она успела сто раз её забыть — и вот она перед ней, как будто и не было всех этих лет, как будто — и действительно ей так показалось! — до сих пор она студентка, сидит на паре и смотрит на неё, как будто и ничего другого никогда не было. Лиля, такая же сладкая, такая же рыжая, сидит перед ней на полу и курит, улыбается.
— Ой, — Ада в голос рассмеялась, — здравствуйте!
— Здравствуйте, — Лиля вспомнила девушку. Разумеется, она вспомнила.
— Я правда не ожидала, знаете, нет, я совсем не ожидала Вас увидеть здесь!
Лиля рассмеялась.
Она сама была уже в том состоянии, когда всё происходящее кажется каким-то чудом, поэтому она встала, опираясь на тумбу, и крепко обняла девушку, как будто были они старыми друзьями.
Мария Геннадьевна смешала обеим виски с колой и отправила в гостиную.
Говорить им было не о чем ни тем вечером, ни всегда, но алкоголь влиял на Аду благотворно, если это можно называть так, и она без стеснения осыпала преподавательницу комплиментами. Та смеялась и краснела больше от виски, чем от смущения.
Они сидели рядом. Они сидели рядом и, пожалуй, даже слишком близко для людей, которые не виделись так долго, которые так бегло были знакомы, но тем вечером они действительно оказались старыми друзьями. Почти родственниками. Вера Александровна наблюдала за всем этим, сидя в кресле. Ада это видела. Ада была настолько пьяна, что ей это почему-то нравилось.
Знала ли она, о чем преподавательница думала? Да. Она знала.
Знаете, как бывает, когда глаза застилает туман, и всё же тебе кажется, что никогда ты не чувствовал жизнь так ярко, так жадно и сочно? Думаю, знаете. Когда всё смешно. Когда всё красиво. Когда всё можно. И в таком состоянии по обыкновению в сто раз приятнее совершать глупости, о которых потом можно жалеть.