Я бывала в имении ежедневно, кроме субботы и воскресенья, и считала свои посещения Кеверал Корта большой удачей. Это было особое одолжение: дочь и племянник сквайра занимались с гувернанткой, кроме того их обучал наш кюре, Оливер Шримптон. Бедный пастор не мог позволить себе нанять для меня гувернантку, и сэр Ральф милостиво согласился — или не возражал на сделанное предложение — чтобы я училась у него в доме вместе с его дочерью и племянником и набиралась ума. Это означало, что каждый день, кроме субботы и воскресенья, я входила мимо старых колонн во двор, глубоко вдыхала запах конюшни, трогала для удачи подкову, шла в большой зал с галереей, поднималась по широкой лестнице, представляя себя гостьей из Лондона: на руках у меня сверкали бриллианты, а сзади тянулся длинный шлейф; проходила по галерее, где с портретов на меня смотрели умершие предки Бодреанов с выражениями недовольства, насмешки или безразличия на лицах, а я входила в классную комнату, где уже сидели Теодосия и Хадриан, а мисс Грэхем, гувернантка, разбирала книги.
Безусловно, жизнь стала более интересной с тех пор, как мне позволили обучаться вместе с Бодреанами.
Именно в тот июльский полдень я с любопытством узнала о последнем грехе сквайра.
— Сует свой нос туда, куда Бог не велит, — заявил мистер Пеггер.
— А куда же это?
— В долину Картера, вот куда. Он хочет проводить там раскопки. Тревожить землю. Все из-за этих людей, которые приезжают к нему со своими языческими идеями.
— Что они собираются выкопать? — спросила я.
— Червяков, наверное, — это, видимо, означало шутку, так как лицо мистера Пеггера исказила гримаса, служившая ему улыбкой.
— Так они все отправятся копать? — Я сразу же представила себе дам в шелках и бархате, джентльменов в белых галстуках и фраках — и все они бредут по долине с маленькими лопатами в руках.
Мистер Пеггер отряхнул крошки с пиджака и снова завернул бутылку в красный платок.
— Я говорю о том, что они пытаются раскопать прошлое. Надеются отыскать всякие кусочки предметов, оставленные древними людьми.
— Неужели здесь?
— Да, в деревне Святого Эрна. Ведь раньше язычники проживали здесь. А зачем богобоязненным джентльменам ковыряться в прошлом — не могу понять.
— Может быть, они не богобоязненны, но все это весьма респектабельно. Это называется археология.
— Не имеет значения, как это называется. Если бы Господь хотел, чтобы кто-то обнаружил эти вещи, он не стал бы закрывать их толстым слоем земли.
— А может быть, это сделал не Господь.
— А кто же тогда?
— Время, — отвечала я глубокомысленно.
Он покачал головой и продолжил копать, выбрасывая землю на одну сторону, где уже образовался небольшой холм.
— Сквайра всегда интересовали такие фантазии. А я не одобряю это занятие. Пусть мертвые хоронят своих мертвецов. Вот так.
— Кажется, кто-то сказал это много лет тому назад, мистер Пеггер. А я думаю, было бы интересно найти что-то важное здесь, в нашей деревне. Может, останки римлян. Мы бы сразу стали знаменитыми.
— Нам не суждено быть знаменитыми. Нам предназначено быть…
— Богобоязненными, — подсказала я. — Итак, сквайр и его друзья ищут поблизости останки римлян. Это не внезапная прихоть. Он всегда интересовался археологией. Знаменитые археологи часто приезжают в имение Кеверал Корт. Может быть, поэтому его племянника и назвали Хадрианом.
— Хадриан! — прогремел Пеггер. — Это языческое имя. Да и у молодой леди тоже.
— Хадриан и Теодосия.
— Это не христианские имена.
— Конечно, в отличие от Мэтью, Марка, Люка, Джона, Исаака, Рубена… и остальных. А Джудит упоминается в Библии. Так что у меня с именем все в порядке.
Я стала размышлять об именах.
— Доркас! Элисон!.. Вы знаете, мистер Пеггер, что Теодосия означает «данная Богом». Поэтому получается, имя это христианское. А что касается Хадриана, то так называли стену в древнем Риме и звали римского императора.
— Это не христианские имена, — повторил он.
— А Лавиния? Интересно, что означает это имя.
— О, мисс Лавиния… — проговорил Пеггер.
— Не правда ли, очень печально умереть такой молодой?
— Вместе со всеми грехами.
— Думаю, у нее их было не слишком много. Доркас и Элисон говорят о ней с большой любовью.
Фотография Лавинии висела на стене как раз над первым лестничным пролетом. Ночью я боялась ходить по лестнице. Я представляла себе, что Лавиния сходит со снимка и бродит по дому. Я думала, что когда-нибудь, проходя мимо, увижу на стене пустую рамку, так как она не успеет вернуться на место до наступления рассвета.
Доркас говорит, что я выдумщица. Она сама весьма практичная особа и не понимает игру моего воображения.
— У каждого смертного есть грехи, — объявил мистер Пеггер. — А что касается женщин, то у них грехов раз в десять больше, чем у мужчин…
— Но не у Лавинии, — возразила я.
Он облокотился на лопату и почесал свою белую гриву.
— Лавиния! Она была самая красивая из дочек священника. Если бы я не видела ее фотографию, я бы не поверила, ведь ни Доркас, ни Элисон не отличались красотой. Они всегда носили скромную одежду — юбки темных тонов и жакеты, грубые ботинки, вполне подходящие для сельской местности. А Лавиния на фотографии — в бархатном жакете и в шляпке с пером.
— Как жаль, что она оказалась в том поезде!
— Она ехала и не ведала, что случится… секунда — и она уже перед Создателем.
— Вы думаете, все произошло так быстро? Ведь ей нужно было еще туда добраться…
— Бог взял ее в грехе, не оставив времени на покаяние.
— Никто не обходился жестоко с Лавинией.
Пеггер не был уверен. Он покачал головой.
— У нее могли быть легкомысленные поступки.
— Доркас и Элисон любили ее, его преподобие тоже. Это сразу видно по их лицам, когда они называют ее имя.
Пеггер опустил лопату и снова вытер лицо.
— Сегодня самый жаркий день, который нам послал Господь. — Он вылез из могилы и сел на соседнюю, так что мы оказались напротив друг друга, а между нами зияла яма. Я встала и заглянула в нее. Бедный Джошуа Полгрей, который бил свою жену и отправил детей в пятилетнем возрасте работать на соседнюю ферму. Я прыгнула в могилу.
— Что это вы задумали, мисс Джудит?
— Просто хочу почувствовать, что значит находиться в могиле. — Я взяла лопату и стала копать.
— Пахнет сыростью, — заметила я.
— Вы перепачкаетесь.
— Уже перепачкалась, — крикнула я. Мои ноги скользнули по сырой земле. Было ужасное ощущение заброшенности, я стояла одна в глубокой узкой яме. — Ужасно быть похороненным заживо, мистер Пеггер.
— А ну-ка, вылезайте оттуда.
— Я еще немножко покопаю; хочу почувствовать, что такое работа могильщика. — Я вонзила лопату в землю, а потом выбросила землю наверх, как это делал мистер Пеггер. Я проделала это несколько раз, как вдруг лопата ударилась о что-то твердое.
— Здесь что-то есть, — крикнула я.
— Ну-ка, вылезайте, мисс Джудит.
Я проигнорировала его слова и продолжала исследование.
— Я что-то нашла, мистер Пеггер. — Я нагнулась и подняла какой-то предмет. — Что это, вы не знаете?
Пеггер взял у меня находку.
— Это старинный металл. — Он за руку вытянул меня из могилы.
— Я не знаю, но думаю, это что-то необычное.
— Грязная старая штука.
— Но вы посмотрите. Что же это было? А тут что-то выгравировано.
— Я бы лучше выбросил… эту железку, — проворчал Пеггер.
Ни за что не выброшу, решила я. Возьму домой, почищу. Мне понравился этот кусок металла.
Пеггер взялся за лопату и принялся снова копать, а я попыталась отчистить с туфель землю. Меня огорчило, что подол юбки загрязнился.
Я еще немного побеседовала с мистером Пеггером, а потом вернулась в дом священника, унося с собой кусок старинной бронзы. Предмет имел овальную форму и был около шести дюймов в диаметре. Интересно, как он будет выглядеть, когда я его отчищу. Он мне для чего-нибудь пригодится. Но в тот момент я больше думала о Лавинии. Наверное, все плакали, узнав, что любимая дочь его преподобия отца Джеймса, сестра Доркас и Элисон, погибла в железнодорожной катастрофе по дороге из Плимута в Лондон.
— Она умерла мгновенно, — рассказывала мне Доркас на могиле Лавинии, когда мы подрезали в цветнике кусты роз. — Это даже к лучшему, иначе она осталась бы инвалидом до конца дней, если бы выжила. А ведь ей исполнился только двадцать один год. Ужасная трагедия.
— А почему она собиралась жить в Лондоне? — спросила я.
— Она хотела пойти работать.
— Кем?
— М-м… гувернанткой, кажется.
— Разве ты не знала точно?
— Она жила у двоюродной сестры.
— У какой?
— Боже, какая ты любознательная. У одной нашей дальней родственницы. Мы с ней теперь не общаемся. Лавиния жила у нее, поэтому она ехала из Плимута, и потом произошло это крушение. Тогда погибло много людей. Это была самая большая трагедия на моей памяти. Мы ужасно переживали.
— И тогда вы решили взять меня и воспитать вместо Лавинии?
— Никто не может заменить Лавинию. У тебя свое место, дорогая.
— Значит, я не занимаю ее место. Наверное, я совсем на нее не похожа?
— Ничуть.
— Она была нежная, спокойная, много не разговаривала, не задавала вопросов и не поступала сгоряча, не приказывала людям… как я.
— Да, она совсем не похожа на тебя, Джудит. Но она могла быть твердой в некоторых ситуациях, хотя всегда оставалась вежливой.
— Значит, потому, что она погибла, а я была сиротой, вы и решили взять меня к себе. Я стала вашей родственницей.
— Можно сказать, кузиной.
— Дальней, конечно. Все ваши кузины — дальние родственники.
— Мы знали, что ты сирота. Мы тебя пожалели. Мы решили, так будет лучше для всех… и для тебя, конечно.
— Значит, я оказалась у вас из-за смерти Лавинии.
Принимая все это во внимание, я чувствовала, что Лавиния сыграла решающую роль в моей жизни, и часто раздумывала, что бы случилось со мной, если бы Лавиния не поехала на том поезде в Лондон.
В каменном холле дома священника было холодно и темно.
На столике стояла ваза с розами, лавандой и златоцветом. Несколько лепестков роз уже осыпались на каменный пол. Дом священника был очень старый, почти ровесник имения Кеверал Корт, построен в первые годы правления Елизаветы, и в течение трех веков в этом доме жили священники. Их имена высечены на доске в церкви. Комнаты в доме просторные, некоторые из них красиво украшены панелями, но окна маленькие и поэтому в доме темно. Дом всегда такой тихий, что особенно заметно в такие жаркие летние дни, как тот, о котором идет речь.
Я поднялась по лестнице в свою комнату и принялась отчищать орнамент. Я налила в таз воды и терла тряпочкой свою находку, когда раздался стук в дверь.
— Войдите, — ответила я. В дверях стояли Доркас и Элисон. У них был настолько торжественный вид, что я, забыв о находке, закричала: — Что случилось?
— Мы слышали, как ты пришла.
— Боже, неужели я наделала столько шума?
Они переглянулись и улыбнулись:
— Мы тебя ждали, — сказала Доркас.
Наступила пауза. Это было необычно.
— Что-то случилось? — настаивала я.
— Нет, дорогая, все по-прежнему. Мы решили поговорить с тобой, а сегодня твой день рождения, четырнадцать лет — определенная веха в жизни… Мы подумали, наступила пора…
— Все так таинственно, — прервала их я.
Элисон перевела дух.
— Джудит… — Доркас кивнула, подбадривая ее. — Джудит, ты всегда думала, что являешься дочерью одной нашей дальней родственницы, кузины.
— Да, очень дальней, — подтвердила я.
— Это не так.
Я перевела взгляд с одной женщины на другую.
— Тогда кто же я?
— Ты наша приемная дочь.
— Я знаю. Но если мои родители не ваши родственники, то кто же они?
Они молчали, и я воскликнула в нетерпении:
— Вы же пришли мне рассказать.
Элисон откашлялась.
— Ты была в том же поезде, где и Лавиния.
— Когда произошло крушение?
— Да, тебе было около года.
— Мои родители тогда погибли?
— Видимо.
— Кто они были?
Элисон и Доркас обменялись взглядами. Доркас слегка кивнула Элисон, что означало: скажи ей все.
— Ты не пострадала.
— А мои родители погибли?
Элисон кивнула.
— Но кто же они были?
— Они… видимо, сразу погибли. Никто тебя не разыскивал.
— Значит, неизвестно, кто я такая! — воскликнула я.
— Так как мы потеряли сестру, мы решили удочерить тебя, — объяснила Доркас.
— А что случилось бы со мной, если бы вы меня не удочерили?
— Может быть, тебя удочерили бы другие люди.
Я смотрела на них и вспоминала, с какой добротой они всегда относились ко мне, а я досаждала им бесконечной громкой болтовней, часто приходила в перепачканных платьях, а сколько было разбитой посуды… Я бросилась к ним и обняла обеих.
— Джудит, — улыбнулась Доркас, слезы блестели в ее глазах, у нее всегда слезы близко.
— Ты стала нашей отрадой. После смерти Лавинии нам так необходимо было утешение, — сказала Элисон.
— Ну, значит не о чем плакать, — объявила я. — Может быть, я — потерявшаяся наследница несметных богатств. Мои родители повсюду разыскивают меня…
Доркас и Элисон снова заулыбались. Теперь у меня появилась новая пища для моих фантазий.
— Это же гораздо лучше, чем быть дальней родственницей. Но все же интересно, кто я такая.
— Очевидно, твои родители сразу погибли. Это была такая ужасная катастрофа… Многих погибших не смогли опознать. Папа ездил и опознавал Лавинию. Он вернулся такой расстроенный.
— Почему вы сначала сказали мне, что я ваша дальняя родственница?
— Так нам казалось лучше, Джудит. Мы считали, ты будешь довольна, узнав, что ты наша родственница.
— Вы думали, раз меня не искали… я была никому не нужна и это могло меня расстроить и омрачить мое детство.
— Можно найти много объяснений, почему тебя не искали. Может, у тебя были только родители и никаких других родственников. Это вполне вероятно.
— Сирота, родившаяся у двух сирот.
— Вполне вероятно.
— А может, твои родители только приехали в Англию.
— Я иностранка! Может, француженка… или испанка. Я ведь смугленькая. А волосы вообще кажутся черными при свете свечей. Хотя глаза светлые… светло-карие. Но вообще-то я похожа на испанку, впрочем, многие жители Корнуолла похожи на испанцев. Потому что испанцы потерпели поражение возле наших берегов, когда мы разгромили Армаду.
— Ну, все закончилось удачно. Ты стала нам родной, и я не могу тебе передать, сколько радости ты нам доставила.
— Не знаю, почему ты такая мрачная, Доркас. Это довольно волнующе… не знать, кто ты есть на самом деле. Такое может открыться! Может, где-нибудь у меня есть брат или сестра… Или дедушка и бабушка. Может, они приедут за мной и увезут в Испанию. Сеньорита Джудит — звучит довольно привлекательно. Или мадемуазель Джудит де… какая-нибудь. Подумайте только, я еду к своей семье, которая меня давно потеряла, они живут в чудесном старинном французском замке!
— Ой, Джудит. Вечно ты все придумываешь, — покачала головой Доркас.
— А я рада, что она так ко всему относится, — добавила Элисон.
— А как еще я должна относиться? Мне никогда не нравились дальние родственники.
— Значит, ты не чувствуешь, что тебя бросили… что ты не была нужна никому… за тобой не пришли.
— Нет, конечно. Они же не знали, что мои родители погибли. Так как они находились в чужой стране, то их не разыскивали, а что касается грудного ребенка… меня… они часто обо мне думают. «Интересно, какой теперь стала девочка», — говорят они. «Сегодня нашей дорогой Джудит исполняется четырнадцать лет»… Хотя нет, ведь это вы меня так назвали.
— Тебя крестил наш отец вскоре после того, как мы принесли тебя в дом.
— Да, это все очень волнующе, — сказала я. — Милый сюрприз ко дню рождения. Посмотрите на мою находку. Я ее почищу, наверняка окажется что-то необычное.
— А что это?
— Понятия не имею. А как ты думаешь, Доркас? Здесь какие-то царапины, посмотри.
— Где ты это нашла?
— В могиле Джошуа Полгрея. Мистер Пеггер рыл могилу и я попробовала копнуть. И вдруг лопата наткнулась на это. Я сейчас почищу свою находку, а потом придумаю, на что она может мне пригодиться. Вроде подарка от Джошуа Полгрея.