У папы заблестели глаза. Я никогда не видела, чтобы он плакал (разве что во время просмотра «Отчаянного ремонта» по ТВ).
— Когда мы приехали, ты была жива только благодаря специальной аппаратуре. Мы фактически уже прощались с тобой.
— А потом появился доктор Холкомб, — продолжила мама, у которой тоже стояли слезы в глазах. — Осмотрев тебя, он сказал, что, в принципе, можно попробовать тебя спасти. Хотя риск огромный. И возможно, будут осложнения.
— Например, проснуться в чужом теле? Такое осложнение ты имела в виду?
— Да, ты теперь совсем другой человек, Эм. Но только снаружи. Изнутри ты осталась та же самая. Вот поэтому доктор Холкомб и его коллеги не советовали нам сразу же посвящать тебя в подробности лечения. И так слишком много всего произошло. Нужно время, чтобы ты привыкла к своему новому состоянию.
Неужели это происходит со мной?
— Послушайте, — проговорила я, стараясь не разреветься. Как могли мои родители пойти на такое? Почему они согласились на операцию? — Это неправильно. Вы не имеете права так поступать. Извращение какое-то!
— А теперь, дорогая моя, послушай-ка меня, — раздраженно сказал доктор Холкомб. — О каком извращении ты говоришь, позволь узнать? Тысячам людей ежегодно ставят официальный диагноз — смерть мозга. А у тысячи других оказываются нежизнеспособные тела. Что плохого в том, чтобы дать человеку единственный шанс выжить? Кроме того, — добавил он уже более спокойно, — тебе вообще, по-моему, грех жаловаться. Я превратил тебя из смертельно раненной девочки в супермодель! Да многие девчонки просто душу бы отдали (причем буквально!), чтобы оказаться на твоем месте!
Конечно, во время операции доктор Холкомб своими руками вытащил мои мозги из тела Эмерсон Уоттс и аккуратно поместил их в тело Никки Ховард, пришив каждый нерв, но он меня совершенно не знал.
— Как же вы оперировали без моего согласия? — обвинила его я.
— За вас подписались родители, — сообщил мистер Филлипс.
Я укоризненно посмотрела на маму. Мы обе плакали.
— Иначе мы бы тебя потеряли, детка. Ты выжила только благодаря помощи мистера Холкомба и его коллег.
Я молча смотрела на маму. Может, сердце у меня теперь и чужое, но саднило оно, точно как мое собственное.
— Все понятно, — подытожила я, стараясь говорить по-взрослому, хотя писклявый голосок Никки сводил мои усилия на нет. — Неясно одно: как в «Старк энтерпрайзиз» планируют сохранить операцию в секрете, если в понедельник в школу придет Никки Ховард и будет при этом называть себя Эмерсон Уоттс?
Мистер Филлипс прокашлялся.
— Этого не произойдет, — спокойно произнес он.
— Но… — Я переводила взгляд с него на моих родителей, сидевших с совершенно побитым видом. Что-то было не так. — Обязательно произойдет. Не могу же я не ходить в школу.
— Эмерсон Уоттс больше никогда не пойдет в школу, потому что ее больше не существует, — отрезал мистер Филлипс.
— Как это я не существую? Я сижу перед вами.
— Эм, послушай… — мягко начал папа.
Я заметила что-то неуловимое в его лице. Мне пока не удалось определить, что именно, но это не предвещало ничего хорошего. И мама тоже смотрела на меня как-то странно, со смесью панического страха и мольбы. Они оба посмотрели на мистера Филлипса, а затем на меня. Минуточку, а при чем тут мистер Филлипс?
— Все не так просто, — продолжил папа. — После того как доктор Холкомб описал нам суть операции, встал вопрос о некоторых, так сказать, условиях. Нам пришлось согласиться. Только после этого тебя стали готовить к операции.
Я переводила взгляд с папы на маму и обратно.
— Что за условия? — спросила я, не имея ни малейшего понятия, о чем может идти речь.
Мистер Филлипс вытащил стопку бумаг из кейса и, отделив внушительную часть документов, вручил их мне. Я держала в руках сорок или пятьдесят страниц печатного текста, каждая из которых была аккуратно подшита и заверена нотариусом. Внизу на каждом листе стояли подписи моих родителей.
— Так вот, — объявил мистер Филлипс, просматривая свой экземпляр договора, — ваши родители выразили письменное согласие, что в случае успешно проведенной операции к вам переходят все контракты и права Никки Ховард.
У меня глаза полезли на лоб от услышанного.
— Что? — В панике я смотрела на родителей. Они оба внимательно изучали пол.
— Другими словами… — продолжал мистер Филлипс, очевидно полагая, что я не уловила смысл его слов. Напротив, я все прекрасно поняла. Просто не хотелось расставаться с последней надеждой. — Вы станете исполнять обязанности Никки Ховард в качестве официальной модели гипермаркета «Старк». Отказ от выполнения обязательств повлечет за собой полное и немедленное возмещение стоимости операции, а также оплату всех возможных юридических последствий.
У меня даже рот открылся от изумления.
— Погодите. — Сердце билось в груди, словно молот. — Вы сейчас сказали то, что я думаю?
— Я не совсем уверен, что могу читать ваши мысли, мисс Уоттс, — произнес мистер Филлипс. — Моя мысль заключается в том, что в случае вашего отказа продолжить вместо Никки Ховард сотрудничество со «Старк энтерпрайзиз» мистеру и миссис Уоттс придется выплатить больнице два миллиона долларов, не считая судебных издержек и прочих мелких расходов. Кроме того, в случае разглашения конфиденциальных сведений об операции возможны уголовные последствия. Надеюсь, вы уловили суть вышеизложенного. Не верю. Такого просто не может быть!
— Кстати, есть еще один пункт, по которому ваши родители дали согласие, — продолжил мистер Филлипс.
— Еще что-то? — простонала я.
— Вот тут, — вставил доктор Холкомб. — Стандартная часть контракта для каждого пациента. В целях безопасности нашего института. Все, что происходит в этих стенах, должно здесь же и остаться. — Существует множество людей — политики, религиозные лидеры, — которые вряд ли понимают, что мы спасаем человеческие жизни. Если бы мы разрешили нашим пациентам, обладающим уже новой внешностью, использовать свои старые имена и жить прежней жизнью, информация о нашей деятельности мгновенно распространилась бы. В связи с этим мы просим у каждого пациента разрешения констатировать смерть лица, обладающего прежними идентификационными характеристиками данного человека.
У меня перехватило дыхание.
— Но я не умерла!
— Могу заверить вас, что с юридической точки зрения как раз умерли, — добил меня мистер Филлипс. — Все сводится к вопросу, какой орган считать вместилищем личности. Где именно находится личность или, если угодно, душа в организме? В мозгу? Или в сердце? Или где-то внутри тела? Мозг Никки Ховард погиб, и это факт. С другой стороны, сердце-то у нее до сих пор бьется.
— Ее… сердце?
Я приложила руку к груди. Ровный ритм отдавался в ладони.
— А сердце Эмерсон Уоттс, — бесстрастно продолжал мистер Филлипс, — остановилось чуть больше месяца назад. Если в теле человека прекратились все моторные функции, а мозг отсутствует, то, в соответствии с решением суда штата Нью-Йорк от тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года, он признается умершим. Следовательно, лицо, у которого зарегистрирована мозговая и сердечная деятельность, официально считается живым. Что и применимо к Никки Ховард.
Я смотрела на него расширенными от ужаса глазами, не понимая ни единого слова. Этот дядя, наверное, не в курсе, что я всего-то одиннадцатиклассница (хоть и готовлюсь к поступлению в университет).
— Что-что?
— Иными словами, — медленно выговорил мистер Филлипс, видимо полагая, что тщательная артикуляция поможет мне быстрее понять смысл фразы, — примерно тридцать четыре дня тому назад, согласно законам штата Нью-Йорк, Эмерсон Уоттс умерла.
Как-то неприятно прозвучали его последние слова. Очень неприятно.
— Стойте, — выдохнула я. — То есть по законам штата я умерла?
— Умерла Эмерсон Уоттс, — поправил мистер Филлипс.
— Но ведь я и есть Эмерсон Уоттс! — вскричала я.
— А вы уверены? — спросил он с легкой улыбкой. Его улыбка стала последней каплей. Внезапно мне стало страшно. Никогда в жизни я так не боялась, даже когда увидела, что огромный экран падает прямо на Фриду.
— Да, уверена, — настойчиво повторяла я, подавшись вперед. — Зачем мы все это обсуждаем? На что вы намекаете? Только не надо уверять меня, будто я умерла, а Никки Ховард жива.
— Вы меня не поняли, мисс Уоттс! Вы и есть Никки Ховард.
Глава четырнадцатая
Я снова оказалась в палате — единственным пациентом во всем корпусе «А» Института неврологии и нейрохирургии Старка. И снова в больничной рубашке. Доктор Холкомб хотел провести еще какие-то исследования. По их результатам врачи решат, когда меня можно отпускать домой. Точнее, в пентхаус Никки: ведь теперь именно он станет моим домом, раз мне предстояло продолжить выполнение ее контрактных обязательств.
После той беседы, когда старковского юриста уже не было поблизости, мама с папой, конечно, стали наперебой убеждать меня, что все это совершенно не обязательно. Если я чувствую, что не справлюсь, они как-нибудь выплатят два миллиона, а также покроют судебные и прочие расходы.
— В конце концов можно объявить о банкротстве, — бодрилась мама.
Так подставить собственных предков? Ни за что на свете! Поэтому я, естественно, успокоила их, сказав, что справлюсь. По поводу исполнения обязанностей Никки я и правда не волновалась. Ерунда! Модельный бизнес — прямо скажем, не самый тяжкий на свете хлеб. Ну что сложного стоять перед объективом, втянув живот? Насмотрелась я на них во Фридиных журналах: явно не физики-ядерщики! Больше напрягала личная жизнь Никки. Ее любовные отношения были, мягко говоря, несколько запутаны.
От этих мыслей желудок сделал сальто (а может, давал о себе знать гастрит, о котором говорила Лулу). Пора взглянуть фактам в лицо: мне предстоит играть роль Никки всю оставшуюся жизнь. И только ближайшим родственникам будет известна вся правда.
По словам мистера Филлипса, общественности будет представлена следующая версия: в результате обморока на фоне резкого снижения сахара в крови и истощения Никки Ховард сильно травмировала голову, что, в свою очередь, привело к амнезии. Это объяснит, почему на съемках я не узнаю ни стилистов, ни визажистов, с которыми работала Никки.
Неужели в «Старк энтерпрайзиз» серьезно рассчитывают, что версия с амнезией способна кого-нибудь убедить? По-моему, они слишком оторвались от реальности. Я тут же сообщила мистеру Филлипсу, что, скорее всего, уже говорила Брендону и Лулу, кто я на самом деле. На что он невозмутимо ответил: «История с амнезией — идеальное объяснение». И тут до меня дошло, что он прав. Лулу и Брендон купятся на эту версию стопроцентно. Они уже готовы были поверить, что меня завербовала Аль-Каида, или в переселение душ. Такие во что угодно поверят.
Впрочем, все это меня не очень волновало. «Старк энтерпрайзиз» — вот что вызывало настоящую тревогу. Они практически закабалили моих родителей. Причем вырваться не было никакой возможности. Откуда два профессора возьмут два миллиона, да еще деньги на судебные издержки? И потом, кто-то следил за Никки через фирменный старковский компьютер, пребывая в полной уверенности, что ни она, ни я этого не заметим. Не хочу показаться параноиком, но, похоже, Никки контролируют ее работодатели в «Старк энтерпрайзиз». Может быть, я и преувеличиваю, однако при мысли о незримом присутствии корпорации в моей жизни становилось как-то не по себе. А что теперь будет со мной? С прежней Эмерсон Уоттс, про которую Кристофер так давно сказал, что она нормально выглядит?
— Кстати, а куда дели мое тело? — поинтересовалась я у родителей. Мы ждали, пока придет доктор Хиггинс, чтобы отвести меня в лабораторию. — Ну, то, в котором я родилась.
Они переглянулись. Потом мама осторожно вымолвила:
— Милая, мы его, как бы тебе сказать, кремировали.
Я в ужасе смотрела на нее.
— У нас не было выбора, — быстро заметила она, увидев мою реакцию. — Мы не могли скрыть, что в «Старке» с тобой произошел несчастный случай. В тот день фоторепортеры толпами бегали за Никки Ховард, так что они все засняли. Потом по Си-эн-эн показывали, как тебя придавило огромным экраном. По телевидению только о несчастном случае и говорили — это стало самой большой новостью недели. Повторяю, у нас не оставалось другого выбора.
— Тебе, наверное, будет приятно узнать, что на похороны пришло очень много народу, — своеобразно попытался улучшить мне настроение папа. — «Старк энтерпрайзиз» даже оплатили бабушке дорогу из Флориды.
И тут я почувствовала, как на глаза набежали слезы.
— Так бабушка думает, что меня больше нет? — выдавила я. Теперь никто не пришлет мне на Рождество очередную футболку с надписью «Самая лучшая на свете внучка». А на день рождения — открытку с двенадцатью долларами, спрятанными внутри.
— Детка, — произнесла мама, закусив губу, — честно говоря, да. Прости. Ты же знаешь, что мимо нее не проходит ни одна сплетня. Как соберутся с соседками около бассейна да начнут новостями обмениваться… Мы никак не могли сказать ей правду.
Невероятно! Выходит, слухи о моей смерти не преувеличены! Меня нет в живых. В юридическом смысле, в медицинском смысле, в техническом смысле. Короче, во всех возможных смыслах, кроме единственного, который имеет значение, — буквального. Я умерла и в связи с этим не могла даже на собственные похороны посмотреть.
— Из школы кто-нибудь пришел?
— Конечно, — ответил папа после странной секундной заминки. — Кристофер с отцом.
Его слова стали последней каплей. Первый раз за все время после операции я сорвалась.
— Кристофер? — задохнулась я. — Господи! Он ничего не знает? Кристофер тоже думает, что я погибла?
Я уже ничего не видела из-за хлынувших слез. Родители в панике переглянулись. Испугавшись, что сейчас начнется истерика, мама кивнула папе. Сейчас побегут за доктором Холкомбом, чтобы вколол мне что-нибудь покруче.
— Милая, пойми, не могли мы ему правду сказать, — произнесла мама, садясь на край кровати и обнимая меня. Козабелла, уютно устроившись в моих ногах, приводила в порядок свою шерсть. — Поверь, нам было нелегко это сделать. Ты же слышала, что сказал мистер Филлипс.
Еще бы! Я прекрасно слышана, что сказал мистер Филлипс! Он-то как раз и объяснил, почему для спасения жизни обычной одиннадцатиклассницы использовали редчайшую и дорогостоящую технологию пересадки тела. Эмерсон Уоттс никого не интересовала. Спасали Никки Ховард, а не меня.
— Мне трудно это говорить, — продолжила мама, обняв меня покрепче, — но Кристофер переживет. Время лечит.
— П-переживет? — прорыдала я. — Мой лучший друг уверен, что меня нет в живых, а я не могу даже сказать ему, что это не так? И ты говоришь, что он переживет?
В палату вошла Фрида. Ее карие глаза чуть не лопались от злости, а подбородок был задран вверх — явные признаки того, что она вот-вот начнет против меня боевые действия. Увидев мои слезы, Фрида замерла.
— Что с ней? — спросила она.
— Я только что сказала Эм про Кристофера, — ответила мама, ласково баюкая меня на руках. — Он же думает, что она умерла.
— Ах да. За Кристофера можешь не волноваться. Видела я его вчера в школе — как будто ничего не случилось.
После реплики Фриды я заплакала еще сильнее, а мама одернула ее:
— Замолчи!
Фрида вальяжно подошла к телевизору и, усевшись за столик с пультом в руке, стала бездумно переключать каналы.
— А что я сказала? Сначала Кристофер погрустнел, а теперь с ним все в порядке. Чего истерики-то закатывать? Ты сама клялась, что между вами ничего нет, помнишь?
Привстав с кровати, мама быстрым движением вырвала у нее пульт.
— Ну-ка, юная леди, пошли в коридор на пару слов, — резко скомандовала она.
Мама и Фрида вышли в коридор. А в это время я пыталась взять себя в руки. Какая же я все-таки эгоистка! Даже не вспоминала о Кристофере после операции. (Кроме мысли, что лучше бы меня целовал Кристофер, а не Джастин.) Даже не представляю, каково пришлось Кристоферу, когда он узнал о моей смерти. Как воспринял эту новость? Что делал, увидев, как меня придавило экраном? Наверняка чуть с ума не сошел. С кем он теперь ходит на завтрак в школе? Кто теперь поддержит его шутки про «ходячих мертвецов»? Кто сыграет с ним в «Джорниквест»? С кем он будет смотреть передачи о хирургии на «Дискавери»? Бедняга Кристофер!