— Как интересно! — воскликнула я.
— Это было много лет тому назад. Задолго до вашего рождения, мисс Джесси; тогда мне было семнадцать или восемнадцать, а после этого много воды утекло. Как вы думаете, сколько лет мне сейчас?
— Вы старше Ксавье, много старше, но вы кажетесь мне моложе, — мой ответ доставил ему удовольствие.
— Человеку столько лет, на сколько он себя чувствует. Вот ответ. Неважно, сколько лет вы прожили, главное, каким вы остались. Я считаю, что я прожил эти годы неплохо. Впервые я увидел Оукланд Холл более сорока лет назад и, знаете, я никогда не забывал его. Я помню, как я остановился и ощущал его древность. Мне нравились эти каменные стены и то, что люди жили здесь многие сотни лет. Я сказал себе: «Когда-нибудь у меня будет такой дом, как Оукланд Холл, никто не помешает мне». Через шесть месяцев я был на пути в Австралию.
— Искать опалы! — воскликнула я.
— Нет, я и не думал тогда об опалах. Я, как и все, отправился за золотом. Я сказал себе: «Я найду золото и буду трудиться до тех пор, пока не соберу много денег. Тогда я вернусь обратно и куплю такой дом». Вот почему я отправился в Австралию. Какое путешествие! Стоимость проезда я должен был отработать. Эту поездку невозможно забыть. Мне казалось, я не выживу. Пароход полз как черепаха, и мы попали в шторм такой силы, что нам пришлось всем выкачивать воду и думать о спасении женщин и детей. Я не верил себе, когда сошел на берег. Какое солнце! Какие мухи! Никогда ничего подобного не видел. Но что-то говорило мне, что это место для меня. Тогда я дал клятву, что не вернусь домой, пока не смогу купить такой дом, как Оукланд Холл.
— И вы сдержали свою клятву, мистер Хенникер.
— Зовите меня Бен, — сказал он.
— Но как же? Вы же стары.
— Когда я с вами, мисс Джесси, я чувствую себя молодым и веселым. Мне кажется, что мне семнадцать.
— Как раз столько вам было, когда вы ступили на берег в Сиднее?
— Да, как тогда. Я был уверен, что разбогатею. И вот из Южного Уэльса я приехал в Балларат и там стал золотоискателем.
— Вы нашли его и составили себе состояние.
Он поднял руки и посмотрел на них.
— Взгляните на них, — сказал он. — Они грубоваты, а? Это не руки джентльмена-бездельника. Такие руки не подходят хозяину Оукланд Холла. Но что-то во мне, — он прижал руку к груди, — соответствует этому месту. Я люблю эту усадьбу так, как все важные леди и джентльмены, жившие здесь, никогда не любили. Они получили этот дом в дар, а я завоевал Оукланд и поэтому дорожу им. Никогда не берите ничего бесплатно, мисс Джесси, иначе вы можете все потерять. Если что-то стоит любить, любите. Вспомните, как перехватили Оукланд Холл.
— Буду помнить, — сказала я. — Итак, вы разбогатели.
— Это произошло не в одну ночь, понадобились годы. Разочарования, крушение планов… вот моя судьба. Переезжал с места на место, жил в полях. Я помню переход из Мельбурна. Толпа, вы бы сказали, оборванцев, армия бродяг шла к Земле Обетованной. Мы знали, что кто-то из нас найдет сокровища, а кто-то умрет, разочаровавшись в жизни, но кто именно? Надежда не покидала нас, и каждый думал, что он избранник. У некоторых были тележки, но большинство несли свои пожитки на плечах. Мы шли через равнины, через леса, где внезапно блеснувшие огни кидали нас в дрожь; мы понимали, что они означают. В любое время из чащи на нас могли напасть бродяги и убить, потому что мы изнемогали от усталости, у нас не было сил защищаться. Иногда ночью мы раскидывали лагерь. О, это было замечательно! Мы пели у костра старые песни нашей родины, и я не буду отрицать, что многие радовались темноте, которая скрывала слезы в наших глазах. А потом… в Бендиго, в ситцевой палатке я изнемогал от зноя и мечтал о прохладной погоде, а когда начались проливные дожди, я вновь стремился к теплу. Это были трудные дни, и никакой удачи. Только в Каслмейне я сделал свою первую находку, недостаточную, чтобы разбогатеть, но она меня ободрила. Я сразу же открыл счет в одном из банков Мельбурна. Я не тратил деньги на выпивку и женщин, как многие другие. Я никогда не покупал женщин, я хотел, чтобы они любили меня, а не деньги. Но я выхожу за рамки приличия. Теперь вы понимаете, почему Клэверинги не хотели знать меня.
— Эта Клэверинг хочет, — уверила я его.
— Да, я должен признать, что это самая необыкновенная молодая леди. Где я остановился?
— Ваши женщины…
— Пропустим это. Я уже не был беден, но еще недостаточно богат. У меня было время осмотреться и спросить себя — что теперь? Интересная вещь старательство — ты берешь то, что земля предлагает тебе, затем это впитывается в твою кровь, и тебе хочется знать, что находится под твердой земной корой. И не только ради денег. Когда говорят о деньгах, то думают о золоте.
Я не переставала радоваться тому обстоятельству, что оказалась в тот день у ручья и смогла спасти Бена Хенникера от вероятной — в чем я была убеждена — смерти. Даже за это мы могли испытывать симпатию друг к другу, но было и что-то другое, что-то схожее было в наших душах. Вот почему было так трудно ждать.
Я сидела у ручья и надеялась, что он появится в своем кресле.
«Я знаю, что мы должны встретиться в следующую среду, — скажет он, — но, по правде говоря, я подумал, что не стоит ждать так долго». Мы посмотрим друг на друга и засмеемся.
Но этого не случилось. Я сидела у ручья, и ничего не происходило. Я так ясно видела его, потому что из его рассказов один образ возникал за другим. Я думала о том, что, если бы упавшая на него скала была тяжелее и убила его, я никогда не узнала бы этого человека. Это навеяло мне мысли о смерти, и я вспомнила могилы в церковном дворе и холмик земли на Пустоши, где растет крапива. Была ли это могила, и если да, то чья?
Что пользы сидеть и смотреть через ручей? Он не придет. К нему кто-то приехал, возможно, для того чтобы купить или продать опалы. Я представляла себе его с гостями, они наполняют бокалы вином или виски. Я была уверена, что Бен Хенникер любит выпить. Он был из тех мужчин, которые все делают с особенным вкусом. Они будут беседовать, много смеяться, обсуждать дела и спорить об опалах, которые они искали, покупали или продавали. Мне хотелось быть с ними. Но я должна была ждать — до следующей среды.
Бесцельно побродила я вдоль ручья и внезапно поняла, что стою на коленях перед могилой.
О да, это была могила. В этом не было сомнения. Я выполола сорняки, разросшиеся вокруг холмика, и он весь открылся передо мной. И тогда я увидела поразительную вещь: из земли слегка выступал столбик. Я ухватилась за него и потянула вверх. Оказалось, что это небольшой металлический диск и на нем имя. Я смахнула с него землю и то, что прочла, обдало меня холодом. На диске значилось мое собственное имя — Джессика, просто Джессика Клэверинг!
Я снова встала на колени, всматриваясь в диск. Я видела такие же на могилах в церковном дворе. Их клали люди, которые не могли позволить себе поставить дорогие кресты и мраморных ангелов, держащих книги с описанием добродетелей усопших. В этой могиле лежала Джессика Клэверинг.
Я перевернула диск и увидела цифры «1880», а сверху «ию…», остальные буквы стерлись. Это было еще тревожнее. Ведь я родилась третьего июня 1880 года, и та, что лежала в этой могиле, не только носила мое имя, но и умерла одновременно с моим рождением. Я забыла о Бене Хенникере. Я могла думать только о своем открытии. О том, что оно значит.
* * *
Я не в состоянии была молчать об этом, а так как Мадди была единственной, к кому я могла обратиться, то я остановила ее по дороге в огород, куда она шла за цветной капустой к обеду.
— Мадди, — сказала я, решительно перейдя к делу, — кто такая Джессика Клэверинг?
Она ухмыльнулась.
— Ее не надо долго искать. Это та, что задает много вопросов и никогда не довольствуется ответом.
— Та, о которой ты говоришь, — сказал я с достоинством, — это