Королева явно не ожидала ничего подобного. Как и все присутствующие, она хотела знать, что означает столь явная демонстрация покорности.
Айдан поднялся во весь рост. Солнечный свет, заливавший зал через высокие арочные окна, подсвечивал его золотом. Вряд ли кому-то специально удалось бы добиться столь драматичного эффекта.
Пиппа почувствовала, как у нее сжимается горло. Никогда не видела она ничего подобного, а ведь ей довелось участвовать в доброй дюжине спектаклей и представлений, где мужчины перевоплощались и в птиц, и в архангелов, и в греческих богов. На ее глазах разворачивалась настоящая драма, но не было никаких иллюзий – ни в костюмах, ни в персонажах. И волнение, охватывавшее зрителей при взгляде на этого настоящего принца крови, стоявшего перед королевой, тоже не было обманом чувств.
И тут ирландец прервал тишину таким ужасающе громким рыком, что присутствующие в ужасе подпрыгнули. Он резко откинул голову и выкрикнул старинный боевой клич, по крайней мере, так показалось Пиппе.
Затем зашагал большими шагами, заложив руки за спину и чуть позванивая шпорами. Свою речь он произносил по-гаэльски, но так пылко и с такой убедительностью, что перевод явно не требовался. Интонациями он передал весь смысл сказанного. Он стоял во главе ирландского народа и правил им по праву.
Кто-то подле Пиппы нервно кашлянул. Она обернулась и увидела Яго, спрятавшегося в тени.
– Что он говорит? – одними губами произнесла девушка.
Айдан говорил с пафосом, иногда делая паузы и дополняя слова жестами. Казалось, он будет говорить вечно.
– Тебе не надо этого знать, – ответил шепотом Яго. – Но самое малое из того, что он говорит, может стоить ему смертного приговора.
– Да поможет ему Бог, – пробормотала Пиппа, вздрагивая при воспоминании о репликах стражников у входа во дворец.
Стоило Айдану прерваться, чтобы перевести дыхание, как стоявший справа от королевы лейб-гвардеец ударил алебардой о пол.
– Милорд, – произнес сэр Кристофер Хаттон. – Ее величество хотели бы, чтобы вы обращались к ней по-английски.
Пиппа замерла в ожидании реакции Айдана. Он посмотрел королеве прямо в глаза и поклонился.
– Ваше величество, – обратился он к Елизавете, – это великая честь для меня – обратиться к вам на вашем родном языке.
У Пиппы округлились глаза. Айдан О'Донахью явно произвел желаемый эффект на окружающих. Но вопрос оставался в том, подействовали ли его чары на королеву.
– Кроме того, будучи в Лондоне, – продолжал говорить Айдан, – я должен присутствовать на мессе в испанском посольстве. Это продиктовано тем, что я – О'Донахью Map, моя королева, и моя вера требует не меньшего уважения, чем ваша собственная.
– Понимаю, – произнесла Елизавета громким голосом. – Но, сударь, разве я когда-нибудь притесняла вас в вопросах веры?
Он ответил королеве улыбкой:
– Нет, в этом вопросе вы проявили чудеса терпимости. Я обращаюсь к вам по куда более неотложным вопросам, ваше величество.
Она наклонила голову, явно заинтригованная:
– Продолжайте.
– Мой народ бедствует. Мужчин вешают по измышленным причинам. Наши нивы преданы огню. Наших женщин насилуют.
– Ваш народ оказал открытое неповиновение присланным из Англии управителям, – заметила она.
– Но мы могли бы, сохранив самоуправление, отсылать вам, ваше величество, десятину, – парировал он в ответ на ее замечание. – В сложившихся же обстоятельствах вы не получите ничего, поскольку земли наши разорены благодаря усилиям лорд-констебля Броуни и всех остальных алчных властолюбцев. Если вы будете придерживаться избранного вами курса, то вам скоро не с кого будет требовать дань.
Подобно тому, как едва тлеющий огонек под натиском сильного порывистого ветра не гаснет, а разрастается в огромное пламя, вместе с нарастающей в ней яростью росла и телесная оболочка Елизаветы. Своей внутренней силой эта миниатюрная женщина вполне соответствовала огромному ирландцу.
– Вы закончили, мой лорд Кастелросс? – спросила она, взяв себя в руки.
– Ваше величество, я только начал, – ответил он.
– Если вы хотели поразить нас своим вызывающим пренебрежением, то в этом вы преуспели.
Пиппа склонила голову. В голосе королевы ей послышалось дребезжание.
– Только не это. Она в ярости, – прошептала она Яго.
– По этой причине мы хотели бы просить вас только об одной услуге, – продолжила Елизавета. – Услуга совсем небольшая. Но мы настоятельно просим.
– И что же это, ваше величество? – спросил Айдан.
– Мы бы хотели услышать от вас хотя бы один довод, почему мы не должны заковать вас в кандалы?
И тут Айдан О'Донахью сделал немыслимое! Он откинул голову и расхохотался, с той самой мрачной веселостью, как в день, когда Пиппа впервые встретила его. В нарушение всех приличий громовое эхо раскатилось по залу.
Глаза королевы заблестели еще ярче. Граф Лестерский наклонился и что-то просительно прошептал ей с мольбой, но она отмахнулась от него.
Наконец смех Айдана стих.
– Ваше величество, я отвечу на ваш вопрос. – Он показал рукой в сторону ирландских солдат. – Стоит вам скосить одну травинку, как на ее месте вырастают две. В Ирландии полно мужчин куда менее склонных к сотрудничеству с вами, чем я. Стоит вам только убрать меня, как кто-то из них не преминет сразу же занять мое место.
Наступила столь звенящая тишина, что Пиппа втянула голову в плечи, невольно приготовившись к бегству, ожидая, когда напряжение неминуемо прорвется. Айдан был обречен. Она читала его судьбу в глазах королевы, в мрачном перешептывании придворных, в озлобленных лицах стражников.
Неожиданно ее словно молнией озарило. Она рванулась вперед, пробиваясь сквозь ряды придворных и тяжелой ирландской пехоты.
– Дорогу, – кричала она, подражая интонациям мажордома, – дорогу!
Это было так неожиданно, что никто ей не препятствовал. Оказавшись между Алданом и королевой, она упала к подножию трона.
– Ваше величество, мне приходится настаивать, чтобы вы отпустили этого человека. Он кое-что обещал мне, но до сих пор не сдержал слова.
Пиппа предусмотрительно отступила назад так, чтобы сзади у нее оказался Макхарли, один из командиров войска Айдана.
– Видит Бог, – запричитала она, прижимая руки к щекам и бросаясь обратно, чтобы взглянуть на него. – Это же баран в волчьей шкуре.
Со стороны дам донеслось нервное хихиканье, приправленное мужскими шуточками из группы приближенных подле трона.
Она дернула Макхарли за мех.
– Да, я предпочитаю мужчин в мехах, – провозгласила она и уставилась, не моргая, на фатовскую шляпу заносчивого лорда Эссекса, который не понравился ей еще на маскараде в доме Дархей-мов. – Все-таки лучше, чем те, из кого торчат птичьи перья.
– Как вы смеете! – Эссекс покраснел от гнева. – Я вам сейчас покажу!
Пиппа бочком протиснулась к нему, уже вертела у него под носом его же собственным кошельком.
– Ах, сударь, вы это хотели показать? – дразнила она его. – Что это, милорд, отчего вы так покраснели? Клок волос вашей любовницы?
Остальные придворные грубо захохотали.
– Что все это означает?! – Возглас Елизаветы мгновенно оборвал их смех.
Пиппа повернулась лицом к королеве, вглядываясь в ее белое непроницаемое лицо и черные глаза, мечущие молнии.
– Ваше величество, я всего лишь ваша смиренная подданная, бродячая актриса на содержании у лорда Кастелросса. Если вы заточите его в кандалы, я останусь без работы. – Она подмигнула королеве. – Уверена, вы знаете, какая опасность заключена в праздности женщины. Ведь меня начнут посещать умные мысли. И что тогда придется делать мужчинам?
У Елизаветы чуть заметно дрогнули губы. В какой-то момент Пиппа понадеялась, что смогла рассмешить королеву.
– Я беру на себя труд не предаваться праздным мыслям, – сказала она.
Пиппа рассмеялась, но никто в зале ее не поддержал.
– Охрана! Вышвырните ее сейчас же! – приказал граф Лестерский.
Два гвардейца подошли к девушке.
– Стойте! – крикнула королева. Все замерли. Она переводила взгляд с Айдана на Пиппу и обратно. – Милорд Кастелросс, – начала она.
– Слушаю, ваше величество.
– Убирайтесь с глаз моих и прихватите с собой эту… эту актрису. Вернетесь завтра, завтра я вам сообщу о своем решении в отношении брошенного вами вызова и по поводу населения вашего края. Ясно?
– Подчиняюсь, ваше величество.
Ирландец не стал медлить. Он оглянулся и скомандовал по-гаэльски. Снова зазвучали волынки и раздалась барабанная дробь. Схватив Пиппу за локоть и пропихнув ее вперед, он последовал во главе своих воинов прочь из тронного зала.
Уже за пределами дворца, в большом квадратном внутреннем дворе, он остановился.
– Итак, надеюсь, у тебя есть объяснения устроенному тобой маленькому представлению?
– Мое представление не идет ни в какое сравнение с вашим, – возразила она. – Вы были бы уже арестованы за государственную измену. Я не обязана вам что-либо объяснять.
Он схватил ее за оба локтя и резко развернул к себе лицом. Она почувствовала, как он весь пылает, разглядела серебряные блики в его голубых глазах.
– Нет, тебе придется объяснить мне все. Сегодня ночью я получу от тебя все, что хочу.
Она опаздывала. Эта своевольная женщина заставляла его страдать и волноваться, мучиться и мерить шагами комнату. Айдан подошел к камину в большом зале дома Ламли и с силой пнул кочергой в почти прогоревшее полено. Искры улетели в трубу. Проклятая женщина вынула из него всю душу. Он не мог ни о чем думать, кроме ее ехидной усмешки и волнующего плоть тела. Его влечение к ней было сродни лихорадке, против которой не было лекарства. Обладать ею на его условиях и послать к черту все последствия.
К несчастью, Пиппа имела свои взгляды на многое и бесстрашно отстаивала свои убеждения. Это ее качество одновременно притягивало и отталкивало его. Ну почему бы этой крохе не быть более податливой? Он сам знал ответ на свой вопрос. Потому что слабые, послушные женщины никогда не влекли его к себе.
Ужасная мысль пришла в голову. Что, если она опять убежала?
Что ж, ей будет только лучше, если она так поступила. Он ничего не может дать Пиппе, кроме боли в сердце.
Он ощутил на губах горечь потери. Айдан швырнул на место кочергу, рванулся к двери, широко распахнул ее и, перескакивая через ступени, взбежал по лестнице. И, не постучав, отворил дверь.
Пусто. Ничего, что бы напоминало о ней, Пиппа не оставила. Только зажженную свечу и едва уловимый цветочный запах. Ему следовало бы вздохнуть с облегчением, подумал Айдан, с необыкновенной осторожностью закрывая дверь. Она покинула его. Он должен понимать, что было ошибкой желать женщину, которая никогда не будет принадлежать ему. Ошибкой было не сказать девушке про Фелисити. Но что он мог бы рассказать о ней? Он никогда ни с кем не говорил на эту тему. Ничего нельзя было объяснить, попросту не существовало никаких объяснений. Особенно для Пиппы, которая безоговорочно поверила ему.
О'Донахью, крадучись, направился обратно в свои покои. И буквально наткнулся на девушку, которая уже собиралась уходить. Она посмотрела на него с ироничной улыбкой.
– Вот вы где. Опаздываете, пришлось пойти на ваши поиски.
– Опаздываю. – Он поперхнулся. Почувствовав, как жизнь возвращается к нему, он буквально втащил ее в комнату и захлопнул за собой дверь. Он много раз говорил себе, что должен сурово отчитать эту пигалицу. Отругать за ее вмешательство на аудиенции у королевы.
Но, будучи не в силах сдерживать себя, он издал триумфальный клич, подхватил девушку на руки и радостно закружил ее.
– Да восславится милосердная святая Бригитта, – провозгласил он, ставя Пиппу на ноги и целуя ее от всей души в обе щеки. И как бы ему ни хотелось зацеловать ее всю, отпрянул назад. – Мы оба были хороши сегодня. Мы побывали в пасти льва и выжили, чтобы поведать об этом потомкам.
Пиппа некоторое время пыталась избавиться от головокружения. Затем усмехнулась:
– Согласна. Признайтесь, вам было страшно в ту секунду. Признайтесь, вы боялись, что она арестует вас и запрет в замке.
– В ту секунду мне не было страшно, – хвастливо заявил Айдан. – Мне стало страшно, когда мы выбирались из внутренних покоев, дерзкая озорница.
Она засмеялась в ответ:
– Вы заставили королеву увидеть в себе мужчину, достойного соперника, а не бедолагу, который ищет покровительства. Вы ничуть не ошиблись, поставив все на карту.
– Включая своих людей. Это было глупо с моей стороны.
– Нет, вы поступили смело. Ваши люди будут думать именно так.
– Возможно. А теперь расскажи, прошу на милость, зачем понадобился твой спектакль?
Она недоуменно пожала плечами. Жест, наработанный годами. Ей прекрасно удавалось изображать простодушную наивность. Ее вьющиеся волосы, словно позолоченные сказочной феей, добавляли правдоподобия.
– Кому-то следовало отвлечь внимание королевы, чтобы она забыла о вашем наказании.
Он глядел на нее, вспоминая ее слова…. «Я не люблю тебя…» Воспоминания рвали его сердце и мучили совесть. Как глупо он поступил, предложив ей стать его любовницей. Что заставило его подумать, будто он может обладать хотя бы частью ее, не отдав ей взамен всего себя?
– Пиппа, о том, что я вчера сказал… – начал он. Она резко вскинула голову:
– Не терзайте меня, мой ответ остается прежним. Вы – потрясающий мужчина. Вы настоящий маг.
Ваши прикосновения волшебны. Когда вы целуете меня, мир становится беспредельным. Но я не люблю вас и не стану вашей любовницей. Я истратила бы все ваши деньги, свела бы вас с ума своей болтовней и отвратительным пением. Поэтому нам лучше…
Он пересек комнату и остановил ее монолог страстным поцелуем и не отпускал ее, пока не почувствовал, что ее сопротивление сломлено.
– Я хотел попросить прощения, – прошептал он ей на ухо и выпустил из своих объятий, предоставляя возможность уйти. Навсегда. – Это все, что я хотел сказать. А щебечешь ты просто чудесно.
– Прощ-ще-ни-я. – Она была ошеломлена.
– Что не подумал о твоей чести, когда делал тебе подобное предложение.
Она долго глядела на него, заставив его почувствовать неловкость от ее сурового взгляда.
– О моей чести? – наконец серьезно переспросила она.
– Я молол чепуху, разгоряченный моментом.
– Вы не слышите меня, милорд. Я отказываюсь быть вашей любовницей. Я не хочу быть украшением ваших пирушек. Мне не нужно от вас ни песен, ни баллад, я не хочу рыцарских поединков и турниров в честь меня. – Она помолчала, глубоко вздохнула и продолжила: – Но я хочу… я предлагаю вам… я умоляю вас… лишите меня чести.
– Детка моя, ты не ведаешь, о чем просишь, – ответил он, растроганный ее настойчивостью и чистосердечием.
Она стремительно пересекла комнату, шурша подолом юбки по мощеному полу, и остановилась прямо перед ним. Так близко, что он ощущал тепло ее тела.
– Я прекрасно знаю, о чем прошу, – произнесла она с мягкой настойчивостью, но на грани вызова. —
Мне нужен ураган страстей и всепожирающий огонь, о которых сложены баллады. Мне нужны те чувства, которые пробуждаются во мне, когда вы дотрагиваетесь до меня.
Ему стоило немалых усилий удержать себя в руках. Ему хотелось только одного – сжать девушку в своих объятиях.
– Но ты только что сказала, что не любишь меня…
– И прошу вас помнить об этом, – отрывисто оборвала она Айдана. – Это никак не связано с любовью.
– С чем же тогда?
Она судорожно сглотнула и в упор взглянула на ирландца:
– Со всей моей жизнью, сударь. С жизнью юной девушки с улицы, пришедшей в Лондон без гроша за душой, но с мечтой, которая давала ей силы. С жизнью бродячей артистки с площади перед собором Святого Павла, заставляющей прохожих веселиться и прикидывавшейся, что ей весело так же, как и им, хотя порой ей хотелось разрыдаться в голос.
– Пиппа…
– Нет уж, позвольте мне договорить. Я не прошу вас о жалости. Я просто рассказываю вам о себе, чтобы вы поняли. Можно мне продолжить?