- О да, вдвоем у нас многое может получиться куда лучше, - вдруг откровенно пошло стал издеваться надо мной сквозь улыбку.
- Иди на**р, - сплевываю. Резкий разворот – и по лестнице.
Догоняет. А как иначе?
- Да ладно, не злись, - попытка ухватить меня за локоть, увиливаю…
***
Чертова погода. На улице такой дубарь стоит, что кажется, будто не ноябрь, а давно уже январо-февраль кости ломит.
Стою, дрожу, переступая с ноги на ногу, дышу на руки.
- С*ка, хоть бы снег выпал, а то уж совсем уныло всё, - прорычал Грановский.
- Ага, - злобно язвлю. – И следы бы нам все замел.
- Андрюха, Том, - позвал нас Фирсов, махнув рукой. – Идите сюда…
Быстро подчиняемся. Пробраться за ленту, замереть около девушки.
- Короче, всё – наши закончили. Давайте по-быстрому – и сворачиваемся.
Киваю головой.
Глубокий, шумный выдох делаю. Присесть рядом.
- Что, о приятном прошлом вспомнила? – съязвил «майор», опускаясь на корточки.
- Ищи, давай – гаркнула, едва сдерживая злость.
Взгляд около. И снова на девушку – измучена, изрезана, но следов сексуального насилия не видно. Не душили и не били. Исключительно нож (а скорее всего скальпель) и кислота – всему тому виной. Опять игра… в «хирурга», опять «символы»... И, наверняка, смерть – тоже по плану... Да только вскрытие окончательно всё покажет, подтвердит, но… история уже сейчас уж больно тужится себя… повторить.
- В общем, - отзываюсь. – Похоже, очень похоже.
- Ну, так, старался ублюдок, - язвит Андрей.
- Но что-то не так…
- А ты-то помнишь!
Гневный взгляд в глаза гаду:
- Я-то - помню.
- Ага? А с Ерёмовым что? Выборочная амнезия?
- Харе грызться! – рявкнул на нас Фирсов и прикурил сигарету. – Время тикает. Народ ждет.
Встаю, снимаю резиновые перчатки.
Лихорадочно качаю головой.
- Нет, здесь что-то не так. Это не он.
- Че-го? – ржет с меня Грановский.
Но Макс как всегда серьезный. Выжидает, слушает, анализирует. Банальная, классическая тройка: я, Макс и Грановский. Но лишь так мы всегда могли чего-то умного, толкового, порой невероятного, достичь.
- И пусть всё бережно, аккуратно: по большому счету, как наш «перфекционист» любит. Но смотри: листок (какой тут?), – приглядываюсь лучше: – …ольхи вроде, на ней – раз.
- Может, упал на нее во-он с дерева, - на бум ткнул взглядом Андрюха. – Поди, не за минуту доехали…
- Нет. Он в грязи, смотри, - тычу пальцем. – А еще, - оборачиваюсь по сторонам, - здесь одни клены растут.
Присел, отодрал «улику» Грановский.
- И не только лист – по копеечке, а в итоге – от идеала невероятно далеко. А наш с***н сын никогда бы себе такого не позволил. Вот, к примеру, во-вторых…
- Подожди, - перебивает Андрей. – Ну, ты скидку то дай ему – поди, человек семь лет отмотал. Может, у него всё поменялось там в голове.
- Сомневаюсь, - злобно гаркаю.
- Не поменялось, - вмешивается Макс с задумчивым видом. Выпускает дым. – Я был у Колмыкина. Видел урода… На нем – всё как с иголочки. И это буквально сразу после тюрьмы. И сидел ровненько-ровненько, как по струнке. Этот крякнутый… еще на своей волне.
- Кстати, а еще раз… судебно-психиатрическую экспертизу по невменяемости?
Качает головой Фирсов.
- Сделаем.
- Хотя вот, смотри, - отдергивает нас словом Грановский. Тычет пальцем на рану. – Криво, да?
Радостно поддерживаю:
- Чуть-чуть, но да.
- А Евсеев… - загадочно ведет Андрей.
- Человеческий фактор, да и вообще, мало ли что могло, - недовольно бурчит Фирсов. – Вообще, если по уму, ребята, то на все это стоит смотреть, как впервые. Мы уже Евсеева совершенно не знаем. Где у него что дрожит, или какие предпочтения.
- Но и подражателя никто не отменял, - вставляю свое слово я.
***
Встречает нас Колмыкин.
- Ну, что там? – бросает ему Фирсов.
- Да ничего. Утверждает, что у него алиби. Ждем результата экспертов по точному времени смерти девушки и заодно проверяем его версию. Ну, по сути, что тут? Сутки, парни, говорят?
- Да, она больше бы не выдержала, - тихо, расстроено прошептал Грановский.
- С-с*ка, - злобно гаркнул Макс и сплюнул вбок.
***
- Ну, что думаешь? – отозвался Фирсов, пропуская меня к себе в кабинет.
Оборачиваюсь:
- Ты о чем?
- О чем, о чем? – бурчит недовольно, стягивая с себя куртку. – Ребят приставить к дому?
Замерла я, перебирая все за и против.
Но миг – и качаю отрицательно головой:
- Нет. Не надо… Все равно это не поможет.
- И что теперь?
Пожимаю плечами.
- Сегодня домой, раз Евсеев у вас. А там…
- А там… опять в дежурке ночами, да?
- Ну, а что? – пристыжено улыбаюсь. – У тебя же дома жена…
Молча кивает головой, виновато поджав губы.
Шумный выдох, и признался:
- И у Грановского теперь тоже.
Обмерла я, округлив очи. Смеюсь.
- У этого придурка?
Поддается на мое настроение – улыбается в ответ:
- Ага. И вроде даже неплохую отхватил. Чай?
(замер с кружками около чайника)
- А? А, да… Чай.
----------------------------
Глава 4. Последний день
----------------------------
***
Свобода…
Странное понятие. И уже не раз перетертое великими умами.
А вот что оно значит для меня? И что оно несёт в себе?
Не без нашей помощи вот уже сколько людей ее лишились. Заслужено лишились.
(надеюсь и верю, что заслужено…)
А Евсеев… - это мой кат, мой судья. Мой обвинитель. И он куда «щедрее», чем прокурор: этот гад просит для меня пожизненно. Хотя, и не без его помощи, это – не так уж и много. Врачи дают максимум тридцатку лет? От нее отними восемь (и, кстати, в пору бы поблагодарить за это судьбу, ведь могло бы и того не быть) – получается не так уж и много. Приятная математика, верно?
Шумный вздох, сдувая щеки, словно лопнувший пузырь. Так и я теперь…
Он вышел – и ныне моя очередь отправляться в «заключение». Страх мне – за решетку, трусость – за вину.
Послать всё к чертовой матери и уехать? И плевать на слова Ерёмова?
Да я бы так и сделала! Непременно сделала. Ведь пулей-то меня особо не напугать.
Но вот Евсеев… и все те девушки, а тем более – новый труп. Тут… всё гораздо запутанней и весомее. Да, я боюсь его. Безмерно боюсь, но это же - не повод предавать невинных жертв?
Однажды я уже его засадила, пусть и не за все убийства, и то… по другим статьям, но все же – какая-никакая, но месть, справедливость.
А уеду, чего добьюсь?
Ведь как ни крути, а истина одна: лишь только пережив всё то, что случилось со мной, благодаря ему, я, и только я - истинный, дотошный, маниакальный фанат сего ублюдка. Только мне придури хватит его додушить до конца, каких невероятных сил это бы не стоило.
***
Чертова погода, как и вся моя жизнь.
Вчера мороз драл, сегодня – хляби небесные. И ни осень, и ни зима… Чушь какая-то.
Стереть с лица гадкие капли дождя и забросить ногу на ногу (все так же неосмотрительно сидя, развалившись на холодной, мокрой скамейке в парке в центре города).
Последний день свободы, да? Правда, даже если Евсеева и закроют, «подражатель» всё равно останется. А в то, что он существует, я непременно верю! Хотя и не так его боюсь, как эту тварь. Мне кажется, я со всем белым светом готова справиться. Со всем… кроме Евсеева. И пока у него, конечно, все шансы править балом, загнав меня в угол.
***
Странное оживление на входе кафе, что напротив парка. Перевожу взгляд. И вдруг, буквально миг - и среди молодых людей, что там собрались, узнаю ублюдка - Ерёмов…
Ерёмов и Евсеев. Две кошмарные «Е» на мою тугую, нелепую жизнь.
Мерзкие гады. И чего вам от меня надо?
Словно почувствовал: взгляды встретились, отчего резко отвожу глаза в сторону.
Но минуты – и еще больший переполох там. Испуганно бросаю взор: через проезжую часть чапает ко мне это… чудовище.
Поежилась; собралась с духом, выровнялась: гордый взгляд, царская осанка (не вставая с места).
- Какие люди! – едкое приветствие паскуды.
- И вам того же, - не уступаю я.
Буквально миг – замер около. Едкая ухмылка:
- Рад, что не уехала.
- А у меня был выбор?
Пристыжено рассмеялся. Взгляд по сторонам, шумно вздохнул.
Резвое движение – и без приглашения присел рядом.
- Слушай, - разворот ко мне. Лицом к лицу (да так близко, что от неловкости немного подалась назад, отодвинулась). - Я чего-то не догоняю, - продолжил. - Столько зеков: постоянно кого-то садят, кого-то выпускают. И что теперь, из-за каждого ссаться? Что это за х**ня? Нах*р было вообще тогда идти в мусора? Сидела бы нянькой где-нибудь в детском саде, горшки мыла, и не парилась бы. А?
Обмерла я от такой прямоты, взволновано сглотнула скопившуюся слюну.
- Чего молчишь? – не выдерживает.
Хотелось, было, оправдаться… да не то, что слов не подобрала. Нет: напрасно. Думаю, напрасно. Как и со всеми. Всегда. И в прошлом, и теперь, никто меня не поймет: почему Евсеев, почему настолько безумный, просто животный, страх… Никто ничего не поймет.
Резво подрываюсь с места – и бесцеремонно валю прочь, нарочно даже прибавляя скорость.
Оторопел ублюдок. Но миг – и тотчас летит вслед. Догоняет, скотина. Нагло хватает за локоть и силой заставляет остановиться, замереть, обернуться к нему лицом.
- Нет, ты чего? Слышь, чё ты уходишь? Я же с тобой разговариваю! И хочу помочь!
- Помочь? – язвлю, откровенно хохоча. – Чем? И как, глумясь? Не надо мне помогать! – грубо вырываю свою руку из его цепей.
Вновь попытка уйти, но тотчас преграждает путь и опять силой останавливает.
- Да неужто?! – гневно, саркастически сплевывает в лицо. – Ты посмотри на себя! В кого ты превратилась?! Дрожишь, словно подзаборная шавка! Где, б***ь, та Тамара, что мужиков строила одним только словом, взглядом. ГДЕ ОНА?
Обмерла я, выпучив глаза, ошарашенная.
- Так… ты меня узнал? – тихо, сухим, испуганным голосом. – И тогда тоже?
- Когда тогда? – сдержанно.
Сомнения: за и против. Решаюсь:
- Полгода назад.
Скривился, отвернулся на миг. Прожевал эмоции.
- Сейчас не об этом, - недовольно поморщился. – А о твоем… этом, Евсееве.
Глаза в глаза.
- Ты не понимаешь, - качаю головой в сердцах. - Он – зверь. Дикий зверь!
Рассмеялся саркастически.
- А ты думаешь, я – ангел? Или те, кого ты сажала?
Вновь качаю головой:
- Вы, по крайней мере, находите в себе человечность… кончать человека быстро, а не смакуя зверством.
- Не всегда.
Словно выстрел – обмерла я, огорошенная.
Взгляды сцепились.
Нервно сглотнула лезвие жути я.
Попытка сменить тему, позорно увиливая от такого сенсационного, непростительного признания.
Мотаю головой, словно выбрасывая мысли; вновь вырываюсь (из уже расслабленной) хватки – и спешно иду, едва не бегу, кинув на прощание:
- Ты ничего не понимаешь!
- Х*ли тут понимать?! – резво хватает меня за куртку и отдергивает назад, крича в лицо. А я уже трясусь от перенапряжения. Застыли слезы на глазах.
- Х*ли? – язвлю отчаянно, сквозь сдержанные рыдания. – Хорошо, давай ловить такси – и я тебе покажу… «х*ли»!
- Зачем такси? Я на машине…
***
За городом. Кладбище. Тихая, молчаливая, пробирающая до дрожи, обитель памяти и душ. Некрополь... огражденный серой, кирпичной стеной, так усердно прячущий за ней свои заветные тайны...
Все так же хлыщет дождь, и вокруг – коварные сумерки.
- Вот, - метаю взгляд на черный гранитный памятник с изображением улыбчивой, очень даже красивой девушки. – Олеся. Двадцать один год. Умерла от потери крови. Хотя этот су**н сын был предельно осторожен. Как всегда – ни малейшей прорехи. Хирургическая точность… Родители бедной пытались покончить с собой – но ребята со скорой… - немного помедлила я, подбирая слова, - оказались молодцами.
Пошли дальше.
Молчит, сопит, покорно следует за мной.
- Анна. Самая младшая. Восемнадцать только исполнилось. Вся жизнь впереди. А он ее истязал дольше всех... Смотришь на ее ангельское личико – и ничего, кроме доброты и тепла внутри, не вызывает. Только желание обнять, приголубить. Вот за что… эта с*ка так издевалась над ней? За что, спрашиваю? Молчишь? Идем дальше?
Глаза в глаза. Лишь только нервно сглатывает слюну.
Витиеватые дорожки промеж могил – и выходим к следующей.
- Зоя… Не знаю, - пожимаю плечами, шмыгая носом, - почему она мне снилась тогда постоянно. Никто из них – только одна она. Двое карапузов сиротами остались. А этой твари, Евсееву, – нипочем. Никак его не привяжешь! – оборачиваюсь к Ерёмову, пронзительный взор в очи: - И это лишь трое! А таких – больше десятка. Понимаешь? А доказали лишь по ОДНОМУ делу! И то, только потому, что жертва - выжила!
- И что? – кидает мне жуткое, отчего я оторопела в ужасе. Продолжает: - Тома, это – ЖИЗНЬ! Так что теперь – по подвалам прятаться?!
- Ты серьезно? – мертвым голосом шепчу.
- А ЧТО? – уверенно. Окидывает взглядом около: - Тут каждый – за что-то, да загремел! Всех их жалко! Разве нет? …И ЧТО?
- Т… ты… ты – конченный!
Резкий, отчаянный разворот – и бегу изо всех сил, невольно скользя по мокрым кривым земельно-глиняным дорожкам (что лишь местами побиты травой).
- СТОЙ! СТОЙ, Б***Ь! – летит за мной, старается, однако сейчас я на удивление ловче и быстрее (наверно, уж слишком хорошо знаю этот путь).
А там и вовсе – до остановки подать рукою...
Замечаю на трассе автобус, да еще в нужном направлении: поддаю скорости на грани невозможного.
Буквально среди последних пассажиров влетаю в салон.
Ныряет за мной и Ерёмов.
Протискиваюсь между рядов – живо запрыгиваю ближе к окну.
- Ты чё удумала? – рычит, словно зверь (так и не присаживаясь; уцепился руками в спинки кресел по бокам). Вынужденно сдерживается в рамках приличия.
- Ничего. Езжай дальше! – гавкаю я.
- Пошли в машину, - тихо, смиренно, но приказным тоном.
- Я с таким уродом – никуда не пойду! - сплюнула желчь в лицо. Глаза в глаза. Взоры сцепились.
Дрогнул автобус – и неспешно покатился по своему маршруту.
Тягучие, бешеные минуты молчаливой перепалки, пристальных взглядов, не моргая. Прожевывает эмоции, матерные слова Григорий.
Еще миг – и нервно цыкнув, но, так и не сказав ни слова, сделал разворот – по проходу, да к водителю вышел.
Взвизгнули шины, тормозя…
Исчез. Ушел, не оборачиваясь. Вот и отлично.
Одно «Е» ... я всё же пережила.
------------------------
Глава 5. Свои, чужие
------------------------
***
Добраться домой. Принять горячий душ, взять самое необходимое - и отправиться в отделение, к Фирсову.
- О, пропажа наша! – искренне обрадовался мне Макс. Выставил стул из-за стола, жестом пригласил присесть. – Чай?
- Ага… - подчиняюсь.
- Где шастала целый день? - косой взгляд из-подо лба, колдуя над чашками. – А то я уже переживать стал. Ребят хотел дергать.
Печально усмехнулась.
- Ох, - качаю в негодовании головой, вспоминая сегодняшний день: думаю, за него меня Фирсов по голове не погладит. Шумный вздох: - Где шастала? Да со свободой прощалась.