Эш вздрогнула, глядя на фотографию в ледяных пальцах. Она и Питер рядышком на ступеньках церкви. На ней облака белого шифона, бабушкины жемчуга и бриллианты, закрепляющие на голове передаваемую по наследству кружевную фату.
Питер был доволен.
— Ты похожа на принцессу, — сказал он.
Эш неожиданно прижала фотографию к груди, губы ее задергались. Когда-то эта фотография стояла в серебряной рамке на столе в элегантном кабинете Питера. Теперь рамка пустовала, упрятанная под стопку постельного белья в ящике комода. Фотографию она перенесла в библиотеку. Хранила ее на книжной полке между книгами «Гордость и предрассудки» и «Повесть о Робин Гуде».
Она редко доставала ее, разве только когда чувствовала необходимость напомнить себе о том, что было на самом деле. Правда, подумала она, хитрая штука. Люди видят то, что хотели бы видеть, поэтому Эш казалась им безутешной вдовой, сломленной трагическим финалом ее идеального брака. Иногда, после поездки к родителям Питера или визита особо тактичных гостей, она почти верила в это сама.
Именно в этих случаях и приходила она в библиотеку, снимала с полки книги и доставала свой тайный талисман. Он лучше, чем что-либо, напоминал ей, каким в действительности был ее брак. Напоминал о правде, которую не знал никто.
Она могла бы быть совершенно другим человеком.
Девушка на фотографии была бесконечно моложе; их разделяли не только десять лет, прошедшие со дня свадьбы, но и правда, о которой она тогда не догадывалась. Хотя даже тогда она знала, что есть что-то…
На фотографии она почти красива, равнодушно подумала Эш. Перед свадьбой ей сделали профессиональный макияж. Сказали, что так полагается невесте. Питер настаивал. Она ощущала некоторую неловкость, но как всегда в те далекие дни решила, что остальные знают лучше. Во всяком случае, они уверяли ее в этом.
Вот она стоит под руку с красивым мужем, смотрит в объектив умело подкрашенными глазами. Нечто вроде камеи восемнадцатого века — хорошенькая и без всякого выражения на лице. Только рот выдавал ее. Но чтобы заметить, следовало присмотреться.
Эш небрежно отложила фотографию, словно запечатленная на ней девушка была незнакомой. Мило пухлая нижняя губка, искусно подкрашенная, все равно заметно дрожала. Как будто она не могла решить, улыбнуться или разрыдаться от отчаяния. Она неожиданно вспомнила, что фотограф был недоволен своей работой.
— Ничего не понимаю, — сказал он, когда принес фотографии после медового месяца. — Обычно у меня получается лучше. Почему-то мне не удалось снять напряжение. Не удалось найти радость.
Эш вежливо улыбнулась. Его вины тут не было. Она точно знала, в чем дело, почему, несмотря на весь его профессионализм и опыт, он не нашел радости. Все потому, поняла она тогда, что ее не было и в помине. Уже через месяц после свадьбы в ее душу медленно начал закрадываться холод.
Она со злостью отбросила фотографию в сторону и встала.
— Все быльем поросло!
Расти завозился и вопросительно поднял сонную морду. Эш неожиданно вспомнила о нем.
— Прости, псинка.
Она ласково погладила собаку по голове. Он шумно вздохнул и снова погрузился в сон. Эш подошла к окну и посмотрела в темный сад. Как часто она это делала, ожидая возвращения Питера из Лондона?
— Все быльем поросло, — упрямо повторила она. — Не начинай только себя жалеть, ради Бога. Лучше пойти и поесть.
Она побродила по кухне, рассматривая содержимое буфета и холодильника и отметая все. В конце концов, она решила сделать себе бутерброд с сыром. Отрезала толстенные ломти хрустящего хлеба и положила между ними кусок сыра толщиной с куриное бедро. Закончив работу, Эш критически оглядела бутерброд.
Еще вино, решила она. Она практически никогда не пила. Но ее сегодняшнее беспокойное настроение привело к тому, что она твердо решила делать только то, что захочется. Обследовав погреб, она нашла настоящую драгоценность. Водрузив все на поднос, она направилась в библиотеку.
— Ну вот, — сказала она, снова свертываясь в кресле. — Никто мне не талдычит о сбалансированной диете. Никто не заставляет сидеть за столом и есть нормально. Настоящее блаженство.
Эш задумчиво отпила глоток вина. Вкус божественный, аромат летних трав. Одна из бутылок самого лучшего бургундского Питера. Она была почти уверена, что купил он его, чтобы поразить гостей. Скорее всего, ее деда, печально подумала Эш.
Питер пришел бы в ужас, если бы мог видеть, как она пьет его одна, одетая в старые джинсы, без всякого макияжа и какой-нибудь побрякушки. Питер умел ценить такие вещи, как хорошее вино. Он знал, что к «Шабли Премьер Гранд Крю» требуется черная икра, драгоценности и подходящая публика.
— Ты у меня — единственная публика, — сообщила Эш спящему ретриверу. Подняла бокал, салютуя ему. — Хорошего тебе года, дорогой.
Пес не прореагировал. Эш засмеялась и потянулась к своему гигантскому бутерброду.
— Твой недостаток в том, — снова обратилась она к собаке, — что тебе безразличны приличия. Ты хорошо на меня действуешь. — Она подтолкнула собаку ногой. — И не пытайся это скрыть. Наши стандарты в этом смысле упали так низко, что ниже некуда.
Она откусила кусок от огромного бутерброда и запила его глотком шабли. И пришла в восторг.
— Хорошо, что никто нас не видит. Пусть так и остается.
Глава 2
Через три дня Эш сидела в библиотеке, разбирая утреннюю почту. Она была в ярости. Как они смеют? Нет, как они только смеют?
Но яростью дело не ограничивалось. «Недвижимость Дейр» начала звучать угрожающе. Последнее письмо было от директора компании Д.Т. Дейра. Эш читала его, не веря своим глазам. Угрозы, естественно, завуалированы, но Эш ощущала их четко. Если она откажется от сотрудничества, компания сделает все, чтобы выгнать ее из ее же собственного дома.
Чепуха, разумеется. Рациональной частью своего разума Эш понимала, что это чепуха. Но иррациональная его часть, та самая, что была маленьким ребенком, во всем слушавшимся своего дедушку с его холодными тирадами, эта часть слишком хорошо помнила, на что способен обладающий властью человек, если он решит чего-либо добиться.
Всего лишь несколько дней назад у нее было холодящее душу предчувствие, что ей придется покинуть особняк. Что это, дурное предзнаменование? Может быть, бессознательно она понимала, что Д. Т. Дейр сможет выставить ее из ее обожаемого дома?
— Сплошные предрассудки, — сказала Эш вслух.
Но она не могла отделаться от ощущения беспокойства, этого непонятного предчувствия беды. Ей бросили вызов. Она поняла, что ненавидит Д.Т. Дейра. Простым письмом он умудрился довести ее до такого состояния, когда она не могла четко соображать. Более того, он исхитрился всколыхнуть в ней неприятные чувства, которые, как считала Эш, давно похоронены.
Самое неприятное, подумала Эш, разглядывая короткое послание на толстой, кремового цвета бумаге, что он даже не потрудился сам его подписать. Она представила себе, как он торопится на какое-нибудь важное совещание и, походя, дает указания секретарше:
— Напечатайте это и подпишите, понятно, мисс Смит?
Она сотни раз видела, как подобное проделывает ее дед. Питер тоже постепенно обретал схожую манеру, когда… Она внезапно остановилась.
— Как же я ненавижу большой бизнес, — заявила она вслух. Сказано было это с подлинной страстью.
Вот так-то лучше. Злость помогает. Еще бы обрести решимость бороться до конца. Она перечитала письмо, раздражаясь все больше. Она не отличалась воинственностью от природы, но на этот раз ей стало ясно, что мистеру Дейру следует преподать урок. Хороший урок. И чем скорее, тем лучше.
Она как раз раздумывала о возможных вариантах, как дверь библиотеки распахнулась. Эш подняла голову. Раздражение по поводу вторжения уступило место сознанию, что немного поостыть, прежде чем что-то серьезное предпринимать, будет совсем неплохо.
Если она и усвоила что-то в детстве, так это то, что умнее не начинать войну с белыми от ярости глазами. Во всяком случае, если собираешься выиграть. Хоть Эш и терпеть не могла бизнесменов, она не совершала ошибки, недооценивая их. Пусть Д.Т. Дейр и вдвое менее серьезный оппонент, чем был бы ее дедушка, ей следует очень тщательно продумать свой следующий шаг.
Домашние неприятности никого не радуют. Но в данный момент они могут помочь ей отвлечься, грустно подумала Эш. Хорошо, что она решила отложить решение. Так что, когда в комнату влетела экономка, чей вид явно свидетельствовал, что уходить она не собирается, Эш отодвинула от себя наглое послание Д.Т. Дейра.
— Что случилось?
Эм Харрисон, крупная женщина, отличалась голосом под стать фигуре.
— Этому надо положить конец.
Эш удивилась. Она привыкла к жалобам Эм, но подобное заявление не могло привести ни к одной из них.
— Что именно? — вполне резонно спросила она.
Но в таком настроении Эм разумным доводам была недоступна.
— С меня хватит. Сыта по горло. Пора что-то предпринять. И если ты этого не сделаешь, я ухожу.
Эш поднялась из-за стола красного дерева. За ним она казалась особенно маленькой и понимала это. Обычно она умела справляться с Эм, но на этот раз дело, похоже, было серьезным.
— Что случилось, ради Бога? — с беспокойством спросила она.
Эм уставилась на нее горящими глазами.
— Животные, — с отвращением произнесла она.
Разумеется, это все объясняло. Эш немного успокоилась.
— Вот как?
Губы Эш задергались. Ей очень хотелось рассмеяться, но она подавила это желание. Эм Харрисон животных не любила. Или, во всяком случае, она предпочитала детей. С ее точки зрения, которую она неоднократно высказывала, Эш Лоуренс совершенно бессмысленно тратила свою привязанность на кучу вонючих, мохнатых существ, тогда как ей стоило найти хорошего мужа и нарожать детей.
Эш все хорошо знала. Потому сказала твердо:
— Животные останутся.
Эм фыркнула. Когда она впервые нанялась работать к молодой паре Лоуренсов, то явно ожидала, что вскоре появится несколько маленьких Лоуренсов, за которыми она будет приглядывать. Она не возражала против уборки и готовки, но ее настоящим призванием был уход за детьми. К ее величайшему разочарованию, никаких детей не появилось. Потом молодой Питер Лоуренс трагически погиб в автомобильной катастрофе.
Эм знала, что Эш была потрясена. Неделями она бродила по дому, как будто не понимая, на какой планете находится. Даже ее отцу не удавалось заставить ее улыбнуться. На какое-то время Эм почти отчаялась.
Когда Эш начала помогать в ветеринарном центре, Эм обрадовалась. По крайней мере, она снова стала похожа на человека, хотя и страшно похудела. Но постепенно Эм начала понимать, что этот центр вовсе не временная мера для укрепления нервной системы, как она полагала. По сверкающей полировкой мебели стали лазить всякие животные, оставляя на ней пятна, которые она не успевала стирать. Когда она жаловалась, Эш смеялась.
Так и шло последние три года. Несомненно, Эш сейчас чувствовала себя лучше. Из вишнево-коричневых глаз почти исчезла тень печали. Она уже не напоминала скелет. Но она все еще не собиралась повторно выходить замуж и заводить семью, для чего, по мнению Эм, она была предназначена. К тому же она продолжала наполнять дом разным зверьем из числа брошенных или потерявшихся.
Да, Эм совершенно определенно животных не любила. И уже коли она заводилась, как сейчас, с ее гневом было трудно справиться.
Эш попыталась ее успокоить.
— Наверняка ничего страшного. Как бы то ни было, я все уберу сама. Кто провинился и что они на этот раз сделали?
— Кошки, — прорычала Эм. — Один из этих проклятых котят снова залез в мою банку с мукой.
— А, — заметила Эш. Она изо всех сил пыталась не рассмеяться, но это ей не слишком удавалось.
Эм посмотрела на нее с глубоким подозрением. Ничего удивительного, поскольку Эш из последних сил старалась сохранить серьезное выражение лица. Она кашлянула, надеясь замаскировать одолевающий ее смех. Судя по выражению лица Эм, она не слишком в этом преуспела.
— Тебе бы только смеяться. Эти кошки — сплошная антисанитария.
— Да, я знаю, — попыталась умиротворить ее Эш. — Прости.
Она не сказала, что со всеми своими деньгами она может позволить себе купить любое количество пятифунтовых банок с мукой для кошачьих игр. Ей такое и в голову прийти не могло. Ее с детства научили, что бросать что-то на ветер — смертельный грех. По сути дела, то был единственный грех, кроме разве убийства, в котором ее дед не был повинен. Мука, сказал бы он, это пища, а к пище нужно относиться бережно, потому что у многих ее недостает. Эш так и слышала, как он это произносит. Какая-то часть ее была с ним согласна.
Так что она не пыталась утешить Эм обещанием восполнить нанесенные котятами потери. Вместо этого, она сочувственно вздохнула и постаралась больше не смеяться.
— И он рассыпал ее по всему полу кухни, — с вызовом добавила Эм.
— Я уберу, уберу, — пообещала Эш.
Она посмотрела на папку с перепиской на столе и решительным жестом захлопнула ее. Пора заняться реальными делами. Дворцы из стали и стекла, которые, по слухам, Дейр собирается построить на месте пяти акров ее леса, к миру реальности не принадлежат. Д.Т. Дейру с его наглым заявлением, что он навестит ее, придется подождать.
Она сложила письмо, сунула его в задний карман джинсов и последовала за Эм. Д.Т. Дейру не понравилось бы, подумала она с усмешкой, что его высокомерное послание для нее менее важно, чем отношение экономки к выводку котят. Еще она прикинула, как бы прореагировал дед. Скорее всего, его хватил бы удар.
Возможно, ей удастся упомянуть об этом в своем ответе. Д.Т. Дейр удара заслуживал. Эш громко рассмеялась, придя в хорошее настроение.
Однако, войдя в кухню, она забыла обо всем. Кухня выглядела так, будто там приключилась небольшая снежная буря. Эш остановилась как вкопанная, потрясенная зрелищем.
— Видишь? — мрачно обратилась к ней Эм.
Все темные мысли вылетели из головы Эш. Она обрела возможность трезво соображать. И почувствовала, что с трудом сдерживается, чтобы не хихикнуть.
— Да, вижу.
По-видимому, Эм собиралась печь печенье. На выскобленном кухонном столе стояло все необходимое — масло, кувшин с водой, миска для теста, скалка и, конечно, банка с мукой. Эдакая старомодная белая посудина фута в два высотой с надписью «МУКА» черными буквами и крышкой, напоминающей китайскую шляпу.
Крышка была сдвинута в сторону. Пронырливый котенок карабкался по одной стороне банки до тех пор, пока та не опрокинулась, а мука рассыпалась по столу и частично по полу. Белые следы лапок показывали, куда удирал котенок, спасаясь от падающей банки. Имелись еще белые следы, оставленные вернувшимся котенком и, как сообразила Эш, его братьями, присоединившимися к игре с мукой. Судя по всему, они лазили туда-обратно в банку много раз, прежде чем свалиться засыпанным мукой пушистым комком на кресло-качалку. Там вся троица сейчас и лежала, свернувшись клубком и погрузившись в глубокий сон. От клубка исходило тихое тройное мурлыканье. Вся кухня была в мучных следах.
— Я все вымою, — поспешно сказала Эш, предупреждая новые жалобы Эм. — Я возьму пылесос.
Так она и сделала. Эм уселась на деревянный стул рядом с плитой и критически наблюдала за Эш. Критиковать было за что. Эш всегда не ладила с техникой.
— Все это прекрасно. А как насчет печенья? — спросила Эм, стараясь перекричать пылесос.
— Не беспокойся, — крикнула Эш в ответ.
— Но в доме нет ни булочек, ни печенья, чтобы предложить кому-нибудь.
— Ну и прекрасно. Я никого не жду.
— А что, если джентльмен, купивший Гейт-хаус, зайдет представиться?
Эш решила, что от пылесоса большего не добьешься, и выключила его. Теперь она встала на коленки со щеткой и совком.
— С чего бы это? — безразлично спросила она.