— Слава Богу! — Она снова пощупала горячий влажный лоб старика. — Я опасалась чего-то подобного. — Она моргнула, смахивая слезы. — Что ж, в больнице он, по крайней мере, отдохнет.
— Вот и врачи, — проговорил Дейв, поднимаясь на ноги. — Давай-ка их пропустим. — И, протянув руку, помог Грейс встать.
Грейс приняла его помощь, сказав себе, что выяснением отношений можно заняться и попозже. Сейчас не время. И потом, напомнила она себе, Дейв — единственный, кто бросился мне на помощь!
При этой мысли ее вдруг охватили нежность и сострадание к Дейву, поразившие ее до глубины души. Грейс видела, что его планы идут насмарку; как ни старается он вызвать сэра Эдмунда на откровенный разговор, пытаться убедить в чем-то больного человека все равно что прошибать головой стену. А теперь сэр Эдмунд наверняка попадет в больницу и неизвестно сколько там пробудет…
Стоя рядом с Дейвом, она наблюдала, как санитары грузят бесчувственного сэра Эдмунда на носилки и выносят из зала.
— Я поеду в больницу, — сказала Грейс. — Возьму такси.
— Не знаю, что тебе там понадобилось, — проворчал Дейв, — но я тебя отвезу.
В порыве благодарности она крепко сжала его руку и едва не рассмеялась — такое изумление отразилось на его лице.
— Да вы притворщик, мистер Бертон, — прошептала Грейс с улыбкой. — Вы умеете быть добрым. И на вас можно положиться.
Дейв обжег ее взглядом.
— Прекрати!
— Ах, как страшно! — проворковала Грейс; на сердце у нее вдруг стало так легко, как давно уже не было. — Что ж, поехали.
В больнице пришлось прождать несколько часов. Наконец к ним вышел врач и сообщил результаты осмотра и анализов; сэр Эдмунд вы карабкается — по крайней мере, на сей раз, но, если продолжит убивать себя алкоголем, прогноз будет неутешительным.
Домой они вернулись далеко за полночь. Измученная, но радостная, что в конечном счете все обошлось, Грейс утоляла голод салатом из холодильника. Дейв налил себе уже третью чашку кофе.
— Как можно пить кофе на ночь? — удивилась Грейс. — Ты же не заснешь.
— У меня иммунитет ко сну, — угрюмо пробормотал Дейв.
— Он так и не снял смокинг — только развязал галстук и расстегнул верхние две пуговицы на рубашке. Этот расстегнутый воротник придал ему какую-то небрежную элегантность.
Широко улыбнувшись, Грейс подперла голову рукой.
— Иммунитет, говоришь? Такой же, как к благородным поступкам? Ну тогда ты сегодня будешь спать как младенец!
Дейв сверкнул мрачным взглядом, но промолчал.
Грейс следила, как он рассеянно глоток за глотком пьет кофе; мысли его, казалось, витали где-то далеко. Неужели в самом деле стыдится своей доброты? В тысячный раз она спрашивала себя, почему Дейва так раздражает ее неприкрытое восхищение? Что не так в нем — или в ней самой, — если каждую ее улыбку он воспринимает в штыки?
— Странный ты человек, Дейв.
Он, хмурясь, отставил чашку.
— Только не надо устраивать сеанс психоанализа, — проворчал Дейв. — Не такая уж я сложная личность.
— Ошибаешься, — мягко возразила Грейс. — Очень сложная. Ты постоянно борешься с собой — уже одно это выделяет тебя из толпы. Ты ненавидишь в себе мягкость, доброту — ненавидишь и стараешься подавить. Изображаешь этакого бесчувственного супермена — при том что чувствовать ты умеешь, и очень глубоко. Кто-то когда-то тебя обидел, и обидел так сильно, что ты решил: никому и ничему больше ты не позволишь причинить себе боль. Вот почему ты так цепляешься за свою «бессердечность». Но это же обман! Все обман!
Дейв поддел вилкой салат — и положил на тарелку, так и не поднеся ко рту.
— Ты видишь только то, что хочешь видеть, — процедил он, сверля Грейс враждебным взглядом. — Я уже тебя предупреждал и предупреждаю в последний раз: не надо мной восхищаться. Ты об этом пожалеешь.
Но Грейс больше его не боялась. Как не боялась и его «последних предупреждений». Бог знает почему, но впервые за много месяцев на ее измученную душу снизошел мир. Она снова была, как когда-то, отважна и уверена в себе; она больше не боялась дарить восхищение — и, быть может, что-то большее…
Каких-то две недели назад она ненавидела Дейва — человека, который отнял у нее все. Но не сегодня. Сегодня она им восхищалась, открыто и искренне. Грейс не до конца понимала Дейва, но чувствовала, что в душе его таятся неизведанные запасы щедрости и доброты. При одной мысли об этом ее охватывал сладкий трепет; теперь она больше не боялась признать то, что долго таила даже от самой себя…
Она любит Дэвида Бертона.
Не того Дэвида Бертона, которого знает деловой мир по обе стороны океана, а того, который прячется за неприглядной маской Стервятника. Человека, способного весь мир обнять любовью, — если только она сумеет показать ему, что любовь — не грех, не постыдный проступок, а самое драгоценное на свете сокровище.
Сердце Грейс пело от счастья; переполнявшая ее радость требовала немедленного выхода в действии. Не в силах более скрывать свою любовь, она встала, танцующим шагом подошла к Дейву, сжала его лицо ладонями и поцеловала. — все свои чувства вложив в этот поцелуй.
Да, она любит Дэвида Бертона. Как ни безумно это звучит, а скрывать свою любовь от себя самой больше невозможно — и, самое главное, не нужно. Сердце подсказывало Грейс, что Дейв заслуживает любви. Он не Стервятник — он человек, как все, несовершенный и уязвимый. Но и в нем, как в каждом человеке, таятся неизведанные силы доброты и любви. В этот миг Грейс дала мысленную клятву: все на свете отдаст она за то, чтобы вытащить из скорлупы истинного Дэвида Бертона.
Поцелуй Грейс наполнил Дейва благоговейным восторгом. В нежности ее рук, в легком прикосновении губ он ощутил ту значимость, что придавала она этому дару любви. Почувствовал по одним поцелуем она отдает ему свою душу.
Сколько бессонных ночей провел он, ворочаясь, в постели, изнуряя себя несбыточными фантазиями! Теперь его мечты стали явью. Нет, не так: этот поцелуй стал лучше всего, что бывает в самых дерзких мечтах. Чуткие губы, мягкие нежные руки, легкое прикосновение теплой груди к плечу — все было исполнено почти невыносимой сладости.
Кровь молотом застучала у него в ушах — и все благие намерения были забыты.
Каким-то краем сознания Дейв осознавал, что подхватывает Грейс на руки, словно средневековый воин свою добычу, и несет вверх по лестнице в спальню. Так оно и есть, вновь и вновь повторял он себе, словно безумный. Так и есть: я хищник, она — моя добыча. И больше ничего.
Но в спальне Грейс его удивила. Она повела себя совсем не так, как свойственно запуганным пленницам — взяла инициативу на себя. Сама стянула с его плеч смокинг и выпростала из брюк рубашку, сама сбросила одежду — с такой улыбкой и со столь соблазнительными телодвижениями, что Дейв едва не забыл, кто из них охотник, а кто жертва.
При виде ее нагой прелести он забыл обо всем, кроме сладко напряженной плоти и крови, шумящей в ушах. Грейс потянула его за собой, и он послушно пошел — не завоеватель, нет, скорее околдованный простак. Она привела его в душ и включила воду. Поначалу вода была просто ледяной; Дейв улыбнулся, Грейс улыбнулась в ответ — и он замер, впивая взглядом каждую черточку ее прекрасного лица.
Когда она принялась намыливать ему грудь, от изумления у Дейва дух перехватило — такого он никогда еще не испытывал. Каждое ее движение усыпляло в нем воина — и пробуждало влюбленного. В глазах ее он читал такое безграничное доверие, что все существо его содрогалось от желания осуществить ее мечту. Стать таким, каким Грейс его видит, — мужчиной, которому она отдается.
На разрумянившемся лице ее, в сияющих глазах читалось предвкушение счастья. Дейв жаждал ее, как умирающий в пустыне жаждет глотка воды; близость ее ударяла в голову и опьяняла словно молодое вино.
Он притянул ее к себе, шепча какие-то глупости, которых не понимал и сам: что-то о любви, о счастье, о том, что никогда ее не обманет и не обидит. Безумная ложь, прекрасная ложь — о, если бы она стала правдой! Хоть на несколько мгновений, хоть на одну ночь. Стать тем, чье отражение смотрит на него из сияющих глаз Грейс… Любить ее — любить страстно, бурно, бешено, поклясться, что на всей земле для него нет ни одной женщины, кроме нее, и подтвердить свою клятву делом…
Тесно прижавшись друг к другу, словно слившись воедино, замерли они под горячими струями воды. Дейв закрывал глаза — и видел звезды; вновь открывал — и видел женщину, что прекраснее самой яркой звезды. Желание сжигало его томительно-сладким медленным огнем, и откуда-то из руин сожженного страстью мозга явилась мысль, что этот огонь можно погасить — или, может, раздуть? впрочем, какая разница! — поцелуем.
Он склонил голову и прижался губами к губам Грейс заледеневшая душа, ищущая исцеления. Миг и в него влились новые силы; словно пробудившись от смертного сна, он принялся покрывать торопливыми жадными поцелуями ее щеки, подбородок, шею…
— Я хочу любить тебя, — хрипло прошептал он.
Грейс прильнула губами к его щеке.
— А я уже тебя люблю, Дейв, — произнесла она еле слышно.
Эти слова отдались у него в мозгу звучным эхом. Просто слова, сказал себе Дейв. Разве мне никогда не случалось клясться в любви, чтобы наутро забыть о сказанном? Обещать верность на всю жизнь, чтобы изменить на следующую ночь? Из века в век страстные любовники на ложе любви обмениваются безумными признаниями — и в наше время эти признания значат не больше, чем во времена фараонов.
Но вдруг острая боль сжала сердце, прогоняя туман восторга. Да, для него это пустые слова — не больше. Но для таких, как Грейс, признание в любви — обет. А обеты священны.
Словно пелена спала с глаз; Дейв вспомнил, где он, с кем он, что он делает — и радость его угасла, сменившись невыносимым отчаянием.
Что на него нашло? Или он забыл, что обещал себе, едва увидел на пороге особняка Грейс Бенедикт — взлохмаченную и с пятном сажи на носу? Он поклялся, что использует ее как орудие, чтобы завладеть корпорацией Бенедиктов, но не причинит ей ненужной боли и ненужного зла. Как можно было потерять голову?
Бог весть почему, она убедила себя, что Дейв Бертон не такой негодяй, каким кажется. Но ее заблуждение — не причина превращаться в бессовестного ублюдка! Оставь ей хоть что-нибудь, Бертон! — гневно приказал он себе. Завтра члены правления «Бенедикт Лимитед» проголосуют за передачу управления в твои руки, и она узнает, какой ты двуличный мерзавец! Хоть гордость ей оставь!
И все же он не смог удержаться, чтобы не запечатлеть на плече Грейс последний — прощальный — поцелуй.
А затем, грубо оттолкнув ее от себя, чувствуя, что еще секунда — и он не выдержит, и все благие намерения полетят к чертям, приказал:
— Уходи!
— Что? — непонимающе переспросила Грейс. Дейв отвернулся, не в силах смотреть в ее потрясенное, опрокинутое лицо. Она так надеялась… так ждала его возрождения… Напрасные надежды, оборвал он себя. На лжи никакого возрождения быть не может.
— Я… я не понимаю… — прошептала Грейс, коснувшись его руки.
Со сдавленным стоном Дейв отдернул руку.
— Завтра поймешь.
Он выключил воду и шагнул прочь из-под душа — подальше от Грейс. Сорвав с вешалки полотенце, бросил ей.
— Прикройся. И уходи.
Он должен сказать что-то мерзкое. Сделать так, чтобы она его возненавидела. Пусть никогда не узнает, что сегодня бессердечный стервятник Дейв Бертон единственный раз в жизни проявил благородство.
— Я сказал, убирайся! — прорычал он, тщетно стараясь придать своему искаженному от боли лицу выражение холодного презрения. — Мы неплохо развлеклись, но уже поздно, а завтра мне рано вставать.
Грейс не двигалась с места, глядя на него огромными непонимающими глазами.
— Выметайся, пока я не показал тебе, что случается с маленькими глупыми девочками, которые хотят приручить злого серого волка!
Болезненно морщась, Дейв повернулся к Грейс спиной, сорвал с вешалки полотенце и обмотал вокруг пояса. Позади послышался тихий, едва слышный всхлип, затем — торопливое шлеп-шлеп-шлеп мокрых босых ног. Прочь.
Дейв уткнулся лбом в холодную кафельную стену. К горлу подступала тошнота. Он знал, что лицо Грейс — потрясенное, несчастное, — будет преследовать его до конца дней.
11
В десять часов утра Грейс, измученная, с красными от слез и бессонницы глазами, выползла в кухню. Видеть Дейва ей не хотелось — ни сейчас, ни в будущем. Она не представляла, как сможет смотреть ему в глаза после вчерашнего.
«Я люблю тебя, Дейв!» — эти слова преследовали ее. Как же, должно быть, смеялся Дейв над ее бесхитростным признанием! Да и сама она хороша — надо было совсем рассудок потерять, чтобы ляпнуть такую глупость! При одном воспоминании о происшедшем ей хотелось кричать от стыда и отчаяния — и только усилием воли она сдерживала рвущийся из горла крик.
Но что заставило ее выпалить эту нелепость? Любит Дэвида Бертона — надо же! А что еще она любит? Терять работу? Нищету? Или, быть может, обожает пожирателей падали?
И все же Грейс чувствовала: вчерашняя сцена оставила на ее душе глубокие раны, которым долго не суждено затянуться. Возможно ли: только что он шептал любовные признания и клятвы, твердил, что она для него все, что солнце, луна и звезды меркнут, когда он видит ее глаза… а в следующий миг оттолкнул с холодной усмешкой, заявив, что просто над ней издевался. Только что она была на вершине счастья — и вдруг рухнула в пропасть.
Мир вокруг завертелся, и Грейс схватилась за косяк, чтобы не упасть.
— Грейси!
Удивленно заморгав, она не сразу сообразила, что за столом сидит тетушка Хетти.
— Да, — прошептала Грейс задыхаясь, словно пробежала марафонскую дистанцию.
— Входи, что ты стоишь в дверях?
Затуманенный взгляд Грейс немного прояснился: теперь она заметила, что рядом с тетушкой сидит гость — Майк, сияющий щербатой улыбкой. Грейс окинула кухню боязливым взором и с облегчением отметила, что Дейва нет. Приказав ногам не дрожать и не подгибаться, она вошла и тяжело опустилась на свое обычное место.
— Доброе утрo, пробормотала она и натянуто улыбнулась. Майку.
Мальчик кивнул — отвечать с полным ртом он не мог. Посреди стола стояла тарелка горячих оладий, очевидно, поняла Грейс, Дейв снова встал раньше всех и приготовил завтрак. Где-то он сейчас?. Но тут же она мысленно выругала себя за то, что задается такими вопросами.
— Как дела, малыш? — спросила она у Майка
— Отлично, — ответил он, проглотив. — А вы как, миссис Грейс? Что-то вид у вас не очень…
Усилием воли Грейс подавила подступающие слезы..
— Это оттого, что я еще кофе не пила, — с натужной легкостью объяснила она. — Ты мне не нальешь чашечку?
Парнишка вскочил.
— Конечно.
Грейс откинулась на стуле, измотанная физически и душевно. По счастью, двенадцатилетние крепыши плохо разбираются в настроении женщин, которые им в матери годятся.
— В самом деле, Грейси, ты что-то плохо выглядишь, — посетовала Хетти, пока Майк наливал кофе.
— Поздно легла?
В вопросе Хетти прозвучала веселая нотка, от которой к горлу у Грейс снова подступили рыдания. Если бы тетушка знала, как близка к истине в своих предположениях — и как страшно ошибается!
— Вот ваш кофе.
— Спасибо, милый. — Грейс чмокнула его в щеку и сделала глоток обжигающей жидкости. Кофе показался ей горьким и безвкусным. — Прошлым вечером в галерее, — объяснила она тете, — сэр Эдмунд потерял сознание посреди зала. Мы с… Дейв и я отвезли его в больницу.
— И как он? — суховато спросила Хетти. Она не скрывала, что не питает особой симпатии к человеку, причинившему столько горя ее любимой племяннице.
Грейс покачала головой.
— Не очень хорошо. Но, по крайней мере, в больнице он отдохнет. Я рада, что теперь о нем есть кому позаботиться.
— Не скажу, что мне сэр Эдмунд нравится, — заметила Хетти, — но и зла я ему не желаю. Если ты рада, то и я тоже. — Откусив и прожевав еще кусочек оладьи, она продолжала задумчиво: — Если хочешь знать мое мнение, то сэру Эдмунду очень повезло. Такие люди, как ты, нечасто встречаются. Не много я знаю женщин, которые, будь они на твоем месте, вообще бы с ним заговорили, не говоря уж о том, чтобы беспокоиться о нем, ехать в больницу… — Она похлопала Грейс по руке. — И что, когда же вы легли спать? Выглядишь ты просто ужасно.