– Здесь кажется, будто весь остальной мир так далеко, словно и не существует, – сказала она Джулии.
– Потому нас сюда и отослали!
– Вот если бы отец и братья были здесь с нами! – воскликнула Лукреция.
– О, Лукреция, тебе надо учиться чувствовать себя счастливой и в отдалении от братьев и отца.
И в течение всех последующих дней Лукреция прилежно осваивала эту науку.
Подданные Джованни изо всех сил старались потешить свою госпожу и показать ей, как счастливы они ее видеть. Банкеты, танцы, карнавалы шли сплошной чередой. Улочки города заполнила веселая толпа, в ней мелькали клоуны в смешных костюмах, жонглеры и акробаты, совершавшие немыслимые трюки в честь мадонны Лукреции. Жители Пезаро уверяли, что в городе никогда еще не было так весело, – и все благодаря новой графине.
Лукреция сразу же завоевала их сердца – и не только своей красотой, но и тем, как искренне она радовалась пышному и веселому приему.
Она и Джулия также участвовали в составлении программ празднеств – они стремились поразить жителей Пезаро богатством и пышностью. Они достали свои самые роскошные платья: пусть эти провинциалы посмотрят, как веселятся в Риме.
Они твердо решили затмить местную красавицу Катерину Гонзага ди Монтевеккьо: они ее даже несколько побаивались, потому что слава о ее красоте дошла до самого Рима.
Они снова вымыли волосы, надели драгоценные сетки, заверив при этом друг друга, что никогда еще так роскошно не выглядели, достали шелковые платья, которые надевали в Риме лишь по случаю каких–либо государственной важности торжеств, и в сопровождении Джованни отправились на бал во дворец Гонзага.
Это был вечер их триумфа. Они со всех сторон оглядели местную красавицу и пришли к выводу, что, хотя кожа и фигура у нее прекрасные, нос все же крупноват, зубы плохие, а волосы уж никак не могут сравниться с их золотистыми локонами.
Джулия веселилась от души, Лукреции тоже понравился бал, но, вернувшись во дворец Сфорца, она тут же отписала письмо Его Святейшеству, в котором рассказала все и о бале, и о красавице, чьи прелести были явно слухами приукрашены.
Джулия приписала несколько строк к этому письму. Она сообщала, что Лукреции понравился ее новый дом и что она пребывает в добром здравии. Жители Пезаро выказывают свою преданность Джованни Сфорца посредством бесконечных празднеств, балов, танцев и маскарадов. Что касается ее самой, то, будучи вдали от святого отца, она не в состоянии полностью наслаждаться этими радостями. Сердце ее пребывает с тем, кто составляет главную радость и главное сокровище ее жизни. И она надеется, что Его Святейшество их не забудет и скоро призовет к себе.
Такие письма очень радовали Папу. Он требовал, чтобы они писали ему каждый день, уверял, что каждая деталь их существования невероятно для него интересна и важна.
И это было так: письма любимых дам были единственной радостью для него, тем более что французы продолжали грозить вторжением, а враги Папы здесь, на итальянском полуострове, все выше поднимали голову.
И когда через несколько недель пришло известие, что Лукреция слегла в постель с лихорадкой, он испугался не на шутку. Он закрылся в своих апартаментах, никого не принимал и беспрестанно клял себя за то, что отослал ее прочь. Он строил планы скорейшего ее возвращения в Рим.
Нет, решительно он не мыслил без них своего существования. Он написал, что отсутствие Джулии пробудило в нем демона чувственности, укрощать которого способна лишь она, и что из всех своих детей он больше всех обожает золотоволосую красавицу–доченьку. Да как он мог подумать, что мужчина может любить сыновей больше, чем такое хрупкое, такое нежное существо? Они обязаны вернуться. Они не должны больше с ним расставаться. Какими бы ни были опасности, им надлежит встречать их всем вместе.
«Донна Лукреция, возлюбленная дочь моя, – писал он в страшном волнении. – Ты подарила нам дни величайшей тоски и горя. По Риму распространились ужасающие слухи, что ты безнадежно больна и даже что ты уже умерла. Ты можешь понять, какое страдание доставили нам эти слухи, ибо понимаешь, что мы любим тебя больше всех на свете. Мы благодарим Господа и Святую Мадонну, что они избавили тебя от опасности, и мы не обретем счастья, пока вновь не увидим тебя».
Вот так и циркулировали письма между Римом и Пезаро, и хотя многим казалось, что Александр находится на грани краха, он отказывался это признавать, и твердил, что для счастья ему не хватает только одного: возвращения его любимых девочек.
Джованни Сфорца мечтал остаться в Пезаро: он считал, что Апеннины представляют собою лучшую защиту от французов – вряд ли они стали бы предпринимать такие большие усилия для захвата такого маленького доминиона. К тому же вдали от своего отца Лукреция превратилась в преданную и любящую супругу. Так почему бы им вообще не жить в Пезаро?
Правда, существовало одно препятствие. Он занимал в церкви определенный пост, и деньги ему платил Папа. Он также служил и дому Сфорца, но у его родича Лудовико, понимавшего, что первой жертвой в случае нападения французов станет именно он, не было для Джованни ни времени, ни денег. Джованни давно уже не получал от него никакой помощи, а если он вопреки желаниям Александра задержит здесь женщин, то и Папа перестанет ему платить…
Так что, пока Лукреция и Джулия веселились и поражали провинцию своими нарядами, Джованни терзался сомнениями.
Александр видел своего зятя насквозь. Слабак, трус, думал о нем Александр, презиравший подобных людей. Александр понимал, что Джованни с радостью затаился бы в Пезаро – подальше от опасностей, поближе к Лукреции.
Но Александр понимал, что он не может затребовать дочь к себе, не может приказать мужу отослать жену к ее отцу, и потому придумал хитрый ход: он назначил Джованни Сфорца командующим неаполитанской бригадой и приказал ему срочно приступить к исполнению своих обязанностей.
Получив это распоряжение, Джованни совершенно потерял голову.
Он ворвался в комнаты Лукреции и потребовал, чтобы она вслух прочла депешу из Рима.
– «Выехать немедленно… в Неаполь», – читала она. – Ты, Джованни, отправляешься в Неаполь? Но твоя семья всегда враждовала с неаполитанцами!
– Так оно и есть! Что это задумал твой отец? Он, что, погубить меня хочет?
– Как он может хотеть погубить моего мужа, если его главное желание – радовать меня?
– А может, он полагает, что, избавив тебя от меня, он никоим образом не доставит тебе неудовольствия?
– Джованни! – Лукреция взглядом молила его прекратить такие речи. Она ужасно не любила сцен.
– О да! – Джованни не обращал внимания на ее взгляд. – Он хочет, чтобы ты вернулась к нему, он не может без тебя жить, разве не это он постоянно твердит? Ты думаешь, я дурак и не понимаю, почему он отдал такой приказ?
– Да, мы с отцом любим друг друга, это правда. Джованни злобно захохотал:
– Вы с отцом любите друг друга! Да над вашей любовью вся Италия смеется! Папа – возлюбленный отец мадонны Лукреции, и единственное его желание: держать свою дочь… у себя под рясой!
– Джованни, ты сошел с ума! У тебя истерика!
И это было правдой: Джованни действительно перепугался до истерики. Он понял, что Папа крепко держит его в своей паутине. Миланским родственникам нет до него никакого дела, тесть хочет от него избавиться и отсылает прямо в логово врагов его семейства. Что с ним будет, что будет?
– Я отказываюсь подчиняться приказам Папы, – объявил он. – Неужели он думает, что я не понимаю, ради чего все это?
– О, Джованни, – ответила Лукреция, – я бы не советовала тебе ослушаться отца.
– Ну да, конечно, ты бы посоветовала мне другое: «Поезжай в Неаполь, Джованни, прими это назначение. Ты – Сфорца, кровный враг неаполитанцев, но поезжай, поезжай… Потому что мой отец хочет тебя устранить, чтобы я вернулась к нему… жила подле него, а слухи росли, росли, росли…»
Он снова истерически расхохотался, лицо его исказил страх.
Она попыталась успокоить его, но он только вопил:
– Я не поеду! Слышишь? Не поеду!
Плохие вести, как известно, в одиночку не ходят. Из Каподимонте, родного города Джулии, пришло сообщение, что ее брат Анджело тяжело болен и семья уже не надеется на его выздоровление.
Джулия очень любила свою семью, в особенности братьев Анджело и Алессандро.
Она сразу же отправилась к Лукреции. Та была поражена: никогда еще за время их знакомства она не видела на лице подруги такого отчаяния.
Джулия объяснила, в чем дело, и Лукреция воскликнула:
– Дорогая моя, как мне жаль! Мы должны молиться за его выздоровление!
– От меня требуется большее, чем молитвы, – ответила Джулия. – Мне надо ехать к нему. Иначе мы с ним друг друга больше никогда не увидим!
– Но ты помнишь, что приказал отец? Мы не имеем права покидать Пезаро без его разрешения.
– Мой брат умирает, неужели это тебе не понятно? А что, если бы при смерти были Чезаре или Джованни? Ты бы не поехала?
– Но это же не Чезаре и не Джованни, – спокойно возразила Лукреция. – Это всего лишь Анджело.
– Он для меня такой же брат, как для тебя Джованни и Чезаре!
Однако Лукреция не могла с этим согласиться: Джулия не понимала, насколько тесны связи в семействе Борджа. Да и Папа рассердится, если узнает, что Джулия отправилась из Пезаро к своей семье.
– К тому же, – напомнила Лукреция, – Орсино находится в Бассанелло, это недалеко от Каподимонте. А ты знаешь, что отец не любит, если твой муж находится где–то поблизости от тебя.
– Я не собираюсь встречаться с Орсино.
– Но он сам может приехать к тебе. Ах, Джулия, если ты дорожишь любовью моего отца – не езди в Каподимонте.
Джулия молчала: она разрывалась между желанием повидать брата и желанием во всем потакать Папе.
Джованни отправился в Неаполь. Лукреция попрощалась с ним без особых сожалений. За эти последние дни она окончательно убедилась в том, что ее муж – слабак, а ей нравились мужчины сильные, похожие на отца и братьев.
Джованни, озлобленный и растерянный, решил, что, поскольку он не может сотрудничать с врагами своей семьи, он будет лишь притворяться, что служит им, а сам станет передавать в Милан все сведения о передвижениях и планах неаполитанской армии. Конечно, шпионить – очень опасно, и если его замыслы раскроют, ему несдобровать. Но что еще он может сделать? Как еще сможет сохранить связь со своей семьей? Он был мелким правителем мелкого сообщества и не мог жить без поддержки семьи и Папы.
После отъезда Джованни дворец погрузился в уныние. Развлечения кончились – у девушек не было к ним охоты. Они целыми днями просиживали в комнатах Лукреции. Лукреция возилась с Лаурой, а Джулия все глядела в окна – не покажется ли посланец из Каподимонте?
И вот посланец прибыл, и весть, которую он доставил, была горестной. Анджело Фарнезе при смерти – в этом уже не было никаких сомнений. Он высказал пожелание увидеть напоследок возлюбленную свою сестру Джулию, которая принесла семейству столько благ. Это решило все.
– Я сейчас же выезжаю в Каподимонте, – объявила Джулия. – Мне необходимо попрощаться с братом.
– Ты не можешь ехать, – стояла на своем Лукреция. – Отец будет недоволен.
Но Джулия была тверда, и в тот же день она, Лаура и Адриана отбыли в Каподимонте.
Лукреция осталась совсем одна. В чужом ей Пезаро.
А в замке Бассанелло тоже было не до веселья. Орсино Орсини, как и Джованни Сфорца, был человеком слабым. Джованни не мог забыть, что он принадлежал к захудалой ветви рода, и завидовал своим более богатым родичам, Орсино же не мог забыть, что он мал ростом, что он заикается и что даже покорные служанки неохотно оказывали ему соответствующие услуги.
Он часто пребывал в тоске, ему было ужасно жалко себя. Ему казалось, что все над ним насмехаются – ведь он женат на одной из самых прекрасных женщин Италии, но это только видимость: она ни единого дня не принадлежала ему, еще не став его супругой, она превратилась в любовницу Папы Римского.
Он так и слышал, как люди говорят: «Да он всего лишь Орсино, существо ничтожное».
А мать только усугубляла эти унижения. «Не глупи, Орсино, – твердила она. – Только подумай, какие благодеяния принесла нам Джулия. Богатства! Земли! Разве не выгодно иметь такую жену? А если тебе нужны женщины, так их кругом полно».
La Bella Джулия! Прославившаяся по всей Италии. Любовница Папы Римского! Мать папского ублюдка! Женщина, которой запрещено и близко подходить к Орсино, ибо это может разгневать могущественного любовника!
Орсино лишь сыпал проклятиями.
– Я положу этому конец! – вопил он. – Она сейчас в Каподимонте, вдали от Папы, и, клянусь всеми святыми, я отберу ее у любовника. Она станет моей женой по–настоящему!
Он стоял у окна и разглядывал маленькую деревушку, в центре которой высилась церковь. Он глядел на тихую долину, по которой катил свои воды Тибр. Какой мирный пейзаж! Но недолго еще ему наслаждаться покоем. Его семья поддерживала неаполитанцев, и он командовал бригадой неаполитанской армии. Вскоре ему предстоит отправляться в армию. Так что он уедет от Джулии далеко–далеко, и даже если Папа узнает, что любовница его приехала в Каподимонте повидаться с умирающим братом, он, по крайней мере, будет знать, что Орсино Орсини в этих краях нет.
Но стоит ли по этому поводу беспокоиться?
Французы уже выступили, армия у них сильная, а, как все кругом знали, одной из их целей было низложение Александра. Стоит ли волноваться о том, что Александр успеет узнать, а что – не успеет?
– Клянусь всеми святыми, я получу то, что мне принадлежит! – шипел Орсино.
Он послал за одним из своих капитанов и объявил:
– Тебе придется вести войска в Умбрию. У меня здесь есть еще кое–какие дела.
Капитан поклонился, но Орсино видел в его глазах невысказанный вопрос.
– Я плохо себя чувствую, – пояснил Орсино. – Похоже, у меня начинается лихорадка. Так что я немного задержусь.
И он усмехнулся. Первый шаг сделан.
Похоже, святой отец лишится любовницы, а он, Орсино Орсини приобретет жену.
Солдаты его покинули замок, а он отправился в Каподимонте. И Джулия, и Адриана были немало удивлены его появлением.
– Что это значит? – воскликнула Адриана. – Разве ты не отбыл со своими людьми в лагерь?
– Мне никто не указ – я нахожусь там, где считаю нужным быть.
– Но мы полагали, что ты должен подчиняться приказам! – заметила Джулия.
Орсино внимательно ее разглядывал. Да, похоже, итальянцы справедливо прозвали ее La Bella. Орсино вдруг с болью представил себе, как ласкает его жену Александр, признанный знаток любовных забав, – и в нем вспыхнуло яростное желание.
– Настало время мне самому решать, что нужно в этой жизни мне, – ответил он.
– Но… – попыталась было возразить Джулия.
– …И тебе, – завершил фразу Орсино.
– Вот уж глупость! – фыркнула Джулия и в беспокойстве оглянулась на свекровь. Но Адриана хранила молчание. Адриана не верила, что Милан сможет выдержать натиск французов, значит, вскорости захватчики будут в Риме. И тогда дни Папы Александра сочтены. Женщина столь мудрая, как Адриана, не станет хранить верность тому, чье падение неминуемо. А кто бы ни захватил Италию, такие могущественные семьи, как Орсини и Колонна, непременно выживут, и ее Орсино, хоть и косоглазый заика, все равно останется Орсини. Ему следует проявить чуть побольше твердости, и тогда его физические недостатки будут забыты.
Так что после недолгого молчания Адриана пожала плечами:
– В конце концов он все–таки твой муж, – и вышла из комнаты.
Они остались вдвоем.
Пораженная Джулия разглядывала Орсино.
– Орсино, не делай глупостей, – наконец сказала она. Он схватил ее за руку.
– Ты прекрасно знаешь, что Папа запретил тебе ко мне приближаться! – воскликнула Джулия.
Он расхохотался, взял ее за плечи и грубо встряхнул.
– А разве ты не знаешь, что это мне принадлежит право запрещать Папе приближаться к тебе?
– Орсино!