— Хочешь?
— Хочу. До скрежета зубного. Он как маяк передо мной. Яркий, вызывающий. Мы с ним похожи в чем-то. Я как в зеркало порой смотрю. Я ебанулся, да?
— Я проблемы не вижу, Гер. Ты себя накручиваешь, слишком много думаешь, взвешиваешь. На деле все проще пареной репы.
— Да в том то и дело… что я, блять, нормальный, понимаешь? НОРМАЛЬНЫЙ Я. Но почему-то именно его хочу.
— И я нормальный, Гер, и Пашка нормальный.
— Ты понял, о чем я. Не могу все равно смотреть на других мужиков, мне проблеваться от одной мысли охота. А вот он, а с ним… это пугает меня, — легче становится с каждым словом. Я словно как оборотень шкуру с себя сбрасываю и человеком становлюсь.
— Чем? Тебя же насильно никто не заставлял ничего делать.
— Таблетка. Он мне что-то дал, и у меня крышу сорвало. Да я не то, чтобы его не останавливал, я сам подставлялся, меня так накрыло, что я думал, когда кончу, просто умру нахуй. Мне так с бабами хорошо никогда не было, я бы сказал, по сравнению с тем, что принесла та ночь, все, что было до — пресно и скучно.
— Возможно, потому что ново.
— А может, именно из-за нее и было так круто? Нет, я не спорю, целуется он отлично и минет выше всех похвал, но сам процесс… Боязно становится. Пилюля тогда помогла расслабиться максимально. А без нее?
— Гер, — Паша открыл глаза и чуть привстал. — Ты попробуй. Трахнись с ним… Понравится? Останешься и продолжишь после, развеешь сомнения. А если же наоборот — уйдешь. Мужики не бабы, он за тобой волочиться не станет. В этом плане тут проще, чем с девушками, да и само отношение геев к сексу совсем иное. Да что тут говорить вообще, любовь в однополых парах на грани фантастики, ее почти нет. Секс? Да. Отношения? Возможно. Но что-то искреннее и постоянное, настоящее — это редкость, — последнее от него звучало признанием, и я, правда, себя лишним сейчас чувствую, когда вижу этот схлестнувшийся взгляд. Понимающий. Тут слепой бы понял, что любовь в конкретной гей-паре не менее реальна, чем диван под ними.
— Ладно, я пойду в душ, наверно… — встаю, поняв, что их сейчас лучше оставить, а то, что было мне нужно, я уже услышал. — И спасибо, вы даже не представляете, как сильно мне помогли. Оба причем. Выздоравливай, зараза, — пихаю ногой в бедро блондина и под их улыбки ухожу.
…
Уже две недели прошло, скоро домой. С каждым днем я все больше уверен в своем решении. Сомнений не осталось, теперь появился страх — а что если он за этот месяц нашел себе другого пацана и даже не думает обо мне? Отрывается, движется вперед. Ведь если подумать, месяц, гребаный месяц — это чертовски много, чтобы забыть того, кто почти нихуя не значит для тебя. А я не уверен, что небезразличен ему…
И сам буду лжецом, если скажу, что мне совершенно похуй. Неправда это, ведь симпатия определенно есть, крепкая такая, подпитанная безумным желанием. Я себя уже на мысли ловлю, что если бы не концерты, я бы давно смотался обратно и первым же делом разыскал его.
Номер его телефона, наспех записанный на салфетке, лежит и, сука, гипнотизирует. Не зря меня подмывало позвонить в салон и спросить, как у них дела. Позвонил, узнал, что приходил блондин и меня требовал. Грубовато и нервно, а меня пробирает, представив это раздражение на его лице. Искал… Приятно, черт возьми! Забавен еще и тот факт, что он приплатил парням моим, видимо, наивно полагал, что инфу от меня скроют, как бы ни так…
Теперь вот сижу и думаю, сейчас позвонить или когда уже буду дома? К себе позвать?
— Ты что, святым духом питаешься?
— Уже нет, — выхватываю почищенный апельсин из рук Пашки и впиваюсь зубами в кисловатую мякоть. Сок стекает по пальцам, и я его с удовольствием слизываю, ловя языком капельки.
— Ты же апельсины ненавидишь, — приподнимает бровь Макс, оказавшись за спиной своего любовника.
— Теперь люблю… — пожимаю плечами, с виду равнодушно, а внутри уже трепещет все, когда запах фрукта ударяет в ноздри. Апельсины. Эти гребаные фрукты — прямая ассоциация с ним.
— С чего бы это? Как-то связано с твоим блондинистым трахом?
— Ага. От него ими всегда пахнет, причем я понять не могу, то ли он жрет их регулярно, то ли в туалетной воде или геле для душа есть этот аромат. Но сочетание с его природным запахом действует не меньше афродизиака.
— Приятного аппетита, в таком случае, — хохотнув, вытаскивает из комнаты Пашу и, судя по звукам, их теперь лучше не отвлекать ближайший час. Мать их… заебали по моим нервам как по канату гулять. Но это я так, зависть берет. В самом деле я за них рад. Хоть кому-то хорошо…
Покрутив в руке телефон, окей, в липкой руке, набираю все же номер, абонент которого оказывается доступен, а сердце подскакивает к горлу. И что сказать? И нахуя звоню? Собираюсь сбросить, но он, словно почувствовав, отвечает.
— Слушаю, — а голос в трубке немного не такой, как в жизни. Серьезнее, резче.
— Привет, — получается хрипло. — Это Гера, — кашлянув, сразу ставлю его в известность и жду реакции.
— Оу, теперь я знаю твой номер, Мистер большая, яркая и вконец ахуевшая звезда.
========== -18- ==========
POV Тихон.
Второе заседание в суде все по тому же небезызвестному делу. Скучно и ничего нового. Все бесит, блять, так сильно бесит, что усидеть не могу. Стул, сука, неудобный. Деревянный, дубовый, покрытый ровным слоем краски, и совершенное отсутствие комфорта в придачу. Слушать, о чем там переругиваются с вежливыми улыбками адвокаты — желания нет. Гораздо более занятно рассматривать скучающее лицо судьи, женщины лет сорока, которая лениво переводит взгляд с одного на другого. Сестрица же вырядилась, видимо, во все лучшее и сразу, причем аляповато и не к месту. Уж явно ее туалет не для серьезного заседания. Намалевала себе морду лица, как шваль последняя, и жмется к моему бывшему работничку с видом влюбленной кошки. Тошнотворное зрелище. Видна вся фальшь неприкрытая, грубая. Развод для лохов. Лицемерие. Неестественные улыбки.
Адвокат ее, как истинный цербер, пытается откусить голову моему, используя все заковыристее и заковыристее выражения. Провокационные, спорные, двусмысленные вопросы задает, желая, видимо, подловить на слове или пуще того — запутать, цепляется едва ли не за произношение. Смехотворно. И настолько абсурдно моментами, что я предпочитаю молчать. В отличие от противоположной стороны, где с чувством превосходства, зашкалившей все допустимые пределы самооценкой и, по их мнению, суровой поддержкой они чуть ли не скалятся во все свои челюсти, старательно ловя мой взгляд. А после в два голоса, как под дирижера, явно отрепетировано начинают, словно изголодавшие шавки, нападать. Только вот зубки-то туповаты и малы на меня зариться. Отхватить кусок, да пожирнее они не смогут, даже если и добьются компенсации в пару миллионов своими ухищрениями, меня они не сломают этим.
В принципе, все вполне терпимо, однако, как ни печально, идем мы нога в ногу и исход предугадать сложно. Судя по прогнозам, процесс может затянуться не на один месяц, все зависит от того, сколько у них собрано против меня информации, ну и от меня, как хорошо, а главное некомпрометирующе я буду себя вести и не поддаваться на их провокации.
Выйдя из суда, сразу же закуриваю. Нервишки уже ни к черту, без постоянного, хотя бы такого, успокоения не могу. Скучаю и постоянно думаю о Гере, жду гребаного звонка от парнишки из салона, хоть с какими-то вестями. Судя по тому, что я в интернете нарыл, у них турне началось, и теперь они будут колесить с концертами. Я так-то рад за них и все такое, но он нужен мне. Чем быстрее, тем лучше, как панацея… просто, блять, нужен, иначе ожидание и тоска с ума сведут вконец.
Еще и вчера звонили из больницы, сказали, что отец так и не объявился ни у них, ни на квартире. Не скажу, что меня лихорадит и трясет от этого, однако все равно червячок грызет внутри. Он ведь какой-никакой, но отец.
Бычок летит на асфальт через открытое окно. По радио что-то втирают об экономике, о том, что погода станет на редкость пакостная, да и курс доллара снова нестабилен. Поздравления с днем рождения, бракосочетания и прочей хуеты. Все так банально, скучно, уныло… Голимая попса терзает мои уши, кто-то сигналит недовольно на соседней полосе. Обыденно. Бесит. Раздражает.
Вернувшись домой, ужинаю разогретой пастой и вливаю в себя литр сока, выжатого с утра заботливой Верой Петровной. А после, сытый и все равно недовольный, иду принимать душ. Говорят, вода должна напряжение с тела смывать, как бы ни так. Вылезаю, встряхнув мокрыми волосами, заваливаюсь в кровать, включив какую-то тупую киношку. Спать еще слишком рано, делать нечего, настроение на нуле. Кручу в руке телефон, оставляя отпечатки пальцев на дисплее, смотрю фотки, не так давно закинутые. Гера в клубе, в огромном скоплении народа, с прикрытыми глазами танцует, Гера на сцене без майки, вспотевший, орет в микрофон. Гера там… Гера сям…
Засматриваюсь на него, увеличив фото, приблизив максимально близко его лицо. Телефон на секунду потухает, а после заливается звонкой трелью. Незнакомый номер высвечивается на мигающем дисплее. Громкий женский вокал раздирает динамик, а я думаю: взять или не взять?
Когда слышу его голос в трубке, замираю, не веря до конца. После же, когда он прокашливается и убивает мои сомнения, сразу сказав, кто он, я расплываюсь в улыбке. Дабы скрыть свою бурную реакцию, пытаюсь поддеть. Пришедший в ответ смех с хрипотцой, бархатный, ласкающий приятной волной, проходится по телу. Это приятно — слышать его голос, дыхание. Этого мало, но это все, что есть у меня сейчас…
— Искал меня? — спрашивает ехидно, я даже представляю его выражение лица в данный момент. Наглый, дерзкий и на губах усмешка. — И стопроцентно подумал, что я сбежал, — добавляет со смешком. — Слишком много чести для тебя было бы, Мистер «я напрочь провонял апельсинами». Ты знаешь, что я их ненавижу? Все гребанные двадцать три года, а сейчас сижу и ем, как чертов наркоман, нюхая эту блевотную кислятину, — вздыхает. А я еле сдерживаюсь, чтобы не заржать. Выдал ведь тираду, пиздец какую, впервые слышу от него более пары слов одновременно.
— Я слаще, — улыбаюсь откровенно по-идиотски и радуюсь, что ему не видно моей прихуевшей рожи.
— Знаю, потому и говорю, что настоящие апельсины блевотная кислятина, — опять смеется, но кажется, немного нервно. Создается впечатление, что любое неправильно и не к месту сказанное слово может все нахуй испортить, а мне такого счастья не надо. Совершенно не надо.
— Соскучился? — впору прикусить себе язык, хотя… мне в самом деле интересно, что же он ответит.
— Играешь не по правилам, блондинка, задаешь вопрос, не ответив на сказанное ранее.
— Зачем спрашивать, зная ответ? — игнорирую шпильку.
— Походу, звонить тебе была хреновая идея, — слышу хлопок. Дверь? Окно? Бля, как же бесит, что я его не вижу, не знаю, в чем он, как он, где он, с кем, черт возьми? Просто слушаю каждый шорох и его дыхание, что вибрацией по телу проходится.
Я одержим тобой, сука… но это страшно, даже думать такое чертовски страшно, не то что говорить вслух.
— Искал… — шумно выдохнув, признаюсь, словно в собственном грехе. — Еще как искал, — уже громче говорю, радуясь, что соединение не разорвано. Мостик такой шаткий от него ко мне, и я балансирую похлеще циркачей на этом тоненьком, хрупком построении.
— Почему или для чего?
— Хочу… тату доделать.
— Мастеров в салоне несколько, есть и получше меня, — хмыкнув, отвечает, по голосу слышу, что он не слишком довольный. — Не люблю в людях трусость, хотя порою сам такой.
— О чем ты?
— Просто скажи: Гера, я тебя хочу, так же сильно, как ты хочешь меня, и прекрати играть дурку. Ага?
Теперь мой черед смеяться. Причем искренне и заливисто. Я банально не знаю, что ему ответить, ведь прав же, гад, хочу его, только не знаю, что больше — трахнуть или целовать… Хотя нет, знаю. И то, и то, а главное — много и долго. Я уже истосковался вконец по этой заразе.
— Смеешься, скотина? А мне не смешно, я ж натуралом всю жизнь прожил, педиков на дух не переносил, а тут мало того, что два друга в голубую гвардию свалили, теперь и я такой… Пиздец, приехали.
— Ты всегда такой разговорчивый по телефону?
— Нет, да, не знаю. Я по телефону разговариваю слишком редко, чтобы сравнивать. Одно знаю точно: в жизни я бы не сказал многое из того, что хочу.
— Дрейфишь?
— Нет, смысла не вижу душу открывать тому, кого не знаю практически. Ну, кроме имени, возраста и дерьмового характера.
— Ты мог спросить все, что тебя интересует.
— Меня интересует: какого члена от тебя форсит апельсинами за километр?
— Люблю их с детства. В любом виде.
— Даже гнилые? — хохочет после того, как сделал пародию на рвотный позыв.
— Чего не знаю, того не знаю. Гнилые не пробовал, — пожимаю плечами, что крайне глупо, он ведь меня не видит. — Ты скоро?
— Неделя. Не терпится? — Перестаю его понимать, он то смеется и сводит все в шутку, то резко серьезный, даже излишне. Странный. Язвительный, но, сука, так тянет, что невозможно. Неделя — это так… много и мало.
— Приезжай сразу ко мне.
— Не-а. Ты ко мне. Будем тату доделывать, — издевается.
— Окей, я к тебе. Стандарт набор? Цветы, бутылка, презервативы?
— Первые два пункта смело вычеркивай. Цветы не жалую, бухать не хочу, а вот последнее прихвати, мало ли… совращу тебя, — последнее шепотом, а у меня волосы на загривке встают, и картинка в мозгу так некстати всплывает.
— Я не буду сопротивляться.
— Эй, ты там что, заигрывать начинаешь? Прекрати!
— Кайфолом.
— Нет, просто заебало дрочить в душе. Чем я сейчас и займусь. Радужных снов тебе, блевотина.
Разве можно такое говорить, а после сразу отключаться? Это же пиздец! Гребаный, мать его, пиздец. А из песни слов не вырвешь. Гера в душе… Соблазнительно облизывающий пересохшие губы, с черными дорожками стекающего грима по щекам, глотающий стоны, впивающийся пальцами себе в шею, в волосы, оттягивая, прогибаясь в спине. Блять…
Сажусь на кровати, забиваю его номер и откидываю телефон в сторону. Молодец он, ничего не скажешь. Раззадорил и трубку положил, оригинальное такое у него «спокойной ночи». Как теперь спать-то? Правда ли пошел в душ? Один ли он в нем будет? И как, сука, протянуть эту неделю?..
Утыкаюсь в подушку, пытаясь под бормотание телика уснуть, обычно помогает, но не сейчас. Образы, один ярче другого, рисует воображение. Голос слегка охрипший, будоражащий, все еще звучит в ушах и, как ни странно это в конце концов убаюкивает.
…
Звонок вырывает из сна. Раздражает… Поднимаю, не глядя, кто там, с твердым намерением послать.
— Кто ты, смельчак? — недовольно спрашиваю. Открыв глаза, смотрю сколько времени. Полчетвертого, я ебу!
— Спишь? Так вставай, блять, и вали в аэропорт, — быстро проговаривает Гера, пытаясь перекричать ветер.
— За хуя мне в аэропорт? — не врубаюсь спросонья.
— Сука, холодно здесь, приезжай, или я назад полечу. И тату тебе добьет бомж привокзальный.
— Э-эй, стоп, уже еду, — скатываюсь клубком с кровати, на ходу натягивая попавшие под руку джинсы.
— Я у кафешки буду, — кидает и отключается.
Доезжаю рекордно быстро, играет на руку то, что еще слишком рано и движения почти нет. Сон как рукой сняло, в предвкушении встречи адреналин зашкаливает в крови. От него же можно чего угодно ожидать, ведь еще ложась, я с тоской думал, как выдержать неделю, а тут по прошествии нескольких часов он здесь, и сразу же звонит мне. Приятно. Неожиданно. Интригует.
Выхожу из машины, кручу головой по сторонам, высматриваю и нахожу его темную фигуру у входа кафе, с сигаретой в руке и чемоданом под жопой. Подхожу близко, очень близко, и мы с минуту молчим, тупо глядя друг на друга. Не знаю как у него, а у меня сердце галопом заходится. Эйфория накатывает, обволакивает. Руки так и зудят от желания притянуть его и сдавить в захвате до хруста костей, но я стою, не двигаясь… а он сидит напротив, касаясь ногами моих коленей, смотрит снизу вверх из-под челки. Бледный, с покрасневшим носом и губами, зализанными вконец.
— Чего так долго? Я в сосульку превратился, — встает, потирает руки, недовольно смотрит, кривится.