– Кто ему скажет – вы или я?
Женщины снова начали смеяться, а Генрих смотрел на них с веселым недоумением.
– В чем дело, мои дорогие? Я тоже хочу посмеяться.
– Хорошо, Маргарет, говорите вы.
– Нет, миледи, лучше вы.
– Маргарет ожидает ребенка. Это наш секрет. Шотландцы ничего не знают. Маргарет боялась, что ее к нам не отпустят. Она хочет, чтобы о ребенке узнали тогда, когда возвращаться в Шотландию будет уже поздно.
Король нерешительно улыбнулся, потом тоже рассмеялся.
Он чувствовал себя совершенно счастливым. Как приятно находиться в кругу родных, не думая о смутьянах и заговорщиках!
Все устроится, все образуется, пока же можно насладиться этим маленьким веселым заговором.
* * *
Маргарет и Александр с приятностью проводили время при английском дворе.
– Это очень полезно для добрых отношений между нашими странами, – говорила молодая королева.
Александр не спорил, признавая, что в Англии шотландских гостей и в самом деле принимают весьма радушно.
– Однако пора бы нам в обратный путь, – сказал он.
– Не будем торопиться, это обидит моего отца.
– Что ж, погостим еще.
Когда Александр вновь завел разговор на эту тему, жена пожаловалась на недомогание, и к ней вызвали королевского лекаря.
Затем Генрих и Элеанора призвали Александра и разыграли заранее подготовленный спектакль.
– Александр, ваша жена беременна, – объявила Элеанора. – Беременность стала очевидна только теперь. Врач говорит, что дитя должно родиться в феврале, а это означает, что вашей супруге уже поздно двигаться в обратный путь.
Шотландский король был ошарашен.
– Я вижу, что вы удивлены, – подхватил Генрих, – но признайтесь, что сюрприз весьма приятен. Лекарь говорит, что Маргарет нуждается в хорошем уходе, а уж я позабочусь о том, чтобы она ни в чем не нуждалась. Мать все время будет рядом с ней.
Все еще не пришедший в себя Александр пробормотал:
– По нашей традиции наследник престола должен родиться в Шотландии.
– Разумеется, но ведь лучше, чтобы наследник престола родился в Англии, чем если бы с его будущей матерью случилось несчастье. Не забывайте к тому же, что мы говорим о моей дочери.
На это Александру возразить было нечего. Он обнял Маргарет, сказал, что счастлив вести. Только вот не уверен, следует ли жене задерживаться в Англии.
Генрих покровительственно положил зятю руку на плечо:
– Ни о чем не тревожьтесь, сын мой. Предоставьте все нам с королевой.
В конце концов Александр понял, что спорить бессмысленно и вернулся в Шотландию, оставив жену на попечении тещи.
* * *
Маргарет блаженствовала. Рождество королевская семья отметила в Виндзоре. Элеанора сказала, что в этом году праздник будет особенно торжественный, ибо при дворе гостит шотландская королева.
Мать и дочь все время были вместе, и Элеанора не уставала хвалить Маргарет за проявленное хитроумие. Вот уж поистине достойная дочь своей матери!
Александр писал из Эдинбурга, что шотландские лорды раздражены. Некоторые из них даже намекали, что королева наверняка знала о своей беременности еще до отъезда и скрывала это обстоятельство намеренно.
Маргарет показала матери письмо, и они вместе посмеялись.
– Значит, шотландцы не так уж глупы, – сказала Элеанора. – Но какая теперь разница? Пусть думают, что хотят. Главное, что ваш ребенок родится здесь, и я буду рядом с вами.
– Эта мысль несказанно меня утешает, – ответила Маргарет.
Снежным февральским днем Маргарет разрешилась от бремени своим первым ребенком. Это была девочка, и назвали ее так же, как мать – Маргарет.
В Виндзорском замке воцарилось радостное оживление.
– Назад в Шотландию вы сможете вернуться не раньше, чем поздней весной, а то и летом, – объявила дочери Элеанора. – Такова воля вашего отца.
Маргарет и не думала возражать.
КОНЕЦ ИДИЛЛИИ
Пришла пора, и Маргарет вернулась в Шотландию. Расставание было грустным, и королева после отъезда дочери погрузилась в глубокую меланхолию. А тут еще из замка Беркхэмстед прибыли гонцы, принесшие известие о том, что заболела Санча.
Элеанора немедленно отправилась к сестре и была потрясена тем, как плохо выглядит Санча. Та давно уже прихварывала, но Элеанора и не подозревала, что недуг настолько опасен.
– Слава Богу, что вы за мной послали! – воскликнула королева. – Нужно было сделать это раньше.
– Я хотела, но знала, сколько у вас дел. Я бы и сейчас не просила вас приехать, если б не боялась, что нам вскоре суждено расстаться навеки.
– Какие глупости! Вы скоро поправитесь. Я об этом позабочусь.
– Такова воля королевы, да? – улыбнулась Санча.
– Вот именно. Что с вами?
Санча коснулась рукой груди:
– Мне бывает трудно дышать.
– И давно это продолжается?
– Давно… Но в последнее время стало хуже.
– А Ричард об этом знает?
– У Ричарда и без меня забот достаточно.
– У него не должно быть более важной заботы, как здоровье жены.
– Не все так счастливы в семейной жизни, как вы, Элеанора. Вам всегда и во всем везло. Прекрасный брак, чудесный муж, замечательные дети…
– Перестаньте, ведь вы с Ричардом тоже счастливы.
– Ричард – это не Генрих. Он не из того теста, из которого получаются хорошие мужья. Такие мужья, как король. Генрих – само совершенство.
– Я слышу в вашем голосе горечь. Разве Ричард плохо с вами обращается?
– Нет, не плохо… Просто у него не хватает на меня времени. Ведь он теперь тоже государь.
– И он сделал вас императрицей.
– Для меня титулы значат не так уж много. Я бы предпочла иметь любящего мужа, как ваш Генрих. Вам повезло – вы получили и то, и другое.
– Да, Генрих – прекрасный муж, и дети мои мне тоже нравятся. Но ведь у вас, Санча, тоже есть сын.
– Да, есть. Он хороший мальчик… Правда, ему еще всего десять лет, а для Ричарда существует только старший сын, Генрих. Мой Эдмунд об этом знает. Ричард немного времени проводит в кругу семьи.
– Мне грустно это слышать.
– Как много я мечтала о будущем после того, как вы покинули отчий дом. Какая это была романтическая история! Поэма, потом приезд Ричарда в Ле-Бо! Я часто воображала себе, что принц вернется, а когда все так и произошло, я решила, что моя мечта сбылась. Увы, я хотела от жизни слишком многого.
– Нельзя хотеть от жизни слишком многого – чем большего ты хочешь, чем к большему стремишься, тем большего достигаешь. Конечно, если не жалеешь для этого усилий.
– Вы говорите о себе, Элеанора. Ведь вы всегда были так уверены в себе. Вы твердо знали, чего хотите, действовали решительно… и получали свое.
– У меня тоже не все получалось гладко, Санча.
– Я знаю, но вы всегда были хозяйкой своей судьбы. Вас любит муж, обожают дети. Все это досталось вам по праву, я не спорю. Но не осуждайте нас, менее счастливых, если мы вам время от времени немного завидовали.
– Не говорите глупостей, Санча. Я знаю, что вы счастливы с Ричардом.
– Когда мы были вместе… Нет, даже тогда я знала, что у него есть другие женщины. Совсем не о такой жизни мечтала я в девичестве. Но теперь это уже неважно, конец близок.
– Какой конец?! Перестаньте говорить подобные вещи! Я буду рядом с вами до тех пор, пока вы полностью не поправитесь.
Несмотря на столь уверенный тон, Элеанора была не на шутку встревожена. Санча исхудала, под глазами залегли синие тени. Когда же сестру охватывал очередной приступ кашля, Элеаноре делалось по-настоящему страшно.
День за днем сидела она у постели больной сестры, но той становилось все хуже и хуже.
Они часто вспоминали замок Ле-Бо, свое детство. Элеанора пела баллады собственного сочинения, а Санча лежала с закрытыми глазами и представляла, что она вновь в отцовском замке. Ей казалось, что образы детства ярче и реальнее действительности.
Если б только погода была получше, думала Элеанора. Будь сейчас весна или лето, можно было бы перенести больную в сад, и тогда все было бы почти как в Ле-Бо. Но стоял ноябрь, дни выдавались один сумрачней другого, над стенами замка клубился туман. Год шел на убыль, а вместе с ним угасала и Санча. В конце концов Элеанора, и та поняла, что дни сестры сочтены.
Это осознание было для королевы страшным ударом. Больше всего на свете она любила свою родню, и мысль о том, что младшая сестра скоро покинет бренный мир, наполнила ее сердце глубокой грустью.
Элеанора сидела у окна и смотрела на унылый пейзаж, вполне соответствовавший ее настроению. Голые ветви деревьев бесприютно сникли под серым небом. Пожухлые тростники покрывали болотистую низину рыжим покрывалом, а там, где было посуше, серели сплошные заросли чертополоха. До весны было бесконечно далеко, и в душе королевы угнездилась безысходная тоска.
Санча слабела на глазах. Элеанора оставалась рядом с ней до последнего мига, зная, что своим присутствием облегчает сестре предсмертные страдания.
Санчу похоронили с подобающими почестями, отпевал ее дядя Бонифас. Ричард, находившийся в это время в Англии по делам, даже не соизволил появиться на похоронах супруги. У него были какие-то коммерческие дела в Лондоне.
Элеанора хотела, чтобы Санчу проводили в последний путь пышно и торжественно, как подобает сестре английской королевы.
Генрих не стал спорить. Поскольку Ричард, судя по всему, не собирался возмещать расходы на похороны, король объявил, что за все заплатит его казна.
МЕСТЬ ЛОНДОНЦЕВ
Вражда между королем и баронами ожесточилась до такой степени, что Генрих решил укрепить лондонский Тауэр и Виндзорский замок на случай нападения мятежников.
Недовольные обвиняли государя в том, что он нарушает Оксфордские соглашения – такое название получил договор, заключенный между королем и парламентом в Оксфорде в 1258 году. Члены парламента разработали реформу церкви и устройства королевского двора с тем, чтобы хоть как-то ограничить разбазаривание государственной казны. Затем к соглашению был добавлен еще один существенный пункт: король должен был запретить иностранцам селиться на английской территории, а также изгнать тех чужеземцев, кто успел здесь угнездиться. Народ считал, что увеличение налогового бремени объясняется именно засильем пришельцев.
Король и не думал соблюдать условия договора. Он пускал деньги на ветер, по-прежнему привечал чужеземцев, и в конце концов предводители знати во главе с Симоном де Монфором решили положить этому произволу конец.
Для Генриха настали тяжелые времена. Он уже не осмеливался появляться за пределами королевского дворца без сопровождения хорошо вооруженной охраны. Король жаловался, что бароны натравливают простолюдинов на своего монарха.
Король частенько вспоминал, как его дед, Генрих Второй, в такую же горькую пору приказал написать картину, где подросшие орлята клюют старого орла, своего отца. Эта аллегория должна была изображать Генриха Второго и его взбунтовавшихся сыновей. К счастью, у нынешнего Генриха раздора со своими детьми не было. Нет ничего хуже, когда внутри семьи начинаются распри. Прискорбный эпизод с наследником благополучно разрешился, и козлом отпущения оказался завистливый Глостер, ревнивый противник Монфора. Эдуард – добрый сын, да и остальные дети любят своего отца. Достаточно вспомнить, на какую хитрость пошла Маргарет, обманула и собственного мужа, и его министров, лишь бы погостить под отчим кровом.
Если бы не проклятые изменники, бунтующие против законного короля! О, ненавистные бароны, возглавляемые человеком, который лишил Генриха сна и покоя – Симоном де Монфором!
Однажды король молился в Вестминстерском аббатстве и, проходя по галерее, увидел, как один из монахов пишет картину, изображающую обитель. Король остановился и залюбовался работой художника. Мастер с невероятным искусством сумел изобразить фактуру серых каменных стен.
– Хорошая работа, Вильям, – похвалил король.
Художник просиял и поклонился.
– Я вижу, ты настоящий мастер.
– Господь добр ко мне, – ответил монах. – Все, чем я обладаю, – дар Всевышнего.
– Это верно, но ты должен радоваться, что Он избрал своим орудием именно тебя.
Король еще постоял некоторое время, разглядывая картину.
– Вот что, мой славный монах, – сказал он, прищурившись. – Напиши картину и для меня. Изобрази там, как подданные набросились на своего короля, задумав разорвать его на куски. А спасают короля… да, спасают его верные псы. Напишешь такую картину, добрый Вильям?
– Милорд, я напишу любую картину, какую вы прикажете.
– Значит, сюжет тебе задан. Пусть будущие поколения знают, среди каких изменников и предателей довелось мне жить. И не беспокойся, за работу тебе хорошо заплатят.
Монах склонился в низком поклоне, а король проследовал дальше. Вильям вернулся к работе, уверенный, что король и не вспомнит о своей блажи. Его величество опечален положением дел в стране, да это и неудивительно. Зреет большая смута, еще одна искра, и воспылает пожар.
Вот почему Вильям был немало удивлен, когда на следующий день его вызвали пред очи короля. В тот же день художник приступил к работе над картиной.
Король остался доволен холстом. Всякому было ясно, в чем замысел художника.
– Эту картину я прикажу повесить в Вестминстере, в моей туалетной комнате. Всякий раз, во время умывания, я буду смотреть на нее и вспоминать о неблагодарности тех, кто обязан служить мне верой и правдой. Мой казначей Филипп Ловель заплатит тебе за труды. Ты хорошо поработал.
Картину повесили в умывальной, и король каждое утро подолгу разглядывал ее. Однако через несколько недель его интерес к картине заметно поубавился, ибо Симон де Монфор, решивший, что время для мятежа еще не созрело, уехал за море, во Францию.
* * *
Вновь началась смута в Гаскони, и король решил, что должен отправиться туда лично.
Генрих сказал супруге, что мысль о разлуке с ней разрывает ему сердце.
– Тогда я отправлюсь с вами, – ответила она.
Король нахмурился:
– Мне будет без вас тяжело, но должен же кто-то управлять страной.
– Проклятый Монфор уехал, теперь народ возьмется за ум.
– Как бы не так, – покачал головой Генрих. – Народ, возможно, и в самом деле поутихнет, но у нас все равно слишком много здесь врагов. Вот почему я должен как можно скорее замирить Гасконь. Да и с Людовиком встретиться не помешает. Нужно прощупать, как он относится к нашим бедам, попросить у него помощи.
– Вы думаете, он нам поможет?
– Короли не любят, когда кто-то из монархов лишается короны.
– Лишается короны! Неужели вы думаете, они осмелятся?
– Пытались же они поступить подобным образом с моим отцом. Это была настоящая катастрофа для монархии. Память об унижении королевской власти вечно будет жить в людской памяти. Вряд ли Людовик захочет, чтобы меня свергли собственные подданные. Это создало бы опасный прецедент. Вот почему я рассчитываю на помощь французского короля.
– Он обязан нам помочь, – горячо проговорила Элеанора. – Ведь он муж Маргариты.
– Увы, любимая, не все придают такое значение родственным связям, как мы с вами.
– И все же я настаиваю – я должна поехать с вами. В последнее время вы что-то стали прихварывать.
– Мне тягостно думать, что я уеду без вас.
– Но у нас есть сын. Пусть Эдуард вернется в Англию. Он уже достаточно зрел, чтобы править страной в ваше отсутствие. Я вижу, Генрих, вы колеблетесь? Не бойтесь, мой сын никогда не выступит против своего отца.
Генрих поцеловал ей руку:
– Вы правы, как и обычно. Мне следовало бы во всем вас слушаться. Да, пусть Эдуард вернется. Наш сын позаботится о королевстве, пока мы отсутствуем. И тогда мы с вами можем не разлучаться.
Элеанора была счастлива, что настояла на своем. Но удача, казалось, окончательно отвернулась от короля. Во Франции он заболел лихорадкой, да так тяжело, что, если бы не заботливый уход супруги, он бы уже не поднялся с ложа. Генрих сам признавал, что, не будь рядом Элеаноры, он не нашел бы в себе сил бороться со смертью. Однако Элеанора ни на миг не отходила от его постели, обеспечивала короля всем необходимым, лично присматривала за лекарями. Самым же существенным было то, что королева поддерживала больного морально, постоянно говоря ему, как нужен он жене и детям.