— Я уже не мог остановиться и нещадно избивал его. Золена пыталась остановить меня. В конце концов ей как-то удалось оттащить меня в сторону. И она хорошо сделала, иначе я, наверное, убил бы его.
Джондалар встал с лежанки и вновь начал мерить шагами пещеру.
— Тогда-то все и вышло наружу. Все грязные подробности… Ладроман публично рассказывал всем и каждому о наших отношениях. Я был потрясен, осознав, как долго он, оказывается, следил за нами и как много ему удалось подслушать. Мы с Золеной должны были ответить за эти отношения, — Джондалар вспыхнул уже при одном воспоминании, — и в итоге нас признали виновными… Но я был очень расстроен из-за того, что они возложили всю ответственность на нее. А самое ужасное было в том, что я был сыном такой матери, как Мартона. Ведь она являлась вождем Девятой Пещеры, а я опозорил ее. Вся Пещера пришла в смятение.
— И что же сделала твоя мать? — спросила Эйла.
— Она сделала то, что должна была сделать. Ладроман сильно пострадал от моих побоев. Я выбил ему несколько зубов. Теперь он не мог нормально пережевывать пищу, а кроме того, женщины не любят беззубых мужчин. Матери пришлось заплатить большой выкуп, чтобы возместить ущерб. И поскольку мать Ладромана настаивала, Мартона была вынуждена выгнать меня из Пещеры.
Закрыв глаза, он помолчал, вспоминая те далекие события, и болезненно поморщился.
— Я проплакал всю ночь… — Джондалару явно нелегко далось это признание. — Вскоре мне предстояло покинуть Пещеру и отправиться куда глаза глядят. Эта неизвестность страшила меня. Я не знал, что мать послала гонца к Даланару с просьбой принять меня.
Он перевел дух и продолжал:
— Золена ушла раньше меня. Ее всегда тянуло к Зеландони, и она решила присоединиться к Тем, Кто Служит Великой Матери. Я тоже подумывал о Служении… Например, я мог бы стать резчиком, но мне казалось, что у меня слишком мало способностей для такого ремесла. Потом пришло известие от Даланара, и я узнал, что Вилломар согласился принять меня в племя Ланзадонии. По сути дела, я не знал Даланара. Он покинул Пещеру, когда я был совсем ребенком, и мне приходилось видеть его лишь на Летних Сходах. Поэтому я не представлял, что меня ждет, но Мартона сделала хороший выбор.
Джондалар умолк и вновь опустился на колени возле очага. Выбрав несколько сухих веток, он подбросил их в костер.
— Пока я оставался в Пещере, люди избегали общаться со мной и всячески оскорбляли и ругали меня, — продолжал он. — Некоторые даже уводили своих детей при моем появлении, чтобы я не оказывал на них дурного влияния, словно один мой вид мог совратить их с пути истинного. Я понимал, что заслужил это. То, что мы сделали, считалось ужасным преступлением, и мне хотелось умереть…
Эйла молча ждала продолжения, наблюдая за Джондаларом. Она не вполне поняла все тонкости обычаев его племени, о которых он говорил, но глубоко сочувствовала ему, поскольку ей самой довелось пережить подобные страдания. Ей тоже приходилось нарушать табу и нести суровые наказания, но зато она приобрела много полезных знаний. Сначала ее считали чужой, и она, не стесняясь, спрашивала, почему Клан считает, что она поступила очень плохо. В результате ей стало понятно, что, в сущности, нет ничего плохого в том, что она охотится с пращой, копьем или любым другим оружием. Просто по обычаям Клана женщинам нельзя было участвовать в охоте. И Эйла не жалела о том, что в нарушение всех традиций высказала все Бруду.
Джондалар сидел, печально повесив голову, и вспоминал свое унижение и бурные объяснения с соплеменниками; Эйла переживала за него и, пытаясь по-своему помочь ему разобраться в этой ситуации, сказала:
— Джондалар, ты поступил ужасно, — он согласно кивнул, — когда так сильно избил того мужчину. Но что плохого в том, что происходило между тобой и Золеной? — спросила Эйла.
Он недоумевающе посмотрел на нее, удивляясь ее вопросу. Он ожидал презрения, насмешек или укора, поскольку и сам считал, что его чувства и действия были отвратительными.
— Разве ты не поняла? Золена была моей донии, моей наставницей. Мы оскорбили Великую Мать. Нанесли Ей обиду. Это считается позорным проступком.
— А что в этом позорного? Я по-прежнему не понимаю, что плохого было в ваших отношениях.
— Эйла, когда женщина исполняет роль Великой Матери, чтобы научить юношу, она берет на себя огромную ответственность. Она готовит юношу к зрелости, чтобы он смог потом сделать девушку женщиной. Дони возложила эту обязанность на мужчин, именно они должны открывать женщину, готовить ее к приему мужских духов, которых ниспосылает Великая Земная Мать, чтобы женщина смогла родить детей. Это священный долг. И такая подготовка является особенной, она отличается от обычного общения между мужчиной и женщиной, и к ней относятся очень серьезно, — пояснил Джондалар.
— А ты относился несерьезно?
— Нет, конечно, нет!
— Тогда что же ты сделал плохого?
— Я осквернил священный ритуал. Я полюбил…
— Ты полюбил. И Золена полюбила тебя. Что в этом плохого? Разве ваши чувства не были искренними и добрыми? Ведь любовь нельзя запланировать. Она рождается неожиданно. Разве не естественно, что ты полюбил женщину?
— Она была не просто женщиной, она была моей донии, — возразил Джондалар. — Ты не понимаешь.
— Да, ты прав. Я не понимаю. Бруд изнасиловал меня. Его действия основывались на жестокости и ненависти; причинив мне боль, он испытал радость. Потом ты научил меня получать Дары Радости, и это оказалось совсем не больно, а очень приятно. Ты также пробудил во мне искренние и добрые чувства. И я поняла, что именно они определяют любовь, но сейчас ты говоришь мне, что любовь может быть плохой, что она может стать причиной огромных страданий.
Джондалар взял еще немного хвороста и подбросил в костер. Как же еще он может объяснить ей эту ситуацию? Можно любить свою мать, но нельзя сделать ее своей женой, и также нельзя сделать своей женой донии и принять ее детей в свой очаг. Джондалар не знал, что сказать, но молчание было явно напряженным.
— Почему ты покинул Даланара и вернулся обратно? — немного помедлив, спросила Эйла.
— Моя мать послала за мной… Хотя, по правде говоря, причина была в другом. Я сам хотел вернуться. Конечно, Даланар был добр ко мне, и я полюбил Джерику и мою кузину, Джоплайю, но все-таки я не чувствовал себя дома. Я не знал, смогу ли когда-нибудь вернуться в свой родной дом. Мне было страшно возвращаться туда, но я хотел этого. Я поклялся, что никогда больше не позволю своим чувствам выйти из-под контроля.
— И ты был счастлив, вернувшись домой?
— Сложно сказать. Но, прожив дома несколько дней, я понял, что все не так страшно, как мне представлялось. Семья Ладромана покинула Девятую Пещеру, и поскольку он не маячил перед глазами, напоминая о моем проступке, то все быстро забыли об этом. Не знаю, что было бы со мной, если бы он по-прежнему жил в Девятой Пещере. Но во время Летних Сходов мне приходилось несладко. Я вспоминал о своем позоре каждый раз, когда встречал Ладромана. Потом было много разговоров, когда вернулась Золена. Это произошло немного позже. Я боялся встречаться с ней и в то же время мечтал об этой встрече. Я ничего не мог с собой поделать, Эйла. Даже пройдя через все эти унижения, я продолжал, как мне казалось, любить ее. — Его взгляд молил о понимании.
Джондалар опять вскочил с места и начал вышагивать от стены к стене.
— Она очень изменилась. Она уже достигла высокого положения среди Зеландонии и стала одной из почитаемых служительниц Великой Земной Матери. Я поначалу не поверил этому. Мне хотелось понять, действительно ли она так сильно изменилась. Хотелось узнать, остались ли у нее какие-нибудь чувства ко мне. Для этого надо было встретиться с ней наедине, и я придумал, когда смогу осуществить свое желание. Вскоре должен был состояться праздник Почитания Великой Матери. Сначала она старалась избегать меня, но потом перестала. Мы встретились, и на следующий день кое-кто начал возмущаться, несмотря на то что считалось совершенно естественным делить Дары Радости со служительницей Великой Матери на таком празднике. — Он насмешливо фыркнул. — Им не стоило беспокоиться. Золена сказала, что она по-прежнему любит меня и желает мне только добра, но ее чувства все-таки изменились. В действительности она больше не хотела быть со мной.
По правде говоря, — заметил он с горькой иронией, — я думаю, что ее отношение ко мне осталось очень теплым. Мы стали добрыми друзьями, но Золена знала, чего хочет… и она добилась этого. Теперь Золены больше нет. Прежде чем я отправился в Путешествие, она стала главной служительницей Великой Матери. Наверное, из-за этого я и решил уйти вместе с Тоноланом.
Остановившись возле выхода из пещеры, Джондалар глядел в темноту ночи поверх залатанного занавеса. Эйла встала и присоединилась к нему. Она стояла с закрытыми глазами, чувствуя, как холодный ветер обдувает ее лицо, слушая ровное дыхание Уинни и чуть беспокойное сопение Удальца. Джондалар тяжело вздохнул, потом вернулся к очагу и вновь опустился на циновку. Похоже, ложиться спать он пока не собирался. Эйла последовала за ним, сунула несколько камней в костер, чтобы они разогрелись, затем, наклонив бурдюк, налила немного воды в почерневшую от дыма водонепроницаемую корзину. Эти воспоминания так взбудоражили Джондалара, что он забыл про сон.
— По возвращении домой самым радостным для меня событием стала встреча с Тоноланом, — сказал он, продолжая прерванный рассказ. — За время моего отсутствия он подрос, и, когда я вернулся, мы стали добрыми друзьями. У нас оказалось много общих интересов, и мы были практически неразлучны…
Джондалар помрачнел и умолк, огорченно вздохнув. Эйла понимала, как тяжело он переживал смерть брата. Джондалар, сгорбившись, сидел рядом с ней, его плечи поникли, точно придавленные тяжкой ношей; вид у него был совершенно измученный, и Эйла поняла, что этот разговор о прошлом явился для него тяжким испытанием. Ей было неизвестно, что вызвало вдруг эти воспоминания, но она видела, что какие-то мысли все больше тревожат его.
— Эйла, а мы не сможем на обратном пути найти… то место, где Тонолан… был убит? — прерывающимся голосом сказал он, поворачиваясь к ней. В глазах его блестели слезы.
— Я не уверена, но мы попытаемся. — Она добавила еще несколько камней в воду и достала успокаивающий сбор целебных трав.
Вдруг ей вспомнилось, как она тревожилась и боялась за него в ту первую ночь в пещере, не зная, умрет он или выживет. Тогда Джондалар метался в жару и бредил, зовя брата. И хотя ей были непонятны его слова, но ей стало ясно, что он зовет того мужчину, которого она похоронила. Когда Эйла наконец научилась понимать его, он смог поделиться с ней своим горем, и она осознала, как он страдает из-за этой невосполнимой потери.
— Ты знаешь, что в ту первую ночь, что я провел в твоей пещере, я плакал впервые за долгие годы, — сказал он, и Эйла вздрогнула, подумав, что он словно прочитал ее мысли, но Джондалар просто продолжал говорить о Тонолане. — Да, я не плакал очень давно, с тех самых пор, когда моя мать сказала мне об изгнании. Эйла, ну почему он должен был умереть? — с отчаянной мольбой в голосе произнес Джондалар. — Тонолан был младше меня! Он не должен был умереть таким молодым. Мне было невыносимо сознавать, что его больше нет на этом свете. И, думая об этом, я был не в состоянии сдерживать свои чувства. Не знаю, что бы я делал, Эйла, если бы тебя не было рядом. Я никогда не говорил тебе этого прежде. Думаю, мне было просто стыдно… Ведь я опять потерял контроль над собой.
— При чем тут стыд, Джондалар, если человек так безумно страдает, горюет… или любит?
Он отвернулся от нее.
— Значит, ты считаешь, что в этом нет ничего стыдного? — В его голосе явно слышались нотки презрения к самому себе. — Даже если человек использует это в собственных целях и причиняет боль другому человеку?
Эйла озадаченно нахмурилась.
Он, вновь прищурившись, взглянул на маленькие язычки пламени, вспыхивающие в очаге.
— В первое лето после моего возвращения из изгнания на Летнем Сходе меня выбрали для проведения ритуала Первой Радости. Я очень обеспокоился, как и большинство мужчин в таких случаях. Это беспокойство было связано с тем, что нельзя причинять боль девушке, а я отнюдь не маленький. Этот ритуал всегда проводится в присутствии свидетелей, которые должны подтвердить, что девушка стала женщиной, а также, что она не испытала боли. Кроме того, мужчину беспокоит, сможет ли он доказать собственную зрелость. Потому что если он не сможет, то будет опозорен и его в последний момент заменят другим мужчиной. Да много разных случайностей может произойти. Я должен благодарить Зеландонии, — произнес он с язвительной усмешкой, — она вела себя так, как полагалось вести себя донии. Ее поддержка мне очень помогла… и я оказался на высоте.
Но тем вечером я думал о Золене, а не о Зеландонии. Потом я увидел испуганную девушку, которая должна была пройти со мной этот ритуал, и понял, что она волнуется гораздо больше меня. Она действительно выглядела ужасно напуганной, когда увидела размеры моего копья; многие женщины страшатся его в первый раз. Но я вспомнил то, чему меня научила Золена, вспомнил, как надо подготовить женщину, как сдерживать и контролировать себя и как доставить удовольствие ей. Я был потрясен, осознав, что неуверенная и испуганная девушка превращается в зрелую и чувственную женщину. Она оказалась такой отзывчивой и такой нежной… В ту ночь мне показалось, что я полюбил ее.
Эйла заметила, что лицо его уже в который раз за этот вечер исказила гримаса мучительной боли. Джондалар опустил глаза, потом вскочил и начал опять нервно ходить по пещере.
— Я никогда не научусь сдерживать свои чувства! Уже на следующий день я понял, что на самом деле вовсе не люблю ее, но она полюбила меня! Ей также не полагалось влюбляться в меня, как мне не полагалось любить мою донии. Я должен был сделать ее женщиной, научить ее принимать Дары Радости, но не давать ей повода полюбить меня. Я старался не обидеть ее, но видел, как она была огорчена, когда я объяснил ей все это.
Джондалар вдруг стремительно подошел к очагу и, остановившись перед Эйлой, сказал, почти срываясь на крик:
— Понимаешь, Эйла, это был мой долг, моя священная обязанность… Это священный ритуал превращения девушки в женщину… И я вновь осквернил его! — Он опять принялся ходить по кругу. — И это еще не все. Помню, тогда я сказал себе, что никогда не повторю больше подобной ошибки, но на следующий раз произошло все то же самое. Я говорил себе, что больше не соглашусь исполнять эту священную обязанность, что я не достоин этого. Но в очередной раз, когда они выбрали меня, я не смог отказаться. Я хотел участвовать в этом ритуале. Меня часто выбирали, и я стал с нетерпением ждать этого, этих ночей, исполненных любви и нежности, несмотря на то что наутро я раскаивался и ненавидел себя за то, что использую этих юных девушек и священный ритуал в собственных целях.
Облокотившись на стойку с целебными травами, Джондалар смотрел на сидевшую возле очага Эйлу.
— Но через пару лет я понял, что мне чего-то не хватает. Я догадался, что Великая Мать наказывает меня… Мужчины моего возраста давно нашли себе женщин, создали семьи и гордились детьми своего очага. Но я был не способен полюбить женщину настолько, чтобы связать с ней свою жизнь. Я узнал многих женщин, мне нравилось общаться с ними и делить с ними Дары Радости, но чувство любви я испытывал только тогда, когда мне нельзя было испытывать его. Во время ритуала Первой Радости… и его хватало только на одну ночь. — Он сокрушенно опустил голову.
Услышав тихий смех Эйлы, он вздрогнул и с недоумением посмотрел на нее.
— Ох, Джондалар. Но ведь ты же нашел свою любовь. Ты ведь любишь меня, правда? Неужели ты не понимаешь? Ты не был наказан. Тебе было назначено ждать меня. Я говорила тебе, что мой тотем привел тебя ко мне, а может быть, это сделала Великая Мать. Но конечно, тебе пришлось пройти долгий путь. Тебе пришлось очень долго ждать. Если бы ты нашел свою любовь раньше, то никто не пришел бы сюда. И мы бы с тобой никогда не встретились.
«А что, если это правда?» — размышлял он. Ему очень хотелось верить этому. Впервые за долгие годы тяжкий груз, лежавший у него на душе, стал легче, и свет надежды на мгновение зажегся в его глазах.