- Идет! - сказал Терра, ему стало жаль этого подвижника честолюбия. Сам он никого не утруждал вопросом своей женитьбы. - У меня есть один второстепенный вопрос: решение зависит от тебя одного? Твоя избранница возражать не будет? И ее отец тоже?
- Беллона любит меня, - сказал Мангольф, сдвинув брови. - Она была принесена в жертву господину фон Толлебену. Подобного опыта старик не повторит. К тому же он поклялся отомстить всему юнкерскому сословию. Я, при моем влиянии на Ланна, прямо-таки послан ему судьбой в качестве зятя. Прими во внимание, что Ланна не сегодня-завтра рейхсканцлер.
- Чистая работа! - заметил Терра, словно дивясь механизму машины.
- Даже слишком, - сказал Мангольф, бросив взгляд в свою бумагу. - На меня оказывают давление. Я могу попасться помимо моей воли. Всем заправляет графиня Альтгот.
- Со своим политическим салоном.
- Она в переписке с Беллой Кнак. Она принадлежит к тем немногим дальновидным людям, которые заранее принимали в расчет возвращение Кнаков.
- Что Альтгот на высоте, я не сомневаюсь, - подтвердил Терра.
- Она устроила у себя филиал ланновского салона, - пояснил Мангольф. Ланна, таким образом, приобрел неофициальную базу, где действуют в его интересах.
- Да и она не в накладе, ей больше не будут приписывать любовников. Политика - лучшее алиби. Догадливая дама - Альтгот!
Мангольф неодобрительно покачал головой.
- С ней надо считаться всерьез.
- Тогда слушайся ее!
- Нет, я только спрашиваю: чего она добивается для себя? Может быть, Кнак подкупил ее? Тогда я окажусь в дураках.
Несмотря на озабоченный вид Мангольфа, Терра едва удержался, чтобы не расхохотаться. Перед ним встало видение былых времен, дверь в родительский дом Мангольфа с дощечкой: "Мангольф, комиссионер". Шаткая скрипучая лестница ведет на вышку, а там маленькая комнатка, клетушка, пространство в один шаг, - и кто же там оборачивается, сумрачно хмуря чело? - Тот самый, кто и сейчас склонил к нему чело и хмурится в сомнении, не обсчитывают ли его, предлагая богатейшую невесту Германии.
Терра не засмеялся.
- Здорово! - заметил он.
Мангольф словно не понял его.
- Я верю только в свою зоркость, - продолжал он, - ну, еще, пожалуй, в твою.
- Так пустим ее в ход, - решил Терра. - Выкладывай, какие у тебя подозрения.
- Подозрений нет, есть только баланс. - Он протянул свою бумагу и, видя, что Терра растерянно вглядывается в нее: - Посмотри, прибыль и убытки сходятся без остатка.
Терра в самом деле увидел два проставленных друг против друга столбца статей расхода и прихода; с точки зрения считавшего, они, очевидно, сходились без остатка, ибо в конце каждой строки стоял нуль.
- Сейчас объясню тебе мой баланс, - заметил Мангольф и, в ответ на жест Терра, подвинувшего к нему бумагу: - Не надо! Я знаю его наизусть.
Он знал свой баланс наизусть, как Терра свой договор; и теперь, вычисляя снова, копаясь в нем и болея им, он горел на том внутреннем огне, который был знаком и Терра.
- Она богата, но скомпрометирована. - Он провел в воздухе черту: - Я беден, но безупречен.
- Тут, правда, трудно решить, на чьей стороне выгода, - пробормотал Терра.
- Она меня любит, я ее не люблю, - продолжал Мангольф.
- Преимущество явно на твоей стороне! - вскричал Терра.
- Постой! Правый столбец: я пасую перед богатством. Она же не только знает это, но и считает естественным.
- Просчет, - сказал Терра.
- Я не дворянин, и у меня совсем нет родни. Именно потому я и не наглец вроде Толлебена. У нее нет матери, зато есть пренеприятный отец.
- В итоге нуль, - сказал Терра.
- Я не офицер и не корпорант, зато я элегантней, чем обычно бывают эти господа, у меня тип иностранца, и я при случае не откажусь драться.
- Ты не откажешься драться? - поспешно подхватил Терра.
- Поверь мне, я слишком ловок, чтобы когда-нибудь довести дело до этого. - Черта и следующий столбец: - Она с виду современная дама, а по существу напыщенная гусыня.
- Опять ничего, - сказал Терра. - Последняя статья.
- Мое будущее неопределенно. Правда, мне покровительствует Ланна. Другой столбец: она, при своих средствах, вправе рассчитывать на успех в жизни, - правда, этот успех может быть и двусмысленным.
- В итоге, - заключил Терра, - ты вышел из низов, она тоже, ты можешь пригодиться ей, как и она тебе.
- Но из всего этого ровно ничего не следует, - простонал Мангольф. Все та же мучительная неопределенность, круглый счет обывателя. - Он вскипел. - Как бы я швырнул ей эти деньги, если бы на ее стороне был минус. А будь у нее плюс, я бы ей показал себя и свои способности.
- Да, твои способности ты не учел, - заметил Терра.
- Потому что они естественны, как само бытие, а кроме того, зависят от обстоятельств. Каким бездарным окажусь я со своей пушечной принцессой, если в день моей свадьбы вся Европа заключит вечный мир!
- Твое дело воспрепятствовать этому, - сказал Терра и добавил резко: Мое же, наоборот, - этому способствовать.
- Вот оно где - решение! - Мангольф возбужденно вскочил. - Каждый будет добиваться своего. Пусть девица проведет еще года два в посте и молитве, тогда выяснится, кто из нас сильнее, ты или я. От этого зависит ее счастье.
- Ты ведь сидишь в самом осином гнезде, тебе бы уже сейчас следовало знать, какое взято направление.
- Нашей политики? Понятия не имею. Ее курс кажется все бессистемнее, чем ближе к ней стоишь. Весь секрет в том, что у нее попросту нет цели. Кто до этого додумается, того мое начальство отличает! - И Мангольф захохотал как бес.
- А твои пангерманцы? - Теперь встал и Терра.
Мангольф бросился к нему через всю комнату и схватил его за руку.
- Скажи мне только одно, но с полной искренностью, какая возможна только между нами: то, что я с ними якшаюсь, очень меня компрометирует? - И так как Терра сжал губы: - Говори, нового ты мне ничего не скажешь. Ведь они во всем: и в публичных выступлениях и в программе до такой степени зарываются, что никакая мало-мальски жизнеспособная нация не позволит им втравить себя в войну. Даже круглому дураку это должно бить в нос.
- Бить в нос? - повторил Терра. - Да в этом же половина успеха. Смешное у нас способны оценить немногие, зато кричащее импонирует всем. "Жизнь - это плакат", - говорит монарх своему народу, и тот с каждым днем все лучше понимает своего монарха.
Мангольф шагал по комнате.
- Знать бы, достаточно ли мы нагнали страху на наше начальство, и даже самое высшее, чтобы оно холодно приняло попытку Англии к сближению!
- Как? Разве таковая предвидится? - Терра вышел на середину комнаты.
- С тобой мне не следовало говорить об этом, - отозвался Мангольф из темного угла.
- Успокойся, - сказал Терра. - Я не выступлю в газетах в пользу союза с Англией. Союз с Англией произвел бы дурное впечатление на многие другие европейские страны и у нас самих увеличил бы соблазн легкой победы. Нет, я противопоставлю твоему пангерманскому союзу другую лигу.
- Какую?
- Лигу противников смерти.
- Прощай! - сказал Мангольф. Он спрятал свой баланс. - Я опираюсь на действительные факты. Таким образом, наш вопрос относительно моей женитьбы на бывшей Кнак почти разрешен. - Беглое рукопожатие, но уже в дверях Мангольф обернулся. - Еще новость: Толлебен сватается к Алисе Ланна.
Терра разразился хохотом.
- А она составляет свой баланс, - попытался Мангольф перекричать его хохот и затем исчез.
Все это отняло немало времени; Терра сел за стол, собираясь проработать всю ночь. Мысль жениться на женщине с той стороны оказалась удачнее, чем он предполагал, раз Алиса одновременно обдумывала кандидатуру Толлебена. "Моя Алиса" - чувствовал он, но тем усерднее старался работать. Княгине Лили пора бы вернуться. Где она застряла? О ней ничего не слышно. "Дочери нового рейхсканцлера прядется напрасно дожидаться моей скромной персоны. Ей ничего не останется, как пойти на уступки, да и мне тоже", - думал он, склонившись над бумагами и гримасами выражая недовольство собственными мыслями. Вдруг он отбросил документ, он ощутил, как бледнеет и разглаживается его искаженное лицо. "Я люблю Алису, а она меня - вот сейчас, в эту самую минуту. Мне довольно одного сознания. А счастья, большего, чем дает повседневность, мы не станем себе желать. Кто порхает, пахать не может. Я из тех, кто медленно, но верно движется вперед".
Глаза выразили сомнение. "Кто я?" - с этим вопросом он подошел к окну. Снизу долетали, то нарастая, то замирая, уличные шумы, неустанный прилив и отлив ночной жизни. "Я такой же, как сотни тысяч. Какой обыватель не припомнит в своем прошлом хоть одной юношеской глупости вроде преобразования мира или любви к принцессе? Незаметно для себя я избрал вернейший путь стать обывателем".
Но другой, более смелый голос возмутился в нем: "Нет! Ты будешь жить во имя многих. В этом твое отличие". Он отворил окно навстречу шуму стихий, и сразу его внутренняя тишь замутилась и заволновалась. Все мышцы его коренастого тела напряглись, он расставил ноги и уперся руками в обе стороны оконной ниши, словно силой удерживая распахнутые ворота, в которые должна хлынуть улица, в которые должны хлынуть все улицы.
- Аминь, - сказал Терра, снова усаживаясь за стол. - У меня своя определенная задача, скажем между нами: призвание свыше, миссия вождя. Обстоятельства требуют, чтобы она осуществлялась в будничной обстановке, как обыденное дело. А потому лукавить неизбежно. Моя миссия гласит: "Да не будет у вас нужды убивать друг друга". Аминь. А теперь за работу, чтобы выбиться из неизвестности! - И он придвинул отброшенный документ.
Так как о невесте не было ни слуху ни духу, он пошел к ней. Она оказалась дома. "Недавно?"
- Нет, порядочно, - сказала она. - Но с нашим объяснением нечего было спешить.
- Ты помолодела, если только возможно было стать еще моложе. Как ты этого добилась?
- Так я тебе снова нравлюсь?
- Когда мы поженимся?
- Ты еще не раздумал? Тогда лучше поговорим начистоту. Ты не можешь требовать, чтобы я ради тебя разорилась. Своя рубашка к телу ближе.
И тут Терра узнал, что в истории с Каппусом он сглупил непростительнейшим образом. Всякий другой не стал бы выносить дело в суд, а столковался бы с самим Каппусом. Пусть бы изобретатель обрел, что ему причиталось, а Терра, естественно, должен был потребовать у Каппуса свою долю, - иначе к чему вся затея? Он не понял, как ему следует действовать, невесту его это ужасно поразило. Счастье, что она вовремя уберегла себя от такой ненадежной опоры.
- Выйти за тебя, дружок, равноценно самоубийству.
Терра, не без сожаления, согласился с ней.
- Такая достойная женщина, - я говорю, а сердце у меня кровью обливается, - имеет бесспорное право на нормального мужа из самого нормального буржуазного круга. За всю твою благословенную жизнь ты не сделала для своего преуспеяния ничего такого, что буржуазное общество не вменяло бы в обязанность своим сочленам. Ты только придавала элегантность своим подлостям, но и это оно тебе со временем простит.
Она не выдержала и рассмеялась:
- Какой ты чудак! Приходи почаще! Только предупреждаю - мои дела в полном расцвете. Спальня остается у меня, я продаю лишь мавританский кабинет. В полумраке я больше не нуждаюсь.
- В том бог свидетель, - сказал он торжественно. Он смотрел, как она на полном свету высоко вытянула руки над копной своих огненных волос и поднялась на носки. Формам вернулась прежняя мягкая пластичность и мускулистая упругость, а краскам - свежесть, как от притока обновленной крови: неувядаемая стояла она, сдвинув носки, словно балансируя на шаре, и медленно вращалась вокруг самой себя.
- Чудо из чудес, - сказал он. - Как ты этого добилась?
В ответ она загадочно усмехнулась и звонким, равнодушным голосом позвала кормилицу.
Кормилица? Ну, разумеется. В этом и было все дело. Отсюда ее тогдашнее состояние, ее уныние и затея выйти за него замуж... Кормилица явилась с новорожденным на руках. Старший мальчуган держался за ее подол.
- Это девочка, - сказала мать.
- Я вел себя как форменный осел, - признал Терра.
Она лишь пожала плечами. Она не ставила глупость в укор мужчинам, их глупость подразумевалась сама собой.
- Отца ты знаешь, - сказала она на случай, если бы ему потребовалось и это разъяснение. Действительно, ему только сейчас пришло в голову имя отца; он вспыхнул.
- Мой сын и дочь господина фон Толлебена - брат и сестра? Этого в условии не было.
Тут явно удивилась она.