— Много ли у него прислуги?
— Да, порядочно, и почти все — старые слуги дома.
— Есть ли у герцога любовница?
— Нет, в настоящее время его поведение безупречно. К тому же он овдовел всего полгода назад.
— Любим ли герцог окружающими?
— Конечно, но не настолько, как его сын Анри, который делает много добра.
— Сколько лет сыну?
— Двадцать два года.
Клодия на минуту задумалась.
— Сколько лет назад он женился?
— Восемнадцать лет назад.
— Значит, этот сын незаконный ребенок, родившийся до свадьбы?
— Нет, он приемный сын, и его усыновление было вызвано семейными причинами, чтобы получить состояние деда герцогини, так как брак был бездетен…
— А откуда взяли этого ребенка?
— Из воспитательного дома.
— Без сомнения, это какой-нибудь ленивец, может быть, кутила?
— Напротив, он очень трудолюбивый адвокат и очень известный, но противоположных мнений со старым герцогом. Говорят, он даже скоро женится на единственной дочери графа де Лилье, миллионера и депутата оппозиции.
Клодия вздрогнула и нахмурила брови.
— Вы убеждены, что этот брак решен? — воскликнула она.
— Я ни в чем не убежден, а только передаю ходящий в обществе слух.
— Как имя дочери графа де Лилье?
— Изабелла.
— Она хороша собой?
— Прелестна!
— А не знаете ли вы, влюблен в нее сын герцога?
— Говорят, он ее обожает.
— А она?
— Говорят, что так же.
— Где находится дом де Лилье?
— На улице Святого Флорентина.
— Вы обзавелись друзьями в доме графа?
— Да, горничная мадемуазель Изабеллы ни в чем мне не отказывает.
— Одним словом, в случае надобности, вы можете на нее рассчитывать?
— Вполне.
— Хорошо. Перейдем к другим подробностям. Были вы на улице Сен-Луи?
— Да, был.
— Что же вы узнали?
— Ровно ничего. В течение двадцати лет в доме сменилось четыре привратника и из старых жильцов не осталось ни одного. Никто не мог мне сказать, живы или нет мадам Амадис и жившая у нее сумасшедшая.
— Мне необходимо знать, существуют ли эти женщины, поэтому вы должны начать розыски, не теряя ни минуты.
— Это будет нелегко.
— Тем более будет вам славы, если вы принесете мне через три дня положительные известия. Тогда я удвою обещанное вознаграждение.
— Я сделаю все, что могу.
— Я на это рассчитываю, а теперь сядьте и запишите вкратце все, сообщенное вами.
Жан Жеди с большим аппетитом и нескрываемым удовольствием пообедал с Рене.
Два стакана вина, дозволенные тюремным начальством, окончательно подкрепили его и привели в хорошее расположение духа. Он решил доказать свою благодарность, занявшись сейчас же делами Рене и приведя их к благополучному концу.
— Погодите немного здесь, — сказал он, — я сейчас приведу вам кого надо.
Двор тюрьмы невелик, и Жан Жеди скоро нашел того, кого искал.
— Здравствуй, старина! Послушай, хочешь оказать услугу одному славному малому и в то же время заработать двадцать франков?
— Очень рад. Я услужлив по природе и не откажусь от золотого. В чем дело?
— Пойдем со мной и узнаешь.
Рене Мулен, Жан Жеди и его товарищ отошли в угол.
— Вот о ком я говорил, — сказал Жан Жеди.
— Я очень рад оказать вам услугу, тем более что ваша физиономия мне нравится.
— Благодарю, — сказал, улыбаясь, Рене, протягивая руку.
— Когда ты выходишь?
— Через три дня.
— Утром или вечером?
— Утром. О чем вы хотели меня просить?
— Вынести отсюда письмо и ключ.
— Это возможно. Дальше?
— Передать одной особе…
— А затем?
— Больше ничего.
— Кроме того, — прибавил Жан Жеди, — ты должен прийти сюда и принести нам пачку табаку. Это будет значить, что поручение исполнено.
— Отлично, я отнесу письмо и ключ и пришлю вам четвертку табаку. Даю вам слово, а мое слово чего-нибудь стоит. Вы знаете, что я здесь за продажу билетов, а не за что другое?
— Знаю, что вы честный человек, и потому могу вам сказать, что от данного поручения зависит жизнь и спокойствие одной несчастной женщины и ее дочери. Вы передадите им не богатство, но спокойствие.
— И кроме того, получишь двадцать франков, — прибавил Жан Жеди.
— Ни гроша! Я не хочу денег теперь, когда узнал, в чем дело. Я хочу доставить себе удовольствие сделать даром доброе дело.
Рене стал настаивать, но продавец билетов упрямо отказывался.
— Не будем говорить об этом, — сказал он, — я упрям, как осел; к тому же мы когда-нибудь встретимся, и тогда вы угостите меня завтраком на этот луидор.
— О! Я вас угощу великолепным завтраком: двадцать дюжин устриц и шабли сколько угодно… Решено!
— Но надо подумать, как вынести ваше письмо и ключ, так как при выходе обыскивают.
— В таком случае, все погибло! — с беспокойством воскликнул Рене.
— А ключ велик?
— Нет, он помещается в воротнике пальто, которое на мне.
— Хорошо, я последую вашему примеру. Что касается письма, то я зашью его под кушак панталон. Вы дадите мне все это послезавтра вечером, чтобы вас не видели со мной перед моим выходом, иначе обыск будет более строгим.
— А когда вы исполните мое поручение?
— Тотчас, как выпустят.
— Благодарю. Я дам вам все накануне.
Случайно Жан и Рене спали в одной и той же камере, и постели их стояли рядом.
Жан Жеди мигом заснул, но Рене всю ночь не смыкал глаз, обдумывая письмо, и на другой день утром сейчас же запасся бумагой, чернилами, пером и начал писать:
« Дорогая мадам Леруа! Представьте себе: я еще до сих пор не знаю причины моего ареста, поэтому нахожусь в смертельном беспокойстве, тем не менее думаю, что дело идет о политике и это очень несправедливо, так как я не имею обыкновения вмешиваться в то, что меня не касается.
После нашего свидания на кладбище я ожидал случая, который представился только сегодня, — послать вам письмо, чтобы вы могли, до моего освобождения, начать дело о возвращении честного имени вашему дорогому мужу. Черновик письма, о котором я вам говорил, заключающий в себе драгоценное указание и имя написавшего его, находится у меня в квартире, где еще не было обыска, так как я не назвал адреса.
Вы найдете его в правом ящике письменного стола, ключ от которого остался в замке. Письмо в четырехугольном конверте из синей английской бумаги, запечатанном красным сургучом, на нем написано «Правосудие». Вы должны взять этот конверт вместе с деньгами, которые лежат в столе, и процентными бумагами, которые я поручаю вам, так как принужден буду сказать адрес следователю, после чего последует обыск. Я не хочу, чтобы опечатали мое состояние. Мне придется потом слишком много хлопотать, чтобы получить обратно мое скромное имущество. В одно время с этим письмом я посылаю вам ключ от квартиры. Дверь в нее находится на правой стороне лестничной площадки четвертого этажа, в доме на Королевской площади, номер 24, в котором вы сами жили прежде несколько месяцев.
Идите ко мне на квартиру в тот же вечер, как получите письмо, и войдите, не обращаясь к привратнице, которая иначе станет вас расспрашивать.
Она хорошая женщина, но любопытна и болтлива. Во всяком случае, если она вас остановит, то скажите ей, что идете к портнихе, мадам Ланглуа, которая живет на третьем этаже. Дверь не запирается никогда раньше десяти часов вечера. Будьте мужественны и надейтесь! С Божьей помощью я скоро буду с вами и помогу в деле, которое решил довести до конца.
Остаюсь вашим преданным другом
Рене Мулен.
P.S. Не давайте никому моего адреса».
Рене перечитал письмо, нашел, что оно совершенно ясно и понятно, положил его в конверт и написал адрес: «Госпоже Монетье, улица Нотр— Дам, 19».
Услышал шум шагов, Рене поспешно спрятал письмо, но сейчас же успокоился, увидев Жана Жеди.
— Письмо написано, — сказал он.
— Черт возьми! Вы не опаздываете!
— Я чувствую себя спокойнее, когда все кончено. Подумайте, ведь дело идет о жизни и спокойствии двух несчастных женщин!
— И ваше послание даст им все это?
— Оно позволит им, по крайней мере, спокойно ждать моего оправдания.
— А вы надеетесь быть оправданным?
— Я убежден в этом, так как у меня нет ничего на совести.
— Это еще не причина!
— Правда, — прошептал Рене, вспомнив о Поле Леруа. Рене до известной степени доверял Жану Жеди, но не настолько, чтобы рассказать ему о своем деле и цели, к которой он стремился.
Жан Жеди, напротив, не скрывал от него ничего. Его влекло к Рене, что не мешало ему смотреть на механика как на мошенника, который, пользуясь своей приличной наружностью, работал в высшем свете. Жан хотел предложить ему участие в деле, с помощью которого надеялся составить себе состояние.
— Черт возьми! — сказал Жан Жеди. — Если бы мы были судимы вместе и вместе оправданы и выпущены на свободу, то я отплатил бы вам за вашу доброту с процентами!
— Но вы мне ничего не должны, — возразил Рене, — я никогда не действую из расчета.
— Я также, но даю слово, мне хотелось бы разбогатеть вместе с вами.
Механик рассмеялся:
— Вы все думаете о вашем наследстве?
— Более чем когда-либо, только, по правде сказать, это не наследство.
— Что же тогда?
— Великолепный шантаж!
— Шантаж? — повторил механик с отвращением, настоящего смысла которого Жан Жеди не понял.
— О, нечего бояться! Нет ни малейшей опасности, чтобы нас отправили к комиссару, так как им самим пришлось бы плохо.
— Значит, вы знаете какую-нибудь важную тайну?
— Да, очень важную. И ты можешь мне отлично помочь в этом деле. Ты хорошо одет, у тебя отличные манеры. Это именно то, чего мне недостает. Впрочем, мы еще поговорим, сначала надо узнать, выйдем ли мы вместе.
Рене кивнул в знак согласия.
«Что это может быть за тайна? — думал он. — Надо узнать…»
Жан Жеди любил выпить и не скрывал этого, Рене рассчитывал воспользоваться его слабостью, чтобы развязать ему язык; но в тюрьме случая не представилось.
«Я имею дело с профессиональным вором, — думал Рене. — Называя себя посыльным, он солгал, но когда-нибудь я расспрошу его о прошлом».
В это время явился сторож и позвал нескольких арестантов к следователю. Жан Жеди был в их числе. Его привели обратно уже после полудня, и Рене, которому разговор с ним помогал убивать время, с нетерпением ждал его.
— Ну что, хорошо ли идут ваши дела? — спросил он.
— И да, и нет, — ответил Жан.
— Как так?
— Я вызвал свидетелей, которые показали, что в то время, когда этой негодяй — Филь-ан-Катр — воровал часы, я был в Пантене и ушел оттуда только вечером.
— В таком случае, ваше алиби несомненно?
— Увы! Нет.
— Почему же?
— Потому что, имея несчастье быть судимым вторично, я на дурном счету у судей, которые говорят: «Если этот негодяй не украл часы, то, по всей вероятности, украл что-нибудь другое, поэтому не большая беда осудить его». Словом, мне нужен адвокат, который сумел бы доказать, что я невинен, как новорожденный ребенок.
— Я думал, что суд дает защитника каждому подсудимому.
Жан Жеди пожал плечами.
— Адвокат по назначению! — с презрением воскликнул он. — Об этом нечего и говорить: лучше защищаться самому.
— Ну что же, возьмите кого-нибудь другого.
Жан Жеди засмеялся:
— Ты умен, нечего сказать! Самый плохой адвокат стоит от шестидесяти до восьмидесяти франков, а в настоящее время у меня в кармане пусто.
— Есть способ это устроить.
— Какой?
— Я хочу взять себе защитника и попрошу его взять на себя и ваше дело, и заплачу ему.
— В самом деле? Ты сделаешь это?
— Конечно, если я говорю.
— Ну, мой милый, я буду обязан тебе на всю жизнь, и, если вам когда-нибудь понадобится, я позволю себя разрезать для вас! — Он с жаром пожал руку Рене. Помолчав, он продолжал: — Вы знаете какого-нибудь адвоката?
— Нет, но у нас есть еще время подумать.
— Гораздо лучше подумать об этом сейчас же. Адвокат — вещь очень полезная. Он указывает вам, как вести себя и что говорить, что думает следователь о вашем деле. Я советовал бы вам потребовать адвоката как можно скорее.
— Пожалуй, но сначала надо знать, к кому обратиться.
— Это нетрудно. Здесь есть один человек из хорошего общества, замешанный в историю с подделкой документов; к нему почти каждый день ходит адвокат, адрес которого мы можем спросить у него.
— Вы знаете этого молодого человека?
— Я никогда с ним не говорил, но всякое дело имеет начало.
— Отлично, я согласен.
Подсудимый, о котором говорил Жан Жеди, был молодой человек лет двадцати двух, одетый довольно хорошо, красивой наружности.
Требования кокотки и собственная слабость довели его до тюрьмы. Он занимал отдельную камеру и два раза в день выходил молча прогуляться по двору, избегая сношений с товарищами по заключению.
Жан Жеди увлек Рене и, остановившись перед тем молодым человеком, сказал:
— Извините, сударь, что я беспокою вас, но я хотел спросить об одной вещи.
— Что вам угодно? — холодно спросил молодой человек.
— Вот мой товарищ, человек со средствами, хотел бы взять себе адвоката.
— Ну, так что же?
— Мы знаем, что у вас есть адвокат, и пришли попросить дать его адрес, если это вас не затруднит.
— Это очень легко. Я не знаю, согласится ли он защищать вас, но ничто не мешает вам обратиться к нему. Вот его имя и адрес. И он вынул из бумажника карточку, которую подал Жану Жеди.
Взглянув на карточку, тот прочел: «Анри де Латур-Водье, адвокат, улица Святого Доминика».
Жан Жеди сделал быстрое движение и, точно пораженный, устремил глаза на карточку.
— Что с вами? — с удивлением спросил молодой человек.
— Ничего… Ничего… — прошептал вор, руки которого дрожали. — Но это имя, герцог де Латур-Водье…
— Почему оно вас удивляет?
— Надо вам сказать, что я очень хорошо знаю этих Латур-Водье… по рассказам… но я не знал, что у них в семействе есть адвокат.
— Однако это так.
— Герцог де Латур-Водье — сенатор? — спросил Жан Жеди.
— Нет, это его сын. Он маркиз, так как его отец — герцог, но он не носит титула.
— Его сын? — повторил Жан Жеди. — Благодарю вас. Без сомнения, мой товарищ обратится к нему.
Он снова поклонился и отошел.
Рене последовал за ним.
— Не объясните ли вы мне причину вашего удивления? — спросил он. — В чем дело?
— О, это большое счастье, что карточка попала мне в руки!
— Почему?
— Я объясню вам со временем. Прежде чем говорить, я хочу убедиться…
«Семейство Латур-Водье, — думал между тем Рене, — без сомнения, замешано в тайну этого человека».
На другой день вечером продавец билетов подошел к ним.
— Готово ли ваше письмо? — спросил он.
— Да.
— Хорошо, пойдемте в общую залу, там, в уголке, вы передадите мне все, что надо, и объясните, что следует делать.
Рене ночью вынул ключ из воротника пальто и теперь поспешно сунул его в руку продавца билетов. Затем сделал точно то же с письмом.
— Куда отнести? — спросил импровизированный посыльный.
— На улицу Нотр-Дам, 19, адрес написан на конверте.
— Что мне ответить, если меня спросят?
— Только три слова: «Мужество и надежда». Но смотрите, не ошибитесь; в квартире живут двое: мать и дочь. Вы должны передать письмо и ключ только матери.
— Понимаю.
— Если, когда я буду свободен, вам понадобится Рене Мулен, то смело приходите ко мне; я никогда не забуду, что вы для меня сделали.
— Хорошо, будьте спокойны.
— В котором часу вас выпустят?
— Завтра, в восемь часов. На улице Нотр— Дам я буду к девяти, а в одиннадцать вы уже получите ваш табак.