Войдя во двор Сент-Пелажи, Рене сначала почувствовал стыд, смущение и вместе с тем неодолимое отвращение.
Он был хорошо одет, и потому все надеялись чем-нибудь поживиться. Его стали расспрашивать. Каждый желал знать, почему он арестован.
Рене подумал, что с волками следует выть по-волчьи, и выдумал сказку, которая, не выдавая его положительно за мошенника, все-таки предоставляла свободное поле для предположений и позволяла работать воображению.
Затем он предложил угощение и окончательно понравился всем. Это входило в его план. Он хотел приобрести себе друга в лице какого-нибудь заключенного, готового выйти на свободу, и поручить ему отнести на улицу Нотр-Дам ключ и письмо. Тогда мадам Леруа могла бы в его отсутствие взять черновик письма.
К несчастью, он скоро заметил, что исполнение его проекта представляет серьезную опасность.
Окружающие, почувствовавшие к нему расположение, так как принимали его за смелого мошенника, не скрывались перед ним, желая приобрести его уважение. Они показались ему такими испорченными и полными цинизма, что было бы безумием просить их об услуге. Ведь тот, кому он поручил бы отнести письмо, без сомнения, прочел бы его дорогой и, вместо того, чтобы отдать мадам Леруа, отправился бы сам на Королевскую площадь, чтобы обокрасть его квартиру.
Эти соображения были слишком правдоподобны, чтобы не остановить Рене. А между тем случаев представлялось много. Каждый день являлись оправданные мошенники, чтобы взять свои вещи и выйти на свободу; но Рене все-таки не решался действовать, хотя понимал всю необходимость этого шага. Он знал, в каком беспокойстве должна была находиться мадам Леруа.
«Может быть, она уже считает меня сомнительной личностью, арестованной за дурной поступок», — думал он.
Кроме того, он беспокоился о материальном положении Анжелы и Берты. Он знал, что со смертью Абеля истощились их средства; им угрожала нищета; и в ту минуту, как он явился к ним с помощью, роковая судьба вдруг сделала его бессильным.
Рене предавался самым мрачным мыслям, когда на двор вошел человек, физиономия которого привлекла его внимание.
«Черт возьми! Где я его видел?» — спрашивал он себя. Незнакомец удивился и прямо пошел к нему.
— Я, кажется, не ошибаюсь? Я виделся с вами в «Серебряной бочке», на улице Акаций, недели полторы назад. Мы с вами чокнулись.
Это был Жан Жеди, срок наказания которого закончился.
— Да, это я, — ответил Рене, — я также узнал вас.
— В таком случае, давайте руку. Я очень рад встрече.
— Я точно так же, хотя, между нами будет сказано, предпочел бы встретиться с вами в другом месте.
— Что делать, надо смотреть на вещи спокойнее.
— Я с вами согласен, но здесь вы едва ли можете встретить особу, которая должна составить вам состояние.
— Я встречу ее позднее… Это вопрос времени и терпения.
— Значит, вы не теряете надежды?
— Нет, напротив, с той минуты, как я вас увидел, я почти убедился, что наследство не ускользнет от меня.
— В таком случае, поздравляю вас.
Подумав немного, Жан Жеди продолжал:
— Если бы вы были ловким и сговорчивым, может быть, мы бы с вами сошлись. Скажите, за что вас арестовали?
— Я сам не знаю!
— Полноте шутить!
— Нет, даю вам слово…
— То есть у вас столько грешков на совести, что вы не знаете, за который попались?
Рене понял, что Жан Жеди так же, как и другие, принимает его за мошенника, и решил не противоречить, чтобы иметь право на уважение своего собеседника.
— Да, это правда, — сказал он. — Меня еще не водили к следователю, и я ровно ничего не понимаю.
— В таком случае, желаю вам быть счастливее меня. Представьте, что у меня было настоящее, серьезное алиби, но оно мне не помогло, и меня будут судить, хотя я белее снега, за воровство, в котором обвиняет меня один негодяй.
— А, вас обвиняют в воровстве, — сказал Рене с отвращением, которого Жан Жеди не заметил.
— Да, в воровстве часов. Меня считают сообщником, но мое алиби подтверждается, и меня оправдают.
— От всей души желаю вам этого.
— Благодарю. Кстати, нашли вы женщину, которую искали?
— Да, я нашел ее, но в ту минуту, как я нашел ее, меня арестовали.
— Ах, какое несчастье!
— Я едва успел передать ей, что надо, но она не может действовать без меня, а между тем для нее это очень важно…
— Ба! — перебил Жан Жеди. — Вы увидите ее, когда вас выпустят!
— Кто знает, — прошептал глухим голосом Рене, — может быть, она умрет от горя. Я должен был передать ей одну вещь, которая сделает ее счастливой.
— Большая сумма? — спросил Жан Жеди.
— Нет, письмо… письмо, спрятанное у меня. От него зависит честь ее имени.
— А! Какая-нибудь семейная тайна! И вы говорите, что письмо спрятано у вас?
— Да, в столе.
— А вы не боитесь, что полиция, делая обыск, найдет его?
— Нет, так как полиция не знает моего адреса.
— Вы в этом уверены?
— Вполне.
— В таком случае, отлично! Вы затрудняетесь передать этой даме письмо?
— Да, конечно.
— Мой милый, это доказывает, что ты очень прост. Как!… На этом дворе, где каждый день кто-нибудь выходит на свободу, ты не смог поручить отнести письмо?
Жан Жеди без церемонии говорил «ты» своему товарищу по заключению. Рене нисколько не сердился. Он не испытывал к Жану Жеди такого отвращения, как к остальным.
— Мне приходила такая мысль, но я боялся…
— Почему?
— У меня есть дома важные бумаги, а кто знает, может быть, человек, которому будет поручено мое письмо, прочтет его и возымеет намерение произвести самому обыск в моей квартире.
— Да, конечно, это может случиться, если не уметь выбрать, а для этого нужно чутье, ты же, несмотря на возраст, кажешься мне новичком.
— Я не говорю противного, — прошептал Рене.
— Отлично, ты, по крайней мере, скромен. Одно другого стоит. А теперь скажи мне, хочешь ли уведомить свою даму, где находится бумага?
— Конечно, хочу и с удовольствием дам золотой тому, кто добросовестно исполнит поручение!
— Золотой, конечно, не испортит, но даже и без денег я берусь найти нужного человека.
— Здесь?
— Конечно! Директор тюрьмы не позволит мне искать посыльного на улице Клэ.
— И вы убеждены, что найдете человека, который скоро выйдет?
— Это очень нетрудно. Один молодец, которого посадили на неделю за продажу театральных билетов, знает всех наших и отличается глупостью, которая зовется честностью. Он должен выйти завтра или послезавтра. Хочешь, я тебя с ним познакомлю?
— Да, конечно, — поспешно ответил Рене.
— Хорошо, сейчас же!…
Жан Жеди хотел уже идти, но появился сторож и хриплым голосом закричал: «Обедать!»
Жан Жеди остановился.
— Я поговорю с ним после обеда, — сказал он. — Вот уже неделя, как я провел на хлебе и воде и умираю с голоду.
— Не ходите, — остановил его Рене, — мне принесут обед, и я угощу вас и, для подкрепления, куплю для вас стакан хорошего вина.
Глаза Жана Жеди засверкали.
— Вы меня серьезно приглашаете? — спросил он, почувствовав неожиданное почтение и перестав говорить «ты» своему собеседнику.
— Да, я вас приглашаю.
— Принимаю с удовольствием, так как у меня нет ни гроша.
В эту минуту сторож закричал:
— Рене Мулен!
Механик подошел и взял корзину, осмотренную в конторе.
Они сели на скамейку.
Узнав от Тефера об отказе Рене назвать свой адрес, герцог упрекал себя, что не позволил агенту проследить за ним до его квартиры и там уже арестовать. «Без сомнения, — думал герцог, — он когда-нибудь заговорит, но предупредят ли меня вовремя, чтобы я успел раньше полиции и нашел это проклятое письмо?»
Герцог дал приказание Теферу наблюдать за жилищем мадам Леруа. Агент знал, что вдова живет на улице Нотр-Дам, и добросовестно исполнил приказ богатого патрона, но без всякого результата: кроме Этьена Лорио, к Анжеле никто не приходил.
Тефер дорого бы дал, чтобы ускорить допрос Рене Му-лена. Наконец, в одну субботу он узнал, что в следующий понедельник Рене будет допрошен следователем. Он сейчас же отправился на улицу Святого Доминика.
Казалось, что Тефер только слепо исполнял приказания герцога, но, в сущности, он угадывал, что речь идет о вещи большой важности. Зная прошлое герцога Жоржа, он предполагал, что арест Рене связан с этим.
Когда Тефер явился к герцогу, тот был дома.
— Ну что, Тефер? — спросил он, когда они остались вдвоем. — Что нового?
— Рене Мулен будет допрошен первый раз в понедельник.
— Наконец-то, — прошептал де Латур-Водье. — Я боюсь только одного… — прибавил он.
— Чего это, герцог?
— Что Рене мог тайно отправить письмо этой женщине.
— Успокойтесь, я наблюдал за домом и убежден, что до сих пор никто не был у мадам Монетье.
— Монетье? — повторил герцог.
— Да, вдова известна под этим именем. У нее бывает только молодой доктор, который лечил ее сына и теперь лечит ее.
— Она больна?
— Умирает! Соседи уверяют, что ей осталось жить очень недолго.
— Если бы они были правы! — вскричал герцог. — Неужели ни мать, ни дочь не пытались видеться с арестованным?
— Я уверен, что они даже не знают, где он, и не просили о свидании, так как я сейчас же узнал бы о подобной просьбе и, не теряя ни минуты, предупредил бы вас.
— Хорошо, Тефер, вы очень умны и преданны, и я вам весьма благодарен.
Полицейский исподлобья взглянул на него.
— Я стараюсь, как умею, — сказал он. — Чувствую, что вы подвергаетесь опасности… опасности серьезной… и эта мысль постоянно поддерживает меня и вдохновляет.
— Это вполне справедливо. Опасность очень серьезна… и мне, может быть, придется дорого заплатить за шалость… У меня есть опасные враги, готовые злоупотребить тем доверием, которое я к ним питал.
— Не беспокойтесь, герцог, мы расстроим их планы.
— Произвели ли вы те розыски, которые я вам поручил? — спросил сенатор с видимым волнением.
— Относительно Клодии Варни?
— Да.
— Конечно!
— Узнали что-нибудь?
— Я убедился, что в Париже в настоящее время нет ни одной женщины, носящей имя Клодии Варни.
— Я подозревал, что она руководит всем, что делается против меня, — прошептал Жорж. — Вы не знаете, не живет ли она в Англии?
— По наведенным мною справкам, оказалось, что восемнадцать лет назад она поселилась в Лондоне, но с этого времени ее следы теряются.
— Но, в таком случае, — с гневом вскричал сенатор, — что это за письмо, о котором говорил Рене Мулен? Откуда оно, кто его написал?
— Терпение! Мы это узнаем.
— Каким образом?
— Механик, приехавший из Лондона, не может отказаться назвать свой адрес, не подвергнувшись предварительному заключению, а как только этот адрес будет мне известен, мы станем действовать, и, даю вам слово, что наш обыск будет первым. А теперь, герцог, позвольте мне сделать вам одно почтительнейшее замечание.
— Сделайте одолжение!
— Мне кажется, вы поступили бы благоразумно, если бы уехали на время.
— Как, оставить поле битвы! — воскликнул Жорж.
— Нет, но произвести стратегическое отступление. Если враги, которых мы ищем, в Париже, они могут попытаться устроить скандал, который ваше отсутствие сделает невозможным. К тому же это всегда уменьшает ненависть.
— Будет видно… Я подумаю… Но прежде всего я должен сам побывать в квартире Рене Мулена.
— Вы не хотите дать мне никаких новых указаний? — спросил Тефер.
— Нет, но я прошу вас взять это, — и герцог подал агенту два новых билета по тысяче франков.
Тефер опять стал отказываться, но очень слабо. Затем, положив деньги в карман, он быстро ушел, оставив сенатора в сильном беспокойстве.
Герцог не забыл Клодию Варни, или, лучше сказать, вдруг вспомнил о ней. Он инстинктивно чувствовал, что, добровольно или нет, она должна быть замешана в заговоре против него. Сведения, сообщенные Тефером, нисколько не уничтожили его сомнений.
Но если герцог занимался Клодией Варни, то и она, со своей стороны, много думала о человеке, любовницей и сообщницей которого была некогда.
Она знала, что герцог живет на улице Святого Доминика, что бывший кутила превратился в самого серьезного и непогрешимого политического деятеля.
Впрочем, это было известно всем, а она хотела знать все о его домашней жизни и в особенности о его сыне.
Для этого Клодия обратилась в одно из сыскных агентств, очень дорогое, в агентство «Рош и Фюммель».
Фюммель потребовал вперед пятьдесят луидоров и три дня срока, чтобы посвятить ее в мельчайшие подробности жизни сенатора.
Для того чтобы преуспеть, Клодия должна была действовать очень осмотрительно. Ожидая с нетерпением донесения, она не оставалась бездеятельной.
Ее дом был устроен просто, но очень прилично и удобно, и она предполагала скоро начать принимать, так как привезла с собой из Лондона много рекомендательных писем в хорошие дома, где ее опыт, красота и прелесть ее дочери сразу привлекли к ней живейшую симпатию.
Для того чтобы вести хотя бы несколько месяцев светскую жизнь, средств Клодии было явно недостаточно. Она знала это, но нисколько не печалилась, так как достаточно только пожелать, чтобы неистощимая касса герцога де Латур-Водье открылась перед ней.
Она очень часто думала о своем свидании с герцогом, представляла его испуг.
Однажды утром, когда она только что встала из-за стола вместе с дочерью, лакей подал ей визитную карточку, на которой было написано: «Шевалье Сампер», а внизу прибавлено карандашом: «От Фюммеля».
— Проводите этого господина в гостиную, — сказала Клодия, — я сейчас приду туда.
Спустя несколько минут мистрисс Дик-Торн здоровалась с мужчиной лет сорока, высоким и худым, с самой незначительной наружностью, хотя одетым очень изящно.
— Итак, — сказала Клодия, чтобы начать разговор, — вы представитель агентства «Рош и Фюммель»?
— Да, сударыня, и патрон поручил мне ваше дело.
— Вы принесли мне справки?
— Конечно! Неужели вы думаете, что я решился бы явиться к вам с пустыми руками?
— Я вас слушаю.
— Мы начнем с герцога де Латур-Водье, — сказал он, садясь в кресло, указанное мистрисс Дик-Торн и вынимая из кармана записную книжку. — Я подумал, что прежде всего надо заняться его прошлым. Для человека, знающего жизнь, прошлое почти всегда объясняет настоящее. Прав ли я?
— Совершенно! — прошептала Дик-Торн. — Что же вы узнали? — прибавила она с беспокойством и любопытством.
— Ничего особенно предосудительного.
Клодия вздохнула свободнее.
— Но все-таки, вы знаете нечто, иначе не стали бы говорить об этом; что же вы узнали?
— Молодость герцога, который звался в то время маркизом де Латур-Водье, была крайне бурная. Он очень любил женщин и, кажется, был под абсолютным влиянием некоей Клодии Варни, женщины удивительной красоты, которая водила его за нос, пользовалась им для удовлетворения своих малейших капризов и вела его самым коротким путем к нищете и позору. Маркиз Жорж был совершенно разорен, когда смерть его старшего брата, очень кстати убитого на дуэли, доставила ему миллионы.
— Дальше? — спросила мистрисс Дик-Торн самым спокойным тоном.
— Больше я ничего не знаю.
— В таком случае, говорите о настоящем. Как велико состояние герцога?
— Наследство от брата вместе с наследством от деда его покойной жены должны давать ему более трехсот тысяч франков дохода.
— Недурное состояние! А что делает с ним герцог?
— Он даже не проживает всех своих доходов, хотя ведет роскошную жизнь. В настоящее время он живет настолько же скромно, насколько в молодости кутил. Говорят, что он тщеславен, он очень ловко стал на сторону империи и в благодарность получил звание сенатора. Судя по слухам, он очень хорошо принят при дворе и даже имеет влияние.
— Он принимает у себя?
— Иногда, но не потому, чтобы любил это, а потому, что это необходимо в его положении.