— Но я уже говорил вам, отец, — перебил Анри, — что мысль о таком браке пришла именно вам.
— Да, но это случилось потому, что я знал о вашей любви к мадемуазель де Лилье и не желал противоречить вашим чувствам…
— В любви… — перебил с улыбкой Анри.
— В любви и даже в политике, — продолжал герцог, улыбнувшись в свою очередь. — С возрастом твои мнения изменятся, когда в тебе заговорит честолюбие.
— Я сомневаюсь в этом, отец.
— А я — так уверен. Впрочем, наш разговор, кажется, слишком затянулся. Я должен оставить тебя. Ты завтракаешь дома?
— Да, отец.
— А затем в суд?
— Нет, я сегодня не занят и думаю сделать несколько визитов.
— За обедом мы увидимся?
— Да, отец. Но позвольте еще один вопрос. Вы сегодня должны были быть утром на кладбище Монпарнас…
Герцог слегка вздрогнул.
— Я только что оттуда.
— Ну, что же?
— Все закончено.
— Я сегодня же поеду помолиться на могилу той, которую звал матерью.
Отец и сын простились.
Герцог де Латур-Водье сел в экипаж, ожидавший его перед домом.
— Куда прикажете? — спросил лакей, запирая дверцу.
— В английское кафе. Но сначала надо заехать в почтовую контору на Бургундской улице.
В указанном месте экипаж остановился. Герцог вышел и сам опустил письмо на имя Тефера, служившего в полицейской префектуре.
Что же касается Анри, то он, наскоро позавтракав, пошел пешком.
Только он вышел на площадь Карусель, как остановился, услышав свое имя.
Из фиакра вышел молодой человек. Кучер, сняв шляпу, сказал:
— Здравствуйте, господин Анри. Представьте, я сегодня счастлив: я везу в своем знаменитом номере 13 нашу будущую медицинскую знаменитость, поэтому Тромпетта и Риголетта бегут как никогда.
— Здравствуйте, господин Лорио, — ответил молодой человек, улыбаясь и протягивая руку.
Последнему было около двадцати одного года: высокий брюнет с черными глазами, правильными чертами лица и решительным, хотя и кротким выражением. Это был Этьен Лорио, о котором час назад герцог говорил со своим приемным сыном.
Кучер — Пьер Лорио, его дядя; — высокий малый пятидесяти лет, с круглым и красным лицом, короткими седеющими волосами, с живыми глазами и добродушным выражением лица.
— Дорогой Этьен, — сказал Анри, — я был бы сегодня у тебя. Я только утром говорил о тебе с отцом.
— Герцог де Латур-Водье просил обо мне? — поспешно спросил доктор.
— Надеюсь, ты в этом не сомневался.
— Ну и что же?
— Ничего не вышло, и я в отчаянии.
Этьен Лорио побледнел.
— Итак, — прошептал он, — мне предпочли одного из моих конкурентов.
— Да, друг мой. И даже прежде, чем мой отец успел попросить за тебя. Когда он приехал, все было уже кончено.
Этьен с видимым огорчением опустил голову.
— Ну, полно, мой милый, — сказал Пьер Лорио с высоты козел. — Надеюсь, ты не станешь печалиться из-за таких пустяков! Место, в котором тебе отказывают сегодня, дадут завтра, а может быть, даже и лучше…
— Конечно, дядя, — перебил Этьен, — но, однако…
— Что «однако»? В двадцать один год ты не можешь надеяться сразу достичь цели. Я сам начал с двумя несчастными клячами, которые едва стояли на ногах и упали в аллее Нельи недалеко от моста в одну проклятую ночь двадцать лет назад. Мой фиакр был самый отчаянный и вдобавок носил номер 13, который, как говорят, приносит несчастье. Я этому не верю, потому что доволен им. Ну, — прибавил он, — в настоящее время у меня четыре хорошие лошади, которые работают только через два дня, а в сарае стоят три хороших экипажа, которые буржуа берут для свадеб. Да вот, посмотри хоть на этот номер 13. Кроме того, в моем письменном столе лежит не одна городская облигация. Но для того, чтобы добиться всего, нужно время. Делай, как я, и будь терпелив. В твои годы было бы слишком хорошо стать помощником главного врача в госпитале. Вот как я смотрю на вещи.
— И очень хорошо делаете, — сказал, улыбаясь, Анри. — Что делать, ты потерпел разочарование, надо мужественно покориться и не огорчаться.
— Я вполне это понимаю, друг мой, — возразил молодой доктор, — но тем не менее не могу не огорчаться.
— Почему?
— Потому что многое было связано с этим местом; мое будущее, мое счастье зависело от него.
— Какие пустяки, — сказал Лорио, — твое будущее обеспечено, у тебя есть клиенты, их количество будет все увеличиваться. Что касается твоего счастья, то будь философом, поверь, оно придет, если не завтра, то через полгода…
— Но, дядя, — перебил Этьен, — мое назначение позволило бы мне оплатить вам расходы. Я стоил ведь недешево.
— Какие глупости! — воскликнул кучер. — Эти деньги твои. Ты не только мне ничего не должен, а, напротив, я твой должник, так как ты даром лечишь меня.
— Я хотел, чтобы вы оставили ваше утомительное занятие и спокойно жили со мной.
— Ну, нет, — с волнением сказал Лорио, — ты не можешь желать, чтобы я оставил свое занятие, — это мое удовольствие! Моя жизнь! Я только тогда сойду с козел номера 13-го, когда жизнь оставит меня! Тогда тебе останется только похоронить меня. Кучером я родился, кучером жил, кучером хочу умереть!
Пьер Лорио замолчал на мгновение, затем продолжал, изменив тон:
— Извините, господин Анри, но я должен напомнить доктору, что в двенадцать часов мне надо ехать, а теперь уже половина двенадцатого.
— Послушайте, дядя, — возразил Этьен, — мне еще надо поговорить с Анри, поэтому поезжайте.
— Хорошо. Когда мы увидимся?
— Очень скоро.
— Ты помнишь, что обещал представить меня на днях одной особе? Ты не забыл?
— Не бойтесь, я не забуду.
— Дело в том, что я хочу видеть мою будущую племянницу. Я не могу любить ее, не зная, а мне хочется поскорее полюбить ее.
Доктор покраснел и пробормотал несколько непонятных слов.
— До свидания, мой милый. До свидания, господин Анри, — сказал Пьер Лорио, садясь на козлы фиакра номер 13 и щелкая бичом.
Лошади побежали рысью.
— Какой благородный человек! — сказал Анри, глядя вслед дяде Этьена.
— Он лучший из людей. Я люблю его, как отца, и надеюсь со временем отучить его мало-помалу от любви к кнуту и вожжам.
Анри покачал головой:
— Едва ли тебе это удастся. Твой дядя сказал, что это его жизнь. Но, между нами, я не думаю, что это была главная причина твоего огорчения. Я думаю, что угадал, в чем дело, услышав слова твоего дяди. Ты хотел жениться?
— Хотел… — задумчиво прошептал Этьен. — Вернее было бы сказать, мечтал.
— По всей вероятности, речь идет о богатой невесте, жениться на которой тебе было бы легче, получив хорошее место?
— Нет, невеста, о которой я мечтаю, не имеет ни гроша.
— Значит, ты влюблен?
— Да, дорогой Анри.
— Влюблен серьезно?
— Я понимаю только серьезную любовь, иначе это не любовь, а каприз.
— А кто она?
— Прелестная девушка, не имеющая ни богатства, ни будущности…
— Ты ее знаешь давно?
— Я тебе расскажу эту короткую и простую историю. Месяц назад меня позвали к ее брату, молодому человеку почти одних лет с нами, который умирает от чахотки. Сначала я был поражен красотой Берты, затем тронут ее трогательными заботами о брате. Мать больна, и, как я боюсь, опасно больна, не может помогать дочери, которая одна трудится за всех. Она едва держится на ногах от усталости, а между тем даже не замечает ее. Мое сердце принадлежит этой девушке, брат которой скоро умрет. Через несколько дней она останется с матерью, которую, кажется, сводит в могилу тайное горе. Работа сына была единственным средством существования этих женщин. Когда Абель умрет, а мадам Монетье последует за ним, Берта, может быть, соединится с ними, так как в чем найдет она силу, необходимую для жизни?…
— В своей любви к тебе.
— Увы! Друг мой, я не знаю, любим ли…
— Значит, ты не признавался ей?
— Нет.
— А между тем надо было сделать это.
— Я не решался.
— Почему же?
— Мне казалось неловким говорить о любви у постели умирающего. К тому же Берта, может быть, не стала бы слушать меня.
— В таком случае, надо было обратиться к матери.
— Я ждал, но теперь ты знаешь, какая причина заставляет меня молчать.
— Та, что тебе не дали этого места?
— Да.
— По-моему, ты поступаешь совершенно несправедливо. Ты зарабатываешь достаточно денег для того, чтобы обеспечить молодой женщине безбедное существование; к тому же я уверен, что твое будущее — блестяще. Нечего колебаться, объяснись!
— А если меня не любят? — со вздохом прошептал Этьен.
— Это невозможно.
— Ты судишь о других по себе.
— Нисколько. Мадемуазель Берта не могла не оценить тебя, не могла не почувствовать к тебе по меньшей мере дружбы. А от такой дружбы до любви — один шаг. Без сомнения, бедняжка видела в жизни только огорчения и не может не быть признательной за любовь человеку, который дает ей спокойствие и счастливое будущее. Не бойся, ты будешь счастлив.
— Ты в самом деле думаешь, что счастье для меня возможно?
— Если бы я сомневался, то сомневался бы также и в моем счастье, потому что наша участь с тобой совершенно одинакова. Теперь ты влюблен, и я также, и надеюсь, что в тот день, когда Изабелла де Лилье станет моей женой, ты дашь свое имя мадемуазель Берте Монетье.
По мере того как Анри говорил, физиономия Этьена становилась веселее и на губах появилась улыбка.
Он схватил за руку маркиза и с жаром пожал ее.
— А! — воскликнул он. — Ты истинный друг!
— Разве ты сомневался?
— Нет, но ты лишний раз доказал мне это. Я чувствую, что снова возрождаюсь.
— В добрый час! — воскликнул Анри. — Наконец-то я вижу тебя таким, каким привык видеть!
Затем, переменив тон, спросил:
— У мадемуазель Берты есть другие родственники, кроме матери и брата?
— Нет, мадам Монетье вдова уже двадцать лет и носит траур по мужу, которого обожала.
— И сын должен умереть?
— Да, чтобы спасти его, я делаю все возможное, но мне едва удалось смягчить хоть немного страдания несчастного.
— Ты говорил, что он — единственная поддержка матери и сестры?
— Да, он был главным механиком в одной из лучших механических мастерских Парижа и, без сомнения, занял бы со временем место среди наших знаменитых ученых. Его смерть будет громовым ударом для бедной женщины.
— Она ожидает этой смерти?
— Я не имел мужества сказать им, как близка катастрофа, но оставил очень мало надежды.
— Я жалею их от всего сердца. К счастью, ты у них остаешься и будешь им советником, поддержкой, спасителем!
— Да, если Берта даст мне на это право, — прошептал доктор.
— Не забывай, пожалуйста, что ты можешь вполне рассчитывать на меня. Кредит моего отца и мои средства в твоем распоряжении.
— Благодарю, друг мой, благодарю, но теперь прощай.
— До скорого свидания.
— Да, до скорого свидания.
— Ты будешь говорить мне, в каком положении дела?
— Даю тебе слово.
Молодые люди расстались.
Анри пешком пошел через площадь Карусель, а Этьен сел в проезжавший мимо фиакр.
Мадам Монетье, или, лучше сказать, мадам Леруа, жила со своими детьми в маленькой квартире на третьем этаже скромного дома на улице Нотр— Дам-де-Шан, в Люксембургском квартале.
Квартира состояла из четырех комнат: столовой и вместе с тем гостиной, двух спален и кухни.
Она была меблирована очень просто, но во всем царствовали порядок и чистота.
Переступив порог, вы бы чувствовали, как вас обволакивает печаль. Абель, брат Берты, уже два месяца лежал.
Он был очень красив, но нельзя без сострадания смотреть на его лицо, такое молодое и уже отмеченное печатью смерти. Оно было бледно, только на впалых щеках виднелось по красному пятну. Глубоко ввалившиеся глаза сверкали лихорадочным огнем. Худоба его была невероятна.
В ногах постели, в кресле, сидела пожилая женщина; сложив руки, она молча глядела на больного.
Этой женщине было самое большее сорок пять лет, но ее плохое здоровье, беспокоившее Этьена Лорио, давало ей вид шестидесятилетней старухи.
Молодая девушка двадцати двух лет, казавшаяся, напротив, самое большее лет восемнадцати, с большими голубыми глазами, прелестная, несмотря на бледность, молча стояла у изголовья постели.
Это была Берта.
Абель сделал легкое движение и пробормотал:
— Я хочу пить.
Берта взяла склянку с лекарством, налила его в мельхиоровую ложку и затем, приподняв левой рукой больного, поднесла ложку к его губам.
— Выпей, мой дорогой, — сказала она.
Больной улыбнулся и едва слышно прошептал:
— Благодарю.
Он с жадностью выпил поднесенное лекарство.
Питье, прописанное Этьеном, сейчас же произвело свое действие. Абель, казалось, несколько окреп: лихорадочный огонь в его глазах погас, он приподнялся сам, почти без усилий, и, взяв за руку сестру, прошептал:
— Берта, как ты добра!
Эти простые слова вызвали слезы матери и дочери.
— Вы плачете, — печально сказал Абель, — отчего?… Разве я чем-нибудь огорчил вас?
— Ничем, мой дорогой, — ответила Берта, вытирая глаза и целуя больного. — Ты ничем не можешь нас огорчить, но мы печалимся из-за твоих страданий.
Абель сделал отрицательный жест.
— Успокойтесь, я совсем не страдаю. С тех пор, как доктор почти вылечил меня от кашля, я чувствую себя гораздо лучше и, наверное, скоро поправлюсь… Поэтому вытрите глаза и подойдите поцеловать меня.
Бедная женщина медленно и с трудом поднялась и, подойдя к сыну, наклонилась над ним.
Берта сделала то же.
Абель обнял обеих и, притянув их головы к своему лицу, поцеловал, затем вдруг заплакал.
Анжела вырвалась из его объятий.
— Ты утомляешь себя, — сказала она, стараясь говорить твердым голосом. — Не забывай, что доктор предписал тебе покой. Будь благоразумен!
— Да, да, это правда. Я буду послушен… я хочу скорее вылечиться, — прошептал больной, опуская голову на подушки.
После нового приступа кашля, от которого на губах его выступила кровавая пена, он спросил:
— Доктор придет сегодня, не правда ли?
— Да, ответила Берта, — он должен скоро прийти.
— Как он добр!
— Да, добр и великодушен, — сказала мадам Леруа. — Он поступает как старинный друг.
Берта молча опустила голову, чувствуя, что краска выступила у нее на щеках.
Абель продолжал:
— Как мы заплатим за его услуги?
— А! — воскликнула Берта с невольной страстью. — Не заботься об этом!
— Мы теперь так бедны. Вот уже два месяца, как я ничего не зарабатываю. Мы скоро проживем все, что было отложено… Наступит нищета…
На глазах Абеля снова показались слезы.
— Ты ошибаешься, дитя мое, — сказала мать. — Правда, наши деньги подходят к концу, но все-таки у нас есть еще немного. Кроме того, у нас осталось несколько золотых вещей, продав которые, мы проживем до твоего выздоровления.
— Ваши золотые вещи! — повторил больной. — Не говорите об этом, матушка. Это все, что у вас есть. Что будет с вами, если я умру?
— Умрешь! Ты? Мой Абель!… — вскричала, вздрогнув, мать. — Не говори этих слов! Не говори никогда, если хочешь, чтобы я жила!… Они убивают меня!
— Брат, прогони эти печальные мысли, которые приносят тебе только страдания. Я могу заработать достаточно для всех. Если ты даже выздоровеешь нескоро, то все-таки у нас не будет ни в чем недостатка. А доктор Этьен обещал вылечить тебя. Он честный и благородный человек и подождет платы. Поэтому будь спокоен и думай только об одном: ты скоро поправишься и будешь здоров, как прежде.
Абель печально покачал головой.
— Разве ты не надеешься выздороветь? — спросила Анжела, сердце которой сжалось.
— Я думаю, мама, что да. На все воля Божья. Я буду жить, если Он захочет, чтобы я жил.
Больной в первый раз высказывал сомнение. Мать и сестра с трудом удерживались от рыданий.