— Иляс-мурза может взять молодую жену, — сказал он. — И она родит ему сына.
— Может, — согласился Никита Авдеевич. — Он еще мужчина в силе, а по магометанскому закону ему положено еще три жены иметь, если он способен их прокормить. Да только пока сынок в Москве, старый мурза все время будет чувствовать себя неуверенно. Если он не захочет с нами дружбу водить, мы можем ордынцам ненароком проговориться, что Алтын-карга сам все подстроил и отправил наследничка в Москву. Напомнить про его бабку и мать, про нынешнюю супругу.
— А сына отдал как залог верности нам и чтобы развязать себе руки в борьбе против хана? — немедленно подхватил Яровитов.
— Точно! Тогда Гирей и Азис-мурза тут же сбреют Илясу голову с плеч, а все его достояние приберут к своим рукам. Но этих угроз лучше избежать, приберечь их на крайний случай. Для начала попробуй по-хорошему: польсти, поклонись лишний раз, но достоинства не теряй. Условия не диктуй, а предлагай. Подари радостную весть, что сын жив и худого с ним не приключится, если отец будет благоразумен. Страх за наследника мурзу и так червем точит: стоит ли на больное место грубо давить?
— Попробую. — Макар задумчиво почесал за ухом.
Предстоящее опасное путешествие его не пугало: не раз приходилось внезапно срываться с места и отправляться за тридевять земель, выдавая себя то за купца, то за бродягу, а то и за татарина. Случалось попадать и в разные переделки, когда спасение зависело от умения владеть саблей и резвости коня. Выдержки и терпения у Яровитова тоже хватало: он не боялся ни долгой дороги через степь, ни морского перехода, ни высадки на враждебной крымской земле. Смущало другое: как поведет себя Алтын-карга, удастся ли найти с ним общий язык?
Макар всегда полагал, что магометанин смотрит на мир иными глазами, чем христианин. Впрочем, христиане тоже не все одинаковы, не все стрижены под одну гребенку. И все же ислам остается исламом, и нащупать верную тропку к сердцу Иляс-мурзы будет не просто. Может, никакого разговора с ним вообще не получится: кликнет мурза своих слуг, и поволокут они гонца на пытку. Или отдаст его в руки начальника ханской стражи, чтобы показать преданность Гирею и отвести от себя любые подозрения в тайных сношениях с Москвой.
— Сразу предупреди, что от целости твоей головы зависит жизнь Рифата, — словно подслушав его мысли, подсказал Никита Авдеевич. — Слов ласковых не жалей, стели их ему, как шелка под ноги. Но сам держи ухо востро: слова без дела мало стоят…
— Каким путем идти?
— Поскачешь в Азов, оттуда тебя морем переправят в Крым.
— Кто встретит меня в орде?
Этого вопроса Бухвостов боялся больше всего. Он помрачнел и отвернулся, словно не расслышал: врать и изворачиваться не хотелось.
— Значит, некому? — Яровитов вздохнул.
— Некому. — Никита Авдеевич поморщился, как от зубной боли. — Придется самому выкручиваться.
— Но ведь были же там надежные люди? — не отставал Макар.
— Были, да сплыли, — буркнул хозяин. — Тянешь ты меня за язык! Не хотел тебе душу бередить, да, видать, придется!
Не вдаваясь в подробности, он коротко рассказал о последних событиях в Крыму и полученной из Азова грамотке.
— Сам понимаешь, — развел руками Никита Авдеевич, — не смогу я сейчас тебя там поддержать. Как добираться обратно, уславливайся с Паршиным, а ещё лучше, проси помощи у мурзы. Если сумеете договориться, он тебя вмиг отправит, как на ковре-самолете.
Макар вдруг почувствовал, как у него противно засосало под ложечкой. Словно перед прыжком в мутный и глубокий омут: нырнуть-то нырнешь, а вот выплывешь ли на поверхность? Кто знает, что притаилось на илистом дне — острые камни, затонувшие коряги или жадно разинутая пасть жуткого водяного чудовища? И если выплываешь, некому подать тебе руку чтобы помочь выбраться на берег. Но можно ли винить в этом Никиту Авдеевича? Не ради собственной выгоды или по дурацкой прихоти отправляет он Яровитова рисковать головой в одиночку: дела в Крыму действительно повернулись худо.
— Как найти дом мурзы, тебе объяснят, — глухо сказал Бухвостов. — Бог даст, не заблудишься. Павлином не наряжайся, шмыгни серой мышкой, чтобы Азис-мурза и на дух не учуял, какой гость пожаловал к Алтын-карге. И обратно так же уходи: тебе надо не только перетянуть старого мурзу на нашу сторону, но и протоптать к нему надежную тропку.
«Далеко метит, — подумал Макар. — За мной пойдут другие, ведь вести нужны и во время мира, и во время войны».
— И поспрошай, — Никита Авдеевич понизил голос, — вдруг мурза о предателях знает? Гнида в Азове, скорее всего, с ордой связана.
— Я постараюсь.
— Постарайся, голубчик. И обязательно живой воротись! Ты мне тут во как нужен! — Бухвостов чиркнул ребром ладони по горлу. Потом поднялся, прошаркал в спаленку и вернулся, держа в руках узкий пояс из жесткой холстины. Подал Яровитову. Тот принял и недоуменно взглянул на хозяина, ощутив немалый вес пояса.
— Золото, — усмехнулся Никита Авдеевич — Не бойся, не звякнет: каждая монетка в отдельном гнезде сидит. Надень на тело и ни одной живой душе ни гугу. Дело твое тайное, поэтому поскачешь один, налегке. Охраны не дам: это лишние языки. До монастыря отца Зосимы доберешься, а игумен найдет провожатых до Азова. Ступай с Богом! Седлай коня и сегодня же в путь?..
* * *
Ближе к вечеру долгожданным ливнем разразилась гроза — он застучал по крышам, превратил улицы и переулки в потоки медленно текущей, мутной грязи. Сразу стало легче дышать, и томившая весь день духота словно осела, растворилась в огромных лужах. Река потемнела, вспухла, как перед паводком, сердито облизывала волнами берег. Гром гремел так, что закладывало уши, будто при близкой пушечной пальбе. Прошумев, дождь прекратился, и между туч робко высветилась неяркая радуга. Гроза нехотя уползла дальше на юго-восток, но небо все еще было обложено низкими, серыми тучами. Рано стемнело.
Осклизаясь в грязи и стараясь держаться поближе к заборам, по улицам пробирался человек в темной накидке. Подобрав ее длинные полы, он перепрыгивал через лужи, недобрым словом поминая ливень и раскисшие дороги — того и гляди шмякнешься носом прямо в глинистую жижу. Конечно, лучше идти по мощеным улицам, но там караулы стрельцов и можно встретить знакомых, а попадаться им на глаза не хотелось. По этой же причине он не поехал верхом.
В окнах домов затеплились огоньки. Прохладный воздух был густо напоен ароматом зелени: мокрые ветви деревьев опустились и часто роняли с листьев тяжелые капли. Далеко за Москва-рекой высветилась багровая полоска заката, обещая назавтра ветреный день. Но человек в темной накидке не смотрел по сторонам.
Обойдя кремль, он направился к Неглинке. По берегу речки, между густых кустов бузины, петляла тропинка, теряясь в зарослях бурьяна. Человек в темной накидке свернул на нее и, не обращая внимания на непролазную грязь и хлеставшие по лицу мокрые ветви, пробрался к бревенчатому тыну большой усадьбы. Отыскал калитку и трижды стукнул кованым кольцом. Немного подождал и постучал еще два раза.
Напряженно прислушиваясь, он старался уловить за тыном звуки шагов, но слышал лишь стук падавших с деревьев в саду капель и отдаленные раскаты грома уходившей все дальше грозы.
— Спят, что ли, сучьи дети? — зло процедил он сквозь зубы и вновь застучал кольцом по доскам.
Наконец послышались долгожданные шаги. Загремел засов, калитка приоткрылась, и выглянул рыжеватый мужик.
— А-а, это ты…
Договорить он не успел. Незнакомец в темной накидке резко нажал плечом на калитку, шагнул через нее и зажал ему рот.
— Тихо, — угрожающе прошипел он. Отпихнув мужика, сам задвинул засов, потом глубже нахлобучил шапку. — Ну, чего встал? Веди!
Мужичок шустро засеменил к стоявшему за деревьями большому каменному дому с узкими окнами, закрытыми массивными ставнями. Незнакомец пошел за ним следом.
— Чужих нет?
Не решаясь больше открыть рот, мужичок обернулся и молча помотал головой.
— Онемел, что ли, с перепугу? — зло усмехнулся человек в темной накидке.
Рыжий втянул голову в плечи, словно ожидая удара, и метнулся к низенькой дверце. Найдя нужный ключ, вставил его в замок и распахнул дверь перед сердитым гостем. Войдя, они очутились в мрачном темном помещении, похожем на тесный каменный мешок. Гость опустился на лавку и хриплым шепотом приказал:
— Огня не зажигай. Наверх не пойду, времени нет. Зови сюда.
Мужик нырнул в другую дверь, прорубленную в толще стены, и незнакомец остался один. Он блаженно вытянул гудевшие ноги и прикрыл глаза. Сразу навалилась усталость, захотелось плотнее завернуться в накидку и задремать — здесь так тихо и темно, а он порядком измотался и в последние дни мог только мечтать об отдыхе. Но тут открылась дверь, за которой исчез рыжий мужик, и кто-то шагнул через порог.
— Я здесь, — тихо сказал незнакомец. Вытянув руки, он нащупал вошедшего и усадил его рядом. Учуяв запах перегара, исходивший от хозяина, брезгливо поморщился. — Что празднуешь?
— Надо было, — огрызнулся тот. — Дело говори, чего там?
— Новостей целый мешок. Казаки привезли татарчонка. Сразу утащили его за тын, а потом посадили в поруб.
— Кто таков? — засопел хозяин.
— Не знаю. Одет богато, на вид годов семнадцать, не больше. Три дня держали в яме, потом давай медом поить и кататься по Москве повезли. Почти весь день бражничали.
— Любопытно. Не иначе, задумал что-то старый бес! Вечно каверзы готовит. Ух, я бы его… — Хозяин зло скрипнул зубами.
— Вчера ночью гонец прискакал из Азова, — продолжал гость. — Никита всю ночь не спал, а с утра начал людишек своих разгонять в разные концы. Перенять бы их стоило.
— А чего же ты раньше-то? — вскинулся хозяин, но гость больно ткнул его кулаком в бок:
— Не ори! Думаешь, просто у него из-под носа улизнуть? Я и так весь извелся, пока удалось отлучиться. Лучше запоминай. Одного отправили под охраной стрельцов на Киев. Ему из конюшни дали вороного жеребца. Куда и зачем едет, мне неизвестно. Скорее всего, стрельцы проводят гонца до границы.
— Сам гонца видел?
— Не довелось. Разговоры слыхал, а сам не видел. Зато других знаю.
— Ну, не тяни, — поторопил хозяин. — Время уходит.
— Успеешь! Волк у своего логова ягнят не режет. И ты не вздумай близко к Москве их перенимать, пусть уедут подальше.
— Да ты говори, кто они, — разозлился хозяин. — А там без тебя разберутся, умнее нашего головы есть.
— Мне своя дорога, — отрезал гость.
Некоторое время они молчали, недовольные друг другом. Наконец хозяин примирительно шепнул:
— Ладно, хватит дуться, дальше говори.
— А ты не корчи из себя умника! Сидишь тут, водку жрешь, а я у Никитки под носом торчу. Чего бы вы все без меня стоили?
— За то тебе и почет, — льстиво заметил хозяин. — Ну говори, не томи душу. Кони у гонцов добрые, а мне еще людишек поднимать надо, не успеем ведь.
Гость выдержал паузу, ожидая, пока уляжется гнев, но внутри у него все клокотало. Встать сейчас и уйти — пусть потом кусают локти и визжат от досады, но чего этим достигнешь? Кому будет хуже, Никите Бухвостову? Нет, только самому! Придушить бы дьяка собственными руками или всадить ему нож в спину, чтобы знать: нет его больше на земле, и никогда он уже ничего не придумает своим изворотливым умом. И тебя никогда не найдет, не потянет на дыбу, чтобы потребовать ответа за содеянное. Убить его, как убивают страх, задушить, как душат в себе совесть! Насладиться местью, отпеть его в церкви и зарыть в могилу. Зарыть и вырвать из памяти!
А дело? Как убить его дело? Пусть не будет ходить по земле проклятый Никита, но найдется другой — Иван, Петр или Семен, примет из охладевших рук дьяка дело, и вновь поскачут гонцы, увозя тайные грамотки, вновь оживут, задёргаются незримые нити, связывающие Москву с дальними городами, вновь выйдут в степь сторожевые станицы казаков, вновь поплывут их струги к берегам Крыма. Бухвостов умрет, а дело его будет жить!
Так кто же ему более ненавистен: дьяк или его дело? Да ему ненавистна сама Держава, которой они служат!
Может, если бы он сидел на троне или стоял рядом с ним, занимая принадлежащее ему по праву рождения место, то сам заботился бы о благе Державы и о тайном деле охраны ее рубежей. Тогда это было бы его, кровное, идущее от сердца, но судьба развела их в разные стороны, и теперь нет более лютых врагов. Ударив по делу, он ударит и по Державе, и по Бухвостову, и по ненавистным казакам…
— Терентий Микулин и с ним двое отправились к полякам, — глухо сказал гость. — Вероятно, поедут под видом купцов.
— Терентий? Знаю, знаю, — забормотал хозяин. — Этого переймем! — Он радостно хлопнул в ладоши и засмеялся, запрокинув голову. Но стукнулся затылком об стенку и резко оборвал смех. — А, чтоб тебя. И чего ты так любишь сидеть без света?
— Рожу твою поганую видеть не желаю, — спокойно ответил гость.
— Все простить не можешь? — Хозяин, казалось, нисколько не обиделся. — Сам виноват: надо было вовремя зарыться в тину.
— Все равно нам на одной веревке висеть, если дознаются, — зло сплюнул гость. — Не упусти Микулина.
— Куда денется? Моей западни не минует.
— Не хвастайся, его голыми руками не взять… Да, а третий зверь страшнее всех.
Хозяин напряженно засопел, ожидая, что скажет гость. А тот нарочно тянул, испытывая его терпение. Не дождавшись вопроса, сам сообщил:
— Макар Яровитов!
— Святые угодники! Куда же этот бабник наладился?
— В Азов. Макарку хорошо бы живьем изловить: он у Никитки в особом доверии, только и знают, что по углам шептаться. И к татарчонку он его с собой таскал.
— К татарчонку? Любопытно… А куда они потом татарина дели?
— В доме поселили, но под стражей. Никого не допускает к нему… Ладно, и так заболтались. Пора! Кстати, рыжий мне не нравится. Может, отправить в Коломну?
Хозяин вздрогнул и отодвинулся от гостя, но тот успел ухватить его за рукав и, наклонившись к уху, жарко зашептал:
— Нутром чую, продаст! Сегодня едва успел ему пасть зажать, чтобы по имени не назвал. Давай сегодня?
— Здесь, что ли? — испуганно охнул хозяин.
— Дурак! — Гость выпустил его рукав — Встречать и провожать сам теперь будешь, понял?
— Да, но ты уж…
— Все! Калитку потом замкни. Ну, где твой мужичок?
Хозяин поднялся и, тяжело ступая, подошел к двери, нащупал кольцо и распахнул ее. В слабо освещенной смежной комнате сидел на лавке рыжий мужичок. Лицо его было бледно.
— Подслушивал, пес?!
— Хозяин! — Рыжий бухнулся на колени и протянул к нему руки.
— Негоже на слуг кричать, — с усмешкой заметил гость. — Пошли, проводишь.
Взяв мужичка за плечо, он заставил его встать и подтолкнул к выходу. Тот обреченно поплелся впереди, поминутно оглядываясь. Но лицо гостя оставалось непроницаемо спокойным. На дворе рыжий немного ободрился. Легко отыскивая дорогу в темноте, он привел к калитке и наклонился, открывая засов. Гость быстро выхватил широкий кинжал и всадил его в спину рыжему. Тут же выдернул окровавленный клинок и отступил на шаг. Мужичок захрипел, стукнулся лбом в доски калитки и осунулся на землю.
— Все? — Мокрые ветви кустов зашелестели, и появился хозяин. Поеживаясь от промозглой сырости, он помог гостю поднять тело, вынести его за тын и скинуть в реку.
— Ну вот, пусть плывет в Коломну, — вытирая кинжал, усмехнулся человек в темной накидке. — Утром скажешь, что холоп сбежал.
— А если выплывет?
— Не выплывет. Да не трясись ты, иди делом займись. — Не прощаясь, он свернул на знакомую тропку и быстро растворился в темноте…
Примерно через час у ворот барской усадьбы в одной из подмосковных деревенек остановился верховой на взмыленной лошади. Не слезая с седла, он громко забарабанил рукоятью сабли в ворота.
— Открывай!
На его стук и крики из дома вышел заспанный ключник с опухшим лицом. Зевнув, мелко перекрестил рот и ворчливо спросил:
— Кого принесла нелегкая? Ночь на дворе.