Какой счастливой казалась ей теперь ее нынешняя жизнь! Ни Уинни, ни Вэбхья нисколько не мешали ей жить. Они не одергивали и не воспитывали ее. Мол, ей не следует улыбаться, или плакать, или охотиться, или пользоваться определенными видами оружия. Она решала все сама и потому чувствовала себя свободной. То, что почти все время уходило у нее на обеспечение таких потребностей, как еда, тепло и кров, нисколько не печалило ее, – это обстоятельство представлялось Эйле вполне естественным. Более того, оно придавало ей уверенности – ведь она могла обеспечить себя всем необходимым.
С той поры как в пещере появился львенок, ее тоска по людям заметно ослабла. Внутренняя пустота и жажда общения стали столь привычными, что она уже не обращала на них внимания. Два животных смогли до известной степени заполнить эту пустоту. Когда она была еще совсем маленькой девочкой, с ней нянчились Айза и Креб, теперь они с Уинни возились с маленьким львенком. Ночью, когда Вэбхья прятал свои коготки и сворачивался рядом с ней в клубок, ей казалось, что рядом с ней лежит Дарк.
Она не спешила на поиски Других, имевших неведомые ей обычаи и ограничения. Других, которые вновь могли лишить ее смеха… «Нет, – пообещала она сама себе. – Я ни за что не стану жить с людьми, которые запретят мне смеяться».
Животные угомонились. Уинни принялась пощипывать травку, Вэбхья отдыхал неподалеку. Он тяжело дышал, высунув язык от усталости. Эйла тихонько присвистнула, призывая к себе Уинни. Вслед за кобылкой поплелся и Вэбхья.
– Уинни, мне пора отправляться на охоту, – сообщила она жестами. – Этот лев жрет столько, что скоро мне будет его не прокормить…
С тех самых пор, как львенок оправился от ран, он неизменно сопровождал Эйлу или Уинни во всех их походах. Львят, живших в прайде, и детей, росших в Клане, никогда не предоставляли самим себе, и потому обеим сторонам такое положение вещей представлялось вполне естественным. Однако это приводило к возникновению серьезной проблемы: как она могла охотиться, если ее постоянно сопровождал пещерный лев? Впрочем, едва Уинни перестала бояться львенка, проблема разрешилась сама собой. Львица-мать обычно становится лидером подгруппы, в которую, помимо ее детенышей, входит молодая самка. Когда мать отправляется на охоту, эта самка следит за ее детенышами. Вэбхья стал воспринимать Уинни именно в этом качестве. Эйла знала, что к кобылице, вооруженной тяжелыми копытами, не осмелился бы подойти ни один из небольших хищников, подобных гиене, однако это значило, что на охоту ей вновь предстояло ходить пешком. Впрочем, неудобство это вскоре пошло ей на пользу.
Она привыкла обходить стороной прайд пещерных львов, живших к востоку от ее долины. Однако стоило ей заметить под чахлыми сосенками нескольких львов, как она тут же решила понаблюдать за ними, с тем чтобы лучше узнать жизнь существ, с которыми ее связывал тотем.
Нечего и говорить, занятие это было рискованным. Она оставалась охотницей, но в любое мгновение могла превратиться в добычу. Она наблюдала за хищниками и прежде и потому умела делать это достаточно незаметно. Львы, знавшие, что она наблюдает за ними, через какое-то время привыкли к ее соседству и попросту перестали обращать на нее внимание. Тем не менее занятие ее от этого не становилось менее опасным.
Большую часть времени хищники отдыхали или спали, однако стоило им выйти на охоту, они становились воплощением быстроты и ярости. Волки, которые привыкли охотиться стаей, способны справиться с крупным оленем – львица может сделать то же самое куда быстрее. Львы охотятся только в том случае, если они испытывают голод, едят же они обычно раз в несколько дней. Им не нужно подобно ей запасать пищу впрок, ведь они могут охотиться в любое время года.
Летом, когда все живое изнывает от полуденного зноя, они предпочитают охотиться по ночам. Зимой же, когда шкура их естественным образом становится более пышной и светлой, они охотятся днем. По ночам, когда температура опускается особенно низко, они спят, прижавшись друг к другу в пещере или в какой-нибудь расселине, защищенной от ветра.
Посвятив наблюдениям целый день, молодая женщина вернулась в свою долину, исполнившись особой радости за свой тотем. Она видела, как львицы завалили старого мамонта, бивни которого имели такую длину, что скрещивались друг с другом. На пиршество вышел весь прайд. Как она смогла уцелеть? Ведь в ту пору ей было всего пять, а она отделалась несколькими шрамами… Не случайно она вызвала в Клане такое изумление. Но почему Пещерный Лев выбрал именно ее? Внезапно странное предчувствие вытеснило из ее сознания мысли о Дарке.
На пути к долине она подбила зайца и вновь задумалась над тем, насколько разумно она поступила, принеся в пещеру раненого львенка, который в скором времени должен был превратиться во взрослого пещерного льва. Ее сомнения развеялись, стоило малышу, донельзя обрадованному ее возвращению, подбежать к ней. Он искал пальцы Эйлы и лизал ее руки своим шершавым языком.
Вечером, после того как Эйла освежевала убитого зайца и нарезала мясо на куски, убрала стойло Уинни и бросила на каменный пол охапку свежего сена, она приготовила ужин и для себя и села возле очага, попивая горячий чай и размышляя о событиях прошедшего дня. Юный лев спал у дальней стены пещеры. Она мысленно вернулась к тем обстоятельствам, которые вынудили ее взять львенка, и пришла к выводу, что за ними стояла воля ее тотема. По неведомой причине Духу Великого Пещерного Льва было угодно, чтобы она воспитывала одно из его порождений.
Она нащупала рукой амулет, висевший на шее, и обратилась к тотему на безмолвном языке жестов, принятом в Клане:
– Эта женщина не понимала подлинной силы Пещерного Льва. Она очень благодарна за то, что сила эта была явлена ей. Она не знает, почему выбор пал именно на нее, но очень рада тому, что у нее есть и львенок, и кобылка. – После короткой паузы она добавила: – Великий Пещерный Лев, когда-нибудь эта женщина поймет, зачем ей был ниспослан львенок… Если так будет угодно ее тотему.
Пора было готовить припасы на зиму. Хищники, как известно, питаются мясом. Но разве она могла обеспечить потребности растущего молодого льва? Охота на мелких животных занимала слишком много времени. Ей следовало выбрать дичь покрупнее. Для этого ей нужна была Уинни.
Стоило Эйле достать из угла пещеры упряжь, состоявшую из двух длинных шестов и нескольких ремней, и свистом подозвать к себе лошадку, как Вэбхья заволновался. Подобная упряжка хорошо зарекомендовала себя во время последней охоты, но Эйле хотелось как-то совместить ее с вьючными корзинами. Один из шестов следовало сделать подвижным – она помнила и о том, сколь легким стал процесс заготовки и вяления мяса после того, как лошадка заволокла оленью тушу наверх.
Она не могла оставить львенка в пещере, хотя и не знала, сможет ли охотиться в его присутствии. Иного выхода попросту не было. Покончив с необходимыми приготовлениями, она забралась на спину Уинни и отправилась в путь. Вэбхья лениво трусил позади. Эйла так привыкла подниматься на пологий восточный склон, что западный путь, по которому она ходила раз или два, казался ей совершенно незнакомым и непроходимым. Крутая западная стена переходила в пологий склон на много миль ниже. Теперь, когда Эйла стала путешествовать верхом, она могла преодолевать и не такие расстояния и все-таки предпочитала охотиться на знакомой восточной стороне.
Она хорошо изучила жизнь степных стад, пути их миграций, тропы и броды. Ей оставалось вырыть на их пути яму. Заметив ее за этим занятием, шаловливый львенок тут же решил, что молодая женщина придумала новую игру, и поспешил принять в ней участие. Он подбежал к краю ямы, поскреб землю когтистой лапой, соскочил вниз и с такой же легкостью выпрыгнул наверх. После этого Вэбхья стал кататься в свежевырытой земле, которую Эйла оттаскивала в сторону с помощью все той же старой шкуры. Когда она взялась за очередную наполненную землей шкуру, Вэбхья вспомнил о старой игре и потянул шкуру в другую сторону, отчего лежавший на ней рыхлый грунт ссыпался наземь.
– Вэбхья! Да я же так никогда не вырою эту самую яму! – возмущенно зажестикулировала она, однако тут же разразилась смехом, сменив гнев на милость. – Ладно. Ты будешь таскать другую шкуру…
Она достала из вьючной корзины, снятой со спины Уинни, оленью шкуру, взятую на случай дождя, и потащила ее за собой.
– Хватай, Вэбхья!
Увидав прямо перед своим носом движущуюся шкуру, львенок вырвал ее из рук женщины и принялся победно качать из стороны в сторону. Эйла улыбнулась и спокойно продолжила свою работу.
Вскоре она вырыла яму нужных размеров, воткнула в ее дно четыре жерди и, положив на них шкуру, присыпала последнюю тонким слоем земли. Вэбхья вновь приблизился к яме и уже в следующее мгновение рухнул вниз вместе со старой шкурой. Он поспешил выбраться наверх и после этого случая уже не осмеливался приближаться к ловушке.
Покончив с западней, Эйла подозвала свистом Уинни и, дав широкий круг, подъехала к стаду онагров с противоположной стороны. Охотиться на лошадей она уже не могла. Даже вид похожих на ослов онагров вызывал у нее некоторое замешательство – уж больно те напоминали ей лошадок… Но других стад возле ее западни не было.
Теперь помешать ее охоте могла бы разве что какая-нибудь неожиданная выходка игривого льва. Однако стоило им оказаться рядом со стадом, как он тут же принял иное обличье и стал подкрадываться к онаграм точно так же, как он крался к хвосту Уинни, хотя был еще слишком молод для того, чтобы свалить взрослое животное. Эйла поняла, что его младенческие забавы мало чем отличались от охотничьих навыков и приемов взрослых хищников. Он впитал охотничий инстинкт с молоком матери.
К своему немалому изумлению, Эйла обнаружила, что он может быть помощником. Когда онагры приблизились к ее ловушке, их насторожил исходивший от земли запах льва и человека. Эйла пронзительно заверещала и пустила Уинни вскачь. Вэбхья воспринял ее крик как сигнал к действию и тоже понесся за животными. Запах пещерного льва вызвал у них панику. Забыв об осторожности, онагры понеслись прямо к ее западне.
Эйла соскользнула со спины Уинни и, схватив в руку копье, понеслась к онагру, пытавшемуся выбраться из ямы. Однако Вэбхья опередил ее. Он прыгнул на спину животному, еще не зная о том, что жертву следует хватать за горло, и вонзил свои слабые молочные зубы ему в спину. Он охотился впервые в жизни.
Живи он с прайдом, взрослые львицы ни за что не подпустили бы его к добыче. Любая попытка такого рода закончилась бы для него весьма плачевно. Львы – спринтеры, жертвы же их привыкли пробегать большие расстояния. Если хищникам не удается настичь свою жертву сразу, они прекращают преследование. Соответственно, львята в охоте не участвуют практически никогда, ибо они способны разве что сорвать ее, не вовремя вспугнув жертву или помешав взрослым хищникам догнать ее.
Эйла же была человеком. Она уступала в скорости и хищникам, и их жертвам и не имела ни когтей, ни клыков. Она могла полагаться только на свой мозг. Ловушка позволила ей, слабой, медлительной женщине, совладать с быстроногим онагром, чем и воспользовался прыткий львенок.
Когда Эйла подбежала к яме, выпучивший глаза онагр, которому так и не удалось сбросить со спины рыкающего львенка, буквально обезумел от страха. Женщина положила конец его страданиям одним метким ударом копья. У онагра подкосились ноги, и он рухнул на дно ямы вместе с силившимся прокусить его шкуру львенком. Когда онагр затих, Вэбхья соскочил с его спины и, будучи уверенным в том, что жертву уложил именно он, издал писклявый звук, отдаленно напоминавший победный рев. Эйла спрыгнула в яму и выгнала львенка наверх.
– Давай-давай, Вэбхья. Теперь мне нужно обвязать его шею ремнем, чтобы Уинни могла вытащить его из ямы.
Когда кобыла вытянула тушу онагра наверх, львенок возбудился до предела. Он то застывал над недвижной жертвой, то спрыгивал в яму, не в силах совладать с собой. Лев, заваливший жертву, берет свою долю первым, но львята никогда не выступают в этой роли. Впрочем, поведение Вэбхья уже стало утрачивать обычные для этого вида стереотипы.
Эйла положила тушу убитого животного так, чтобы сделать брюшной разрез, начинающийся от анального отверстия и кончающийся глоткой. Львы поступают подобным же образом, первым делом разрывая мягкую брюшинную часть своей жертвы. Вэбхья с интересом наблюдал за тем, как молодая женщина вспарывает живот онагра.
Он ринулся к туше убитого животного и, вцепившись своими острыми зубами в его внутренности, потянул их на себя.
Тем временем Эйла закончила разрез, обернулась назад и тут же зашлась смехом. Она смеялась так, что на глаза ее навернулись слезы. Так уж вышло, что он вцепился зубами в кишку, которая разматывалась все дальше и дальше. Львенок изумленно пятился назад, не встречая никакого сопротивления. Выглядел он при этом на удивление потешно. Эйла повалилась наземь, держась за живот.
Львенок, пораженный странным поведением женщины, выпустил кишку из зубов и поспешил к Эйле. Едва он подошел к ней, она схватила его за загривок и прижалась щекой к его морде, после чего принялась чесать его за ушами, он же лизал ей руки, одновременно пытаясь забраться к ней на колени. Когда ему в пасть попали ее пальцы, он стал шумно сосать их, попеременно надавливая на ее бедра то одной, то другой передней лапой.
«Вэбхья, я не знаю, откуда ты взялся, – подумала Эйла, – но я очень рада тому, что ты есть».
Глава 14
К осени пещерный лев уже превосходил своими размерами волка и исполнился силы и недетской стати. И все-таки, несмотря на свои размеры, он оставался львенком. Эйле приходилось расплачиваться за это синяками и ссадинами, полученными в играх. Эйла приучила его реагировать на жест «Прекрати, Вэбхья!» и порой дополняла эту реплику более развернутым посланием:
– Хватит. Ты ведешь себя слишком грубо.
Этого было достаточно для того, чтобы понурившее голову животное приняло подобострастную позу, дабы выказать свою покорность женщине. Она не могла устоять перед этим изъявлением чувств и тут же, сменяя гнев на милость, принималась шутливо бранить львенка. Он же прятал когти и валил ее с ног, положив свои передние лапы ей на плечи. Порой он открывал пасть и покусывал ее за плечо или за руку, как это делает брачующийся лев, но он делал это так осторожно, что на ее коже не оставалось ни малейшего следа от этих его «укусов».
Она принимала его поведение как должное. По обычаям Клана, сын должен был повиноваться своей матери до той поры, пока он не убьет зверя и не достигнет совершеннолетия. Иных обычаев Эйла не знала. Львенок считал ее своей матерью. Тем самым она естественным образом относилась к нему как к существу подчиненному.
В его прайд входили только женщина и кобыла. Попытки свести знакомство со львами, обитавшими в степи, закончились для него едва ли не плачевно, доказательством чего мог служить шрам, появившийся на его морде.
После этой памятной драки Эйла стала обходить львиную территорию стороной в тех случаях, когда ее сопровождал львенок. Если же она шла одна, их соседство ее нисколько не смущало. Прежде всего она обратила внимание на то, что Вэбхья был очень крупным для своего возраста. В отличие от своих сверстников, живших в прайдах, он никогда не знал голода, и потому его ребра не выпирали из-под блеклой шерстки подобно песчаным грядам. Тем более ему никогда не угрожала голодная смерть. Благодаря неусыпным заботам Эйлы его физический потенциал проявился сполна. Эйла могла гордиться собой: еще бы – она смогла вырастить львенка лучше, чем это удалось бы его родной матери!
Она обратила внимание и на другую особенность своего воспитанника, отличавшую его от других львят такого же возраста. К этому времени он уже успел стать настоящим охотником. После той первой охоты, когда он с таким удовольствием пустился в погоню за онаграми, он неизменно сопровождал женщину во всех подобных предприятиях. Вместо того чтобы осваивать охотничьи навыки в играх со сверстниками, он постигал их на практике. Любая львица быстро отбила бы у него страсть к охоте, Эйла же, скорее, потворствовала ей. Его инстинктивные охотничьи приемы настолько органично сочетались с ее способами и приемами охоты, что теперь они составляли одно целое.