На террасе лежали глубокие вечерние тени, повеяло холодом, хотя еще было видно, как блики солнечного света играют на поверхности воды в реке. Пока они стояли у огня, им ненадолго показалось, что ничего не изменилось, что можно позабыть о происшедшей трагедии. Уже сгустились сумерки, а они все не трогались с места, желая продлить это мгновение. Каждый погрузился в размышления, и, если бы им пришло в голову поделиться мыслями друг с другом, они обнаружили бы, что думают об одном и том же: о событиях, которые привели двух Зеландонии в Пещеру Шарамудои, и о том, доведется ли им свидеться снова.
– Ну что же вы все не идете? – спросила Рошарио, чувствуя, что не может больше ждать. Впрочем, она догадалась, как дорога для них эта возможность провести какое-то время в безмолвном общении друг с другом, и постаралась их не беспокоить. Но тут показались Шамуд и Серенио, прибежал Дарво, игравший неподалеку со сверстниками, другие люди стали собираться у главного очага, и возникшее было ощущение покоя и близости пропало. Рошарио зазвала к себе всех, в том числе и Джондалара с Серенио, но те вскоре ушли.
Они молча отправились к краю террасы, а затем вдоль стены к лежавшему на земле бревну, на котором можно было посидеть в час заката, наблюдая за рекой. Поразительная красота природы привела их в глубокое восхищение. Не говоря ни слова, они наслаждались, созерцая величественную картину, сотканную из разнообразных металлических оттенков. Пока расплавленный шар еще висел над горизонтом, края свинцово-серых облаков слегка серебрились, а затем покрылись сверкающей позолотой, отражавшейся в водах реки. Огненно-красные лучи превратили золото в сияющую медь, а когда они начали угасать, облака окрасились сначала в бронзовый, а затем и в серебристый цвет.
На смену светлому серебру пришел свинец, который темнел все сильнее и сильнее, и тогда Джондалар наконец собрался с духом и повернулся к Серенио. «Она действительно красива, – подумал он. – И жить с ней легко и удобно, она очень заботлива». Он открыл было рот, намереваясь заговорить.
– Пойдем обратно, Джондалар, – опередив его, сказала Серенио.
– Серенио… я… мы с тобой прожили… – запинаясь, проговорил он.
– Тсс, – сказала Серенио, поднеся палец к губам, – давай не будем разговаривать. Пойдем обратно.
В голосе ее прозвучали настойчивые нотки. Встретившись с ней взглядом, Джондалар догадался, что в ней говорит желание. Потянувшись к ней, он взял ее за руку, прикоснулся губами к ее пальцам, а затем поцеловал ее в ладонь. Его теплые губы притронулись к ее запястью. Приподняв рукав, Джондалар поцеловал ее в ложбинку под локтем.
Серенио вздохнула, закрыла глаза и откинула голову назад. Придерживая ее за затылок, Джондалар отыскал губами ямку между ключицами, мочку уха, а потом и приоткрытый рот. Тело Серенио напряглось, она замерла в ожидании. Он принялся целовать ее, долго, не спеша, прикасаясь языком к краям ее нёба, к мягкой впадинке под языком, чувствуя, как она все плотнее прижимается к нему. Дыхание Серенио участилось. Когда они наконец оторвались друг от друга, рука ее скользнула вниз, и она почувствовала, что Джондалар объят желанием, как и она сама.
– Давай вернемся, – сказала она чуть хрипловатым голосом.
– Зачем? Почему бы не остаться здесь? – спросил он.
– Тогда все закончится слишком быстро. Лучше расположиться у огня на меховых шкурах, чтобы не нужно было спешить.
Им отнюдь не наскучило заниматься любовью друг с другом, но в последнее время они стали делать это как бы машинально. Они знали, что нравится каждому из них, и прибегали к испытанным способам, лишь изредка пробуя что-то новое. Он понял, что сегодня она хочет большего, и только обрадовался этому. Придерживая ее голову обеими руками, он стал целовать ее веки, кончик носа, мягкие щеки, легонько подул ей в ухо, потеребил за мочку, и его губы заскользили по ее шее. Внезапно он крепко прижал ее к себе и поцеловал в губы.
– Пожалуй, нам лучше вернуться, Серенио, – сказал он шепотом.
– Как раз об этом я тебе и говорила.
Рука Серенио обвилась вокруг пояса Джондалара. Он обнял ее за плечи, и они пошли рядышком по тропинке, огибая выступ. Впервые за все время он не стал из осторожности пропускать ее вперед и даже не заметил, что движется по краю глубокой пропасти.
Терраса погрузилась в сплошной мрак, сотканный из ночной мглы и теней. Скалистые стены загородили собой луну, и лишь кое-где в промежутках между облаками мерцали звезды. Они задержались куда дольше, чем предполагали. У главного очага уже никого не было, хотя поленья до сих пор горели ярким пламенем. Рошарио и Доландо ушли к себе, у них сидели еще какие-то люди, а поравнявшись с входом в их жилище, они увидели, что Дарво и Тонолан играют, подбрасывая вырезанные из кости фигурки.
Джондалар улыбнулся. Они с братом проводили за этой игрой долгие зимние вечера. За ней можно было просидеть хоть полночи, и она требовала сосредоточения, а значит, помогала на время забыть о многом.
В жилище, где обитали Джондалар и Серенио, было темно. Он принес дров в выложенный камнем очаг, сходил к главному очагу за горящей головней, чтобы развести в нем огонь, а затем поставил у входа крест-накрест две доски и набросил на них большой кожаный лоскут, чтобы отгородиться от внешнего мира.
Когда он сбросил с себя верхнюю одежду, Серенио достала чашки. Джондалар взял бурдюк с перебродившим черничным соком и разлил его по чашкам. В его желании уже не было прежнего жара, и за то время, пока они возвращались, он успел кое о чем поразмыслить. «Среди всех женщин, которые мне встречались, она выделяется красотой и страстностью, – подумал он, попивая согревающий кровь напиток. – Мне давно уже следовало скрепить наш с ней союз обрядом. Может быть, она согласится отправиться со мной в родные мне места и возьмет с собой Дарво. Мы можем вернуться туда, можем остаться здесь, но я хочу, чтобы мы стали настоящей парой».
Стоило ему принять это решение, как на душе у него стало легче. Пора было внести ясность, и он обрадовался тому, что наконец избавился от сомнений. Именно так и нужно поступить, это будет правильно. И почему он так долго тянул с этим?
– Серенио, я кое-что решил. Не знаю, говорил ли я тебе когда-нибудь, как много ты значишь для меня…
– Не сейчас, – сказала она, отставив чашку, обвила руками его шею, поднесла губы к его рту и тесно прижалась к нему. Этот долгий, страстный поцелуй вновь пробудил в нем желание. «Серенио права, – подумал он, – мы можем поговорить и позже».
Ощущая, как страсть набирает силу, он повел ее к устланному меховыми шкурами помосту. Поленья в очаге прогорели и превратились в уголья за то время, пока он ласкал ее, вновь открывая для себя каждый из потаенных уголков ее тела. Серенио всегда живо откликалась на его ласки, но никогда прежде она не раскрывалась перед ним так, как в этот раз. Он вновь и вновь доводил ее до высшей точки наслаждения, но она никак не могла насытиться, и, когда ему показалось, что силы его иссякли, она взяла инициативу на себя, и он почувствовал, как соки вновь заиграли в его теле. Но вот наконец наступила блаженная развязка, и они откинулись на меха, погрузившись в сладкую истому.
Лежа рядом, они заснули, не успев даже прикрыться чем-нибудь. Пламя в очаге угасло, и, когда приблизился час рассвета, они проснулись от холода. Раздув тлеющие угли, Серенио развела огонь, а Джондалар, набросив на себя нижнюю рубаху, вышел, чтобы набрать воды в бурдюк. Заодно он быстренько окунулся в холодную воду, и после этого тепло, исходившее от очага, показалось ему донельзя приятным. Он чувствовал себя бодрым, полным сил; казалось, ему все по плечу. Серенио начала разогревать камни в очаге, затем выскользнула наружу, чтобы облегчиться, и тоже вернулась вся мокрая.
– У тебя зуб на зуб не попадает, – сказал Джондалар, укутывая ее в меховую шкуру.
– Я заметила, что купание доставило тебе огромное удовольствие, и решила последовать твоему примеру. Но там так холодно! – со смехом ответила она.
– Чай уже почти готов. Я принесу, а ты посиди здесь, – сказал он, подтолкнув ее к постели, а затем накрыл ее шкурами, оставив лишь щелку, в которой виднелось ее лицо. «Было бы неплохо провести всю жизнь бок о бок с такой женщиной, как Серенио, – подумал он. – Интересно, удастся ли мне уговорить ее отправиться вместе со мной? – Он вдруг погрустнел. – Вот если бы Тонолан согласился вернуться домой. Не понимаю, почему его тянет дальше на восток».
Он принес Серенио горячего чая из буквицы, налил еще чашку себе и присел на краешек помоста.
– Серенио, ты никогда не подумывала о том, чтобы совершить Путешествие?
– То есть о том, чтобы отправиться в края, где я не бывала прежде, и встретиться с незнакомыми мне людьми, язык которых мне непонятен? Нет, Джондалар, у меня никогда не возникало такого желания.
– Но ведь ты владеешь языком Зеландонии. Когда мы с Толи и со всеми другими решили обучить друг друга языкам, которые являются для нас родными, ты делала такие успехи, что я просто поразился. Так что тебе не придется осваивать новый для тебя язык.
– О чем это ты толкуешь, Джондалар?
Он улыбнулся:
– Я пытаюсь уговорить тебя отправиться со мной ко мне домой после того, как мы скрепим наши отношения обрядом. Тебе понравятся Зеландонии…
– То есть как это «после того, как мы скрепим наши отношения обрядом»? Почему ты решил, что мы это сделаем?
Джондалар опешил. Разумеется, ему следовало сначала спросить, согласна ли она, а не обрушиваться на нее сразу с вопросами о Путешествии. Женщины не любят, когда мужчины заранее уверены в том, что получат их согласие. Он смущенно улыбнулся:
– Я решил, что нам с тобой пора совершить полагающийся обряд. Нам уже давно следовало это сделать. Ты красивая любящая женщина, Серенио. И Дарво – отличный мальчуган. Для меня будет большой честью, если он станет сыном моего очага. Но мне бы хотелось, чтобы ты согласилась вернуться вместе со мной домой… в края, где живут Зеландонии. Но если ты не захочешь, мы, конечно же…
– Джондалар, такие вопросы в одиночку не решаются. Мы не станем связывать себя обрядом. Я решила это уже давным-давно.
Он покраснел, вконец смутившись. Ему и в голову не приходило, что Серенио может отказать ему. Он думал только о самом себе, о своих чувствах и никак не ожидал, что она сочтет его недостойным.
– Я… Прости, Серенио. Я полагал, что нравлюсь тебе, но, видимо, заблуждался. Надо было сказать мне, и я ушел бы отсюда… поселился бы где-нибудь в другом месте. – Джондалар встал и начал собирать свои вещи.
– Что ты делаешь, Джондалар?
– Собираю вещи. Я найду себе другое жилье.
– Почему ты вдруг решил уйти отсюда?
– Мне не хочется уходить, но если я тебе не нужен…
– Как ты мог подумать, будто ты мне не нужен, после того что у нас было этой ночью? Какое отношение это имеет к совершению обряда?
Он снова подошел к помосту, присел на краешек и повернулся лицом к ней. Взгляд Серенио показался ему загадочным.
– Почему же ты мне отказала? Я не нравлюсь тебе как мужчина?
– Как мужчина… – Голос Серенио прервался. Она часто заморгала, потом глубоко вздохнула. – О Великая Мать! Помилуй, Джондалар! На свете нет мужчин, которые могли бы сравниться с тобой. В этом-то вся и беда. Ты слишком хорош, с какой стороны ни взгляни. Я просто не вынесу такого.
– Не могу тебя понять. Я сделал тебе предложение, а ты отказалась, потому что я слишком хорош для тебя?
– Похоже, ты и вправду не понимаешь. Джондалар, ты дал мне гораздо больше… чем любой другой мужчина. Если мы свяжем себя узами обряда, я стану обладательницей сокровища, которого нет у других женщин. Они будут завидовать мне. Им захочется, чтобы их мужчины были такими же добрыми, щедрыми и заботливыми, как ты. Они и так знают, что от одного твоего прикосновения в женщине просыпается все живое… каждая женщина только и мечтает о таком, как ты.
– Если все это и вправду так, почему же ты мне отказала?
– Потому что ты меня не любишь.
– Серенио… я люблю тебя.
– Да, конечно, любишь по-своему. Ты хорошо ко мне относишься. Ты всегда бы старался не обидеть меня, не причинить мне боль, ты заботился бы обо мне, ласково обращался бы со мной. Но при этом я знаю, что ты не любишь меня по-настоящему, и мне вряд ли удалось бы забыть об этом или убедить себя в обратном. И я постоянно ломала бы себе голову, пытаясь понять, что же за изъян во мне мешает тебе полюбить меня.
Джондалар опустил глаза.
– Серенио, многие люди живут вместе, даже если между ними нет такой любви, о которой ты говоришь. – Он снова поднял на нее взгляд, открытый и серьезный. – Но если их многое связывает, если они дорожат друг другом, им живется совсем неплохо.
– Да, с некоторыми так и бывает. Возможно, когда-нибудь я найду мужчину, с которым у нас будет много общего, с которым смогу жить, не испытывая необходимости знать, что он по-настоящему любит меня. Но только не с тобой, Джондалар.
– Почему же? – спросил он, и во взгляде его отразилась такая боль, что Серенио на мгновение заколебалась.
– Потому что я люблю тебя и ничего не могу с этим поделать. Живя с тобой, я начала бы потихоньку увядать, понимая, что ты не можешь ответить мне тем же. Ни одна женщина на свете не могла бы не полюбить тебя, Джондалар. И всякий раз, когда мы занимались бы с тобой любовью, как этой ночью, я бы чувствовала, как в душе у меня что-то потихоньку умирает. Потому что при всем моем стремлении к тебе, при всей моей любви я знаю, что ты не способен так же полюбить меня, как бы сильно тебе этого ни хотелось. И через некоторое время во мне иссякли бы все живительные соки, тело мое превратилось бы в пустую оболочку и я начала бы изыскивать способы испортить тебе жизнь, сделать тебя таким же несчастным, как я сама. А ты оставался бы таким же нежным, ласковым и заботливым, как прежде, прекрасно понимая, в чем причина происходящего со мной. Но при этом ты начал бы ненавидеть себя за это. А все вокруг стали бы удивляться, спрашивая, как ты можешь жить с такой мерзкой сварливой старухой. Я не хочу, чтобы ты страдал, Джондалар. И сама не хочу мучиться.
Поднявшись на ноги, он пошел было к выходу, затем развернулся и возвратился обратно.
– Серенио, почему я не могу влюбиться? С другими это происходит, а со мной нет. Что же такое мне мешает?
Взгляд его был проникнут такой тоской, что у Серенио внутри все сжалось, и любовь к нему разгорелась в ее сердце с еще большей силой. «Как жаль, что я не могу сделать так, чтобы он полюбил меня», – подумала она.
– Не знаю, Джондалар. Возможно, ты еще не нашел ту женщину, которая тебе нужна. Может быть, Великой Матерью тебе уготовано нечто неожиданное. На свете немного таких, как ты. Ты наделен множеством достоинств, ты слишком хорош для большинства женщин. Если бы ты всем сердцем полюбил одну из них, твоя избранница смогла бы выдержать испытание, лишь если бы Великая Мать одарила ее так же щедро, как тебя. Я не уверена, что была бы счастлива, даже если бы ты проникся ко мне любовью. Женщина, которую ты полюбил бы так же, как любишь брата, должна быть очень сильной.
– Я не могу влюбиться, но если бы это все же случилось, ни одна из женщин не вынесла бы такого, – полным горечи тоном сказал Джондалар. У него вырвался сухой едкий смешок. – Сколь странные Дары посылает нам Великая Мать. – В его глазах играли отсветы горевшего в очаге огня, и они приобрели фиолетовый оттенок. Внезапно Джондалар озабоченно спросил: – Что означают твои слова «если бы ты полюбил одну из женщин так же, как любишь брата»? Если никакая из женщин не обладает силой, которая позволила бы ей выдержать напор моей любви, что из этого следует? Что мне нужен… мужчина?
Серенио улыбнулась, затем негромко рассмеялась.
– Да нет, ты же относишься к брату иначе, чем к женщине. Ты вовсе не похож на Шамуда, природные склонности которого идут вразрез с особенностями его тела. Будь все иначе, ты давно уже догадался бы об этом и подобно Шамуду нашел бы путь, который привел бы тебя к познанию любви. Нет, – сказала она, ощутив прилив тепла при воспоминании о прошедшей ночи, – женское тело кажется тебе невероятно притягательным. Но ты любишь брата куда сильней, чем любую из женщин. Вот поэтому мне и захотелось насладиться твоими ласками этой ночью. Ты уйдешь отсюда вместе с братом, и я больше не увижу тебя.