Джондалар добрался до тенистых зарослей, тянувшихся вдоль реки. Охватившее его возбуждение было настолько велико, что он не смог с ним справиться. Стоило ему скрыться за стеной густой растительности, как на землю упали первые капли вязкой белой жидкости. Содрогаясь всем телом, он прислонился к дереву. По крайней мере он почувствовал хоть какое-то облегчение и теперь сможет снова подойти к этой женщине, не испытывая неодолимого желания повалить ее на землю и силой овладеть ею.
Отыскав сухой сучок, он разрыхлил землю и прикрыл следы сокровенных соков Радости. Зеландонии говорил ему, что не следует проливать впустую соки, которые дарует Великая Мать, но если возникнет крайняя необходимость, надо вернуть их Ей, сделав так, чтобы они впитались в тело Великой Матери Земли. «Зеландонии был прав, – подумал Джондалар, – это пустая трата, и она не приносит радости».
Он пошел вдоль реки, не решаясь выбраться из зарослей на открытое место. Он увидел, что Эйла ждет его, стоя возле большого валуна, обхватив жеребенка рукой за шею и прижавшись головой к Уинни, словно ища у животных поддержки и утешения. Она показалась ему крайне ранимой и беззащитной. «Ей следовало бы обращаться за поддержкой ко мне, – подумал Джондалар, – и утешать ее должен я». Ему стало очень стыдно, как будто он сделал нечто недопустимое, ведь он полагал, что причина ее огорчения в нем. Собравшись с духом, он вышел из зарослей.
– Порой мужчине бывает необходимо поскорей облегчиться, – смущенно улыбаясь, солгал он.
Эйла удивилась. Зачем он говорит неправду? Она поняла, что он сделал. Он утолил желание сам.
Любой мужчина из Клана скорее посягнул бы на женщину вождя, чем поступил бы так, как это сделал Джондалар. Будь охватившее его желание настолько сильным, он подал бы условный знак даже Эйле, если бы рядом не оказалось других женщин. Ни один из взрослых мужчин не стал бы сам утолять желание. Мысль об этом мог допустить лишь юноша, достигший зрелости, но не успевший добыть на охоте зверя и пройти через положенный ритуал. Но Джондалар не нашел возможным подать ей знак и предпочел поступить иначе. Никогда в жизни ей не доводилось подвергаться такому унижению.
Она ничего не ответила на его слова и сказала, стараясь не встречаться с ним взглядом:
– Если ты хочешь покататься на Уинни, я подержу ее, а ты заберись на камень и садись к ней на спину. Я скажу Уинни, что тебе хотелось бы на ней прокатиться. Может быть, она согласится.
«Ах да, именно поэтому мы и перестали собирать зерно, – вспомнил Джондалар. – И куда только подевалось прежнее рвение? Мы едва успели пересечь поле, но за это время многое изменилось». Стараясь держаться как ни в чем не бывало, он залез на камень, в котором имелась похожая на сиденье выемка, и Эйла подвела лошадь поближе. Джондалар так же старательно избегал встречаться с ней взглядом.
– Какую команду ты ей подаешь, чтобы заставить ее стронуться с места? – спросил он.
Эйле пришлось подумать, прежде чем ответить.
– Я не подаю никакой команды, она трогается с места, когда мне этого хочется.
– А как она узнает о том, что тебе этого хочется?
– Не знаю… – Она сказала правду, ей ни разу не доводилось задуматься об этом.
Джондалар решил, что это не важно. Если лошадь позволит ему усесться к ней на спину, пусть несет его куда захочет. Он положил руку на загривок лошади, чтобы не соскользнуть с камня, а затем забрался на нее.
Уинни пугливо повела ушами, чувствуя, что это не Эйла. Она привыкла ощущать прикосновение ног и бедер Эйлы, движения ее мышц служили сигналами, побуждавшими ее к тому или иному действию, а на этот раз ощущения оказались иными, и вдобавок сидевший на ней человек весил больше, чем Эйла. Но Эйла стояла рядом, прижавшись к ее шее, да и мужчина был ей знаком. Кобылка растерянно потопталась на месте, но вскоре успокоилась.
– И что мне теперь делать? – спросил Джондалар. Он сидел на низкорослой лошадке, его длинные ноги болтались по бокам. Он никак не мог сообразить, куда ему девать руки.
Эйла потрепала кобылку по шее со свойственной ей уверенностью и обратилась к ней на языке, в который входили и жесты, и краткие восклицания из речи людей Клана, и слова языка Зеландонии.
– Джондалару хочется, чтобы ты покатала его, Уинни. – В голосе ее прозвучали просительные нотки, а рука ее еще теснее прижалась к шее лошади, которая настолько привыкла к общению с женщиной, что восприняла это как команду и стронулась с места. – Если почувствуешь, что можешь упасть, обхвати руками ее шею, – посоветовала Эйла.
Уинни привыкла носить на себе всадника. Она не стала ни прыгать, ни брыкаться, но двигалась несколько неуверенно, поскольку ею никто не управлял. Джондалар подался вперед, чтобы похлопать ее по загривку, стремясь приободрить и лошадку, и самого себя. Это движение оказалось похожим на команду, которую непроизвольно подавала Эйла, желая, чтобы Уинни прибавила шагу. Лошадь резко устремилась вперед, и Джондалар оказался вынужден последовать совету Эйлы. Он обхватил кобылку руками за шею и пригнулся к холке. Уинни истолковала это как команду, призывавшую ее двигаться еще быстрее.
Она помчалась галопом по полю. Джондалар прильнул к ее шее, его длинные волосы развевались по ветру, который подул ему в лицо. Он наконец отважился чуть приоткрыть глаза и увидел, как внизу с пугающей быстротой скользит земля. Он ощутил восторг и некоторый страх. Теперь он понял, почему Эйла затруднялась описать свои ощущения. Похожие чувства овладевали им, когда он стремительно спускался по склону ледяной горы зимой или когда огромный осетр тащил его за собой по реке, но скакать верхом на Уинни было еще увлекательнее. Он заметил, что слева от них скользит неясная фигура. Гнедой жеребенок мчался рядом с матерью, не отставая от нее ни на шаг.
Откуда-то издалека донесся резкий, пронзительный свист. Лошадь неожиданно повернула направо и устремилась обратно.
– Выпрямись! – крикнула Эйла Джондалару, когда они оказались неподалеку от нее. Лошадь сбавила шаг, приближаясь к женщине, и он сел прямо. Уинни перешла на шаг и остановилась возле валуна.
Джондалар слез с лошади. Его била легкая дрожь, но глаза его радостно блестели. Эйла похлопала лошадку по вспотевшим бокам, а когда Уинни трусцой направилась к пляжу у пещеры, не спеша пошла следом за ней.
– Ты заметила, что жеребенок все время скакал рядом с матерью? Ну и удалец!
По тому, как Джондалар произнес это слово, Эйла догадалась, что это слово имеет для него особое значение.
– Кто такой «удалец»? – спросила она.
– Во время Летних Сходов проводятся различные состязания, но самые увлекательные – это гонки, соревнования в беге, – сказал Джондалар. – Их участники называются бегунами, а о тех, кто сильней других стремится к победе и добивается наибольших успехов, говорят: «Вот удалец». Это слово выражает похвалу и одобрение.
– Жеребенок быстро бегает. Он удалец.
Они отправились дальше, храня молчание, которое с каждой минутой становилось все более и более напряженным.
– Почему ты велела мне выпрямиться? – спросил наконец Джондалар в попытке завязать хоть какой-нибудь разговор. – Ты вроде бы говорила, что не подаешь Уинни никаких команд. Но она сбавила скорость, когда я выпрямился.
– Прежде я никогда об этом не задумывалась, но, видя, что вы приближаетесь, вдруг подумала: «Выпрямись». Сначала я не поняла, о чем ты спрашиваешь, но, когда тебе понадобилось остановиться, внезапно сообразила.
– Значит, ты все-таки подаешь лошади какие-то команды, не словами, а движениями. Интересно, можно ли научить и жеребенка понимать команды? – задумчиво проговорил он.
Они подошли к скалистому выступу у реки, обогнули его и увидели, как Уинни катается по земле у самой воды, чтобы освежиться, и пофыркивает от удовольствия. Рядом с ней, задрав кверху ноги, валялся жеребенок. Джондалар заулыбался и остановился, глядя на них, а Эйла, опустив голову, пошла дальше. Джондалар догнал ее, когда она начала подниматься по тропинке.
– Эйла… – Она обернулась, но он замялся, не зная, что сказать. – Я… я… мне хотелось бы сказать тебе спасибо.
Ей так и не удалось до конца понять, что значит это слово. В языке людей Клана аналога не существовало. Члены каждого из небольших кланов постоянно оказывали друг другу помощь, воспринимая это как нечто само собой разумеющееся, ведь иначе никому из них не удалось бы выжить. Никому не приходило в голову благодарить друг друга за содействие, подобный поступок показался бы им столь же немыслимым, как если бы ребенок вдруг вздумал сказать «спасибо» матери за ее заботу или она внезапно потребовала бы от него выражения признательности. Когда человеку оказывали особую услугу или преподносили ему подарок, он знал, что ему придется ответить тем же, и это далеко не всегда вызывало у него радость.
Наиболее близким к слову «спасибо» можно было считать существовавшее в языке Клана выражение благодарности, с которым человек более низкого положения обращался к соплеменнику рангом повыше, как правило женщина к мужчине, если тот оказывал ей из ряда вон выходящую услугу. Эйла решила, что Джондалар пытается поблагодарить ее за то, что смог прокатиться на Уинни.
– Джондалар, Уинни согласилась покатать тебя. Почему ты говоришь «спасибо» мне?
– Ты помогла мне сделать это, Эйла. Вдобавок я благодарен тебе не только за это. Ты многое для меня сделала, ты так заботилась обо мне.
– Разве жеребенок стал бы благодарить Уинни за то, что она о нем заботится? Тебе требовалась помощь, поэтому я ухаживала за тобой. При чем тут «спасибо»?
– Но ведь ты спасла мне жизнь.
– Я целительница, Джондалар. – Она не знала, как объяснить ему, что под этим подразумевается. Когда один человек спасает другого от смерти, он вкладывает в него частичку заключенной в нем жизненной силы, и спасенному вменяется в обязанность впредь, оберегать своего спасителя. Между такими людьми возникает связь, более тесная, чем связь между братьями и сестрами. Но когда она стала целительницей, ей вручили кусочек черной двуокиси марганца, в котором как бы заключалась частичка духа каждого из людей, и с тех пор она лечит больных, не ожидая получить что-либо взамен. – Ты не обязан говорить мне «спасибо», – сказала она.
– Я знаю, что не обязан. Мне известно, что ты – целительница, но я хочу, чтобы ты знала о моей благодарности. Люди говорят «спасибо», когда им оказывают помощь. Это традиционное проявление вежливости, часть обычая.
Они поднялись друг за другом по тропинке. Эйла ничего не ответила Джондалару, но его слова напомнили ей о том, как Креб пытался объяснить ей, что правила вежливости запрещают высматривать, что творится у чужого очага, отделенного рядом камней. Ей с куда большей легкостью удалось выучить язык людей Клана, чем вникнуть в суть их обычаев. Джондалар сказал, что среди людей его племени принято благодарить друг друга, этого требуют правила вежливости, но тут она пришла в еще большее замешательство.
Почему он вдруг взялся благодарить ее после того, как совсем недавно так страшно ее унизил. Если бы мужчина из Клана отнесся к ней с таким презрением, она просто перестала бы существовать для него. Она поняла, что ей будет нелегко свыкнуться с обычаями сородичей Джондалара, но от этого горечь унижения отнюдь не развеялась.
Когда Эйла вошла в пещеру, Джондалар остановил ее в попытке пробиться сквозь неожиданно возникший между ними барьер.
– Эйла, прости, если я чем-то тебя оскорбил.
– Оскорбил? Мне непонятно это слово.
– Мне кажется, я рассердил тебя, тебе стало плохо из-за меня.
– Ты меня не рассердил, но мне действительно плохо.
Ее признание повергло Джондалара в замешательство.
– Прости, – сказал он.
– «Прости». Это тоже вежливость, верно? Часть обычая? Джондалар, что толку от твоего «прости»? Когда ты произносишь его, ничего не меняется и мне не становится легче.
Он провел рукой по волосам. Она права. Какой бы промах он ни допустил – ему казалось, он догадывается, в чем дело, – просьба простить его ничего не исправит. И ситуация лишь усугубляется тем, что он избегает заговорить на эту тему прямо, боясь поставить себя в еще более неловкое положение.
Оказавшись в пещере, Эйла сняла с шеи корзину и раздула огонь в очаге, чтобы приготовить еду. Джондалар поставил свою корзину рядом с корзиной Эйлы и уселся на циновку возле очага, наблюдая за действиями Эйлы.
После того как он освежевал добытых ею оленей и разделал туши, он показал ей изготовленные им в тот день орудия. Они понравились ей, и она иногда пускала их в ход, но, выполняя некоторые из работ, предпочитала пользоваться более привычным для нее ножом собственного изготовления. Он заметил, что она орудует грубым ножом, сделанным из кремневой пластины, не менее искусно, чем другие работают ножами меньших размеров, снабженными ручкой. Будучи мастером по изготовлению орудий, он постоянно проводил сравнения, думая о недостатках и достоинствах каждого из них. Любым острым ножом можно что-нибудь разрезать, но ее способ изготовления связан с большими затратами сырья. Даже притащить кремневую глыбу нужных размеров не так-то просто.
Ощущая на себе пристальный взгляд Джондалара, Эйла занервничала. Через некоторое время она встала и отправилась за ромашкой для чая, чтобы немного успокоиться, надеясь, что внимание Джондалара переключится на что-нибудь другое. Он понял, что пора как-то разрешить возникшую проблему, и, собравшись с духом, решил откровенно поговорить с ней на эту тему.
– Ты права, Эйла. Хоть я и попросил у тебя прощения, от этого ничего не изменилось, но я просто не знаю, что еще сказать. Я не понимаю, чем я оскорбил тебя. Пожалуйста, объясни, почему тебе плохо.
«Наверное, он опять говорит неправду, – подумала Эйла. – Как это может быть, чтобы он ничего не понял? Но вид у него явно обеспокоенный». Она низко опустила голову, жалея о том, что он задал ей этот вопрос. Мало того что ей приходится страдать от унижения, а теперь она вынуждена еще и говорить с ним об этом. Впрочем, деваться некуда.
– Мне плохо, потому что я… непривлекательна, – проговорила она, пристально глядя на сложенные на коленях руки, в которых она держала ростки ромашки.
– То есть как это ты «непривлекательна»? Я не понимаю.
Ну почему он задает все эти вопросы? Или ему хочется ее помучить? Эйла исподтишка взглянула на Джондалара. Он сидел, подавшись вперед, и в его искреннем взгляде она увидела лишь признаки неподдельной тревоги.
– Ни один из мужчин Клана не стал бы сам утолять желание, если бы рядом с ним находилась привлекательная женщина. – Она покраснела от стыда за собственную несостоятельность, продолжая упорно смотреть вниз. – Тебя переполняло желание, но ты убежал от меня. Ты счел меня непривлекательной, и, конечно же, мне стало плохо.
– То есть ты обиделась, потому что я не… – Он выпрямился и вскинул голову. – О Дони! Как можно быть таким глупцом, Джондалар? – воскликнул он, обводя взглядом своды пещеры.
Эйла изумленно посмотрела на него.
– Я думал, ты не хочешь, чтобы я нарушал твой покой, Эйла. Я не хотел поступать вопреки твоим желаниям. Меня с неодолимой силой влечет к тебе, но ты вздрагивала всякий раз, когда я к тебе притрагивался. И как ты могла подумать, будто кто-то из мужчин может счесть тебя непривлекательной?
Внезапно она поняла, что все происшедшее было недоразумением, и терзавшая ее боль тут же утихла. Он считает ее желанной! Он просто подумал, что она не испытывает влечения к нему! Все дело в обычаях, несхожих меж собой.
– Джондалар, тебе нужно было подать условный знак. Мои желания не так уж и важны.
– Нет, твои желания очень важны. А я… – На лице его вспыхнул румянец. – Я нравлюсь тебе? – По его взгляду Эйла догадалась, как глубоко он растерян, как сильно боится получить отказ. Это чувство было ей знакомо. Она удивилась тому, что мужчина может испытывать нечто подобное, но при этом все терзавшие ее сомнения мигом улетучились, и душу ее захлестнула теплая волна нежности.