Ястреб стал перед Слокосом, и держась кривой рукой за рукоять меча, надменно взирал на бывшего гвардейца.
— В чем дело, низший? Почему ты прекратил работу?
— Мой напарник пошел за водой — сквозь зубы процедил Слокос.
— Н-да — хмыкнул охранник. Он расслабился, и когда Слокос решил, что опасность миновала, внезапно обрушил ему на спину сплетенный из медных жил хлыст. В момент удара электрический конденсатор, спрятанный в рукояти, давал мощный разряд, парализующий мышцы. Слокос изогнулся от страшной боли. Работающие вокруг низшие прервали свое занятие и с затаенной ненавистью смотрели на ястреба. Тот уловил скрытую угрозу в их напряженных поздх и защелкал кнутом.
— Работать! Работать!
Со всех сторон к нему на помощь спешили другие ястребы. Низшие нехотя принялись за работу. Прибежал Киш с амфорой горячей воды.
— Что случилось, Слокос?
— Да ничего особенного — осторожно массируя распухшее место, ответил бывший гвардеец — Просто имел удовольствие насладиться укусом медного скорпиона.
— Передохни — предложил Киш.
— Хватит, наотдыхался! Эта скотина — Слокос кивнул в сторону стоящего неподалеку с нарочито безразличным видом ястреба — только и ждет, чтобы мы встали. Он тут же пустит в ход своего скорпиона.
— Нет — умно сказал Киш — он, конечно, твердолоб, но не настолько, чтобы рискнуть повторить свой «подвиг». Тем более, что у него, кажется, нашлось другое занятие — С этими словами Киш указал на быстро удаляющегося охранника и, приложив руку ко лбу, стал всматриваться в дорогу, вьющуюся в противоположном конце рудника — Никак не пойму: что там?
Слокос, обладавший соколиным зрением, прищурился и буркнул:
— Гонят очередную партию мяса.
Окруженная со всех сторон воинами, по дороге шла нестройная толпа низших. Они еще не освоились со своим новым положением и пытались выглядеть людьми. Но Слокос знал, что через три дня они будут выглядеть так, словно всю свою жизнь провели на этом руднике.
Ястребы уже приступили к обработке вновь прибывших. Безжалостно избивая корчащихся людей бичами, они разбили толпу на пары и стали расставлять их по участкам. Двое очутились рядом со Слокосом и Кишем. Ястреб начал объяснять новеньким, что они должны делать, но они никак не могли понять, чего от них добиваются. Тогда охранник показал рукой на стоящего неподалеку Слокоса — идите, мол, учитесь. Низшие покорно поплелись выполнять приказание. Они стали в нескольких шагах от Слокоса и стали наблюдать за тем, как он и его напарник льют воду на мгновенно разбухающие клинья. Их бездействие раздражало Слокоса, и он кинул ястребу:
— Скажи им, пусть помогут!
— Вот еще! — Oщерился тот — Еще успеют наработаться. А ты вкалывай! Вкалывай — Ястреб ненавидел Слокоса.
Бывший гвардеец оценивающе смерил взглядом гнилую фигуру надзирателя и, ничего не сказав, вновь принялся за работу. Его, сильные руки заколачивали заранее заготовленные клинья, а Киш поливал их водой. Новенькие, видимо, поняли, о чем говорил Слокос, и один из них, постарше, сделал нерешительное движение помочь Слокосу. Охранник угрожающе щелкнул кнутом. Слокос распрямился и процедил:
— Что, гнида, не по-твоему вышло?!
Охранник размахнулся и ударил Слокоса. Но тот словно не почувствовал боли и продолжал стоять, вызывающе смотря на ястреба. Тот ударил еще раз. Слокос не пошевелился. Ястреб разозлился, обругал низшего и ушел.
Поведение Слокоса вызвало одобрение новых товарищей по несчастью. Один из них похлопал бывшего гвардейца по плечу и подозвал своего спутника. Они склонились над скалой и начали забивать клин.
— Кто вы — спросил Слокос.
Новичок беспомощно покачал головой и произнес несколько странно звучащих слов. Он явно не рассчитывал, что Слокос поймет его, но тот понял — гвардейцев учили азам нескольких языков. Это был ахейский, и он был знаком Слокосу.
— Кто ты — спросил он на этот раз по-ахейски.
Новичок обрадовался и стал быстро и горячо говорить. Слишком быстро. Из сказанного Слокос понял лишь то, что их новые знакомые — моряки с ахейского судна, захваченного атлантами. Почему титаны приказали захватить судно — обычно они не занимались морским разбоем — Слокос не понял, но на всякий случай сочувственно поцокал языком.
До вечера они работали вместе, а когда, окруженные охраной, вернулись в большой серый дом, где, спали низшие, выяснилось, что их нары находятся рядом. Новых друзей звали Ибрудос и Глебус. Они были молоды. Когда-то они были веселы и очень любили петь песни.
* * *
Командор был прав, обвиняя Кеельсее в том, что тот ведет двойную игру. И не прав в то же время. Номарх действительно втайне формировал несколько полков, которые подчинялись лично ему, а не дерганому фигляру фараону Рату. Навербованные из потерявших надежду бедняков, пленных кочевников, напоенные, накормленные, готовые грызться зубами за нежданно свалившееся на них благополучие, воины боготворили Кеельсее. Одно движение руки — и десять тысяч отборных, великолепно вооруженных воинов были готовы ринуться на любого врага великого номарха. Вот только на кого они должны двинуться? Этого Кеельсее еще не решил. У него было много врагов, как вне Кемта, тaк и в самой стране.
Кочевники и запада, налетавшие на быстрых пятнистых лошадях. Стройные линии лучников Кемта отбрасывали их назад в пекло пустынь, но они с завидным постоянством появлялись снова и снова, сея смерть и огонь.
Дикие пираты с побережья Великого моря, чьи украшенные демонами легкие триеры и тараки совершали лихие налеты на ощетинившееся крепостями побережье. Время от времени они прорывались в глубь страны, и требовались нешуточные усилия, чтобы заставить их бежать на свои корабли. Правда, в последнее время они поуспокоились — номарх вел с ними таинственные переговоры, но от этих заросших диким волосом детей моря следовало ожидать любой пакости.
Волновались земледельцы, плели интриги утратившие власть номархи. Даже сопливый мальчишка фараон Рату, погруженный в похотливую возню со своей женой и поставляемыми номархом Келастисом наложницами, и то влез в какой-то заговор. Когда соглядатаи доложили об этом Кеельсее, он засмеялся, но затем призадумался. Не все гладко в солнечном Кемте.
Но хуже всего была последняя новость. Верный человек, служивший не за деньги, а из преданности — ой, как не много таких людей — донес номарху, что вновь поднимают голову жрецы Сета, бога мрака. Тайна покрывала естество и поступки этих людей. Кеельсее даже не понимал, чего они добиваются, власть мало интересовала их. Что же тогда? Удары их были быстры и непредсказуемы, а появлялись и исчезали они так внезапно, что отряды храмовой стражи даже не успевали схватиться за оружие.
Во дворце номарха готовились к вечерней трапезе. Предстояло сидеть за столом, подавая приближенным пример в неприхотливости и умеренности. Год был неурожайным, и надвигался голод. Номарх должен был страдать вместе с народом, и он страдал, запивая жидким пивом жареные зерна пшеницы, приправленные жидкими побегами молодого папируса. Наутро об этих скромных трапезах знал весь Кемт, возбуждая себя ненавистью против фараона Рату, в трапезах которого купленная на вес золота у дальних восточных народов черная икра сменялась тающими во рту язычками фламинго. Каждый из этих язычков будет камнем на могилу глупца Рату!
Резко отодвинув от себя груду папирусов, Кеельсее поднялся из-за стола и щелкнул пальцами. У него возникло желание.
Появилась невысокая черноглазая женщина, и номарх, не тратя время на лишние разговоры, повалил ее на ложе. Можно бы было сделать это после трапезы, но зачем противиться зову природы, тем более что он может проделать это и после? Сил пока хватало!
Покончив с этим приятным занятием, Кеельсее поднялся и одернул складки хитона.
— Иди к себе.
Наложница так же безмолвно выскользнула за дверь, а номарх, приняв важный, слегка напыщенный вид, прошествовал в обеденную залу.
Его уже ожидали. Сидевшие за столом, а их было человек двадцать, встали при его появлении. Кеельсее прошел к высокому, стоящему во главе стола обеденному трону и уселся в него. Низко склонившийся прислужник поднес таз с водой. Поплескав руками воду, Кеельсее вытер их и лишь тогда кивнул — садитесь.
Рабы торжественно внесли блюдо с жареной пшеницей. Каждый из сидевших зачерпывал себе серебряной лопаточкой порцию этой, с позволения сказать, еды и со вздохом клал ее на тарелку.
Номарх следил, чтобы все клали себе ровно сколько положено. Не больше, но и не меньше. Подавая пример своим подданным, Кеельсее зачерпнул ложку жареной каши и со скрытым отвращением поднес ее ко рту. Лица придворных сделались кислыми, но они поспешили последовать примеру своего повелителя. Установилось дружное молчание. Лишь треск пережевываемого зерна, да бульканье жидкого пива. Тягостная трапеза. Быстрей бы покончить с ней! Соскребя с блюда последнюю ложку, номарх лихо закинул ее в рот и исподлобья глянул по сторонам. Похоже, участниками трапезы владело то же тягостное чувство — об этом свидетельствовали лихорадочно работавшие челюсти сидевшего рядом Гиптия.
Подождав еще немного, Кеельсее поднялся.
— Благодарение сияющему Солнцу-Осирису!
— Благодарение великому и единственному — дружно подхватили придворные.
— Благодарю тебя, великий Бог, что ты послал мне столь неслыханно вкусное угощение — проблеял редкостный подхалим и лицемер Управитель дворца Фра.
— Я рад, что тебе понравилось — буркнул номарх уже на ходу, спеша во внутренние покои.
Помещения, занимаемые атлантами, представляли собой шесть трапециевидных комнат, соединенных одна с другой. Четыре из них служили спальнями, в пятом были информцентр и картотека, в шестом находилась стража — двенадцать огромных гвардейцев-доров. Могучие и преданные, словно псы, они надежно охраняли покои номарха.
В середине этого «цветка» находилась седьмая комната — своеобразный центр психологической разрядки, где окруженные пушистыми коврами и удобной мебелью атланты находили успокоение и покой. Здесь Кеельсее и обнаружил Давра. Бывший лейтенант, а ныне главный советник номарха Кемта, полувозлежал на кушетке, поглощая огромный кусок мяса, приправленный горьковатым миндальным соусом. В руке его был бокал, наполненный явно не жидким пивом.
Давр приветствовал вошедшего невинным кивком головы и продолжил свое занятие. У Кеельсее вдруг пропало желание ругаться с Давром из-за того, что тот не явился на общую трапезу. Пробормотав что-то нечленораздельное, он плюхнулся на кушетку рядом с вкусно чавкающим лейтенантом и стащил с его блюда солидный кусок жаркого.
— Ну зачем — укоризненно возопил Давр — Я оставил вам порции на столике!
И действительно, откинув небрежно положенную на столик накидку, Кеельсее обнаружил там три блюда с солидными порциями мяса и кувшин багрового кипрского вина, вкус, которого он уже и не помнил.
— Восхитительно — пробурчал сразу подобревший Кеельсее — Как ты до этого додумался?
— Три дня, проведенные в тесной дружбе с жареной кашей, сделали мой мозг изворотливым, словно разъяренная кобра — Давр дочавкал и поковырял пальцем во рту — И вообще я не понимаю, какого черта вы создаете себе дополнительные трудности. Хороша умеренность, но не аскетизм. Чего проще — пошел к охотнику и взял у него мясо.
— У них нет мяса. Они сдают его в продуктовое хранилище…
— Откуда оно исчезает в неизвестном направлении — подхватил Давр,
— Почему исчезает? Оно предназначено для войска.
— Что-то я не заметил, чтобы твои доры обжирались мясом. По-моему, его просто разворовывают. А что касается этого симпатичного куска, он обошелся мне всего лишь в серебряное кольцо.
— А где ты его взял — с подозрением спросил Кеельсее.
— В твоей комнате есть контейнер, доверху набитый серебряными и золотыми кольцами.
— Я так и знал! Но это же государственная казна! — возмутился было Кеельсее — А впрочем, черт с ней!
— Ты начинаешь мыслить как нормальный человек! — похвалил Давр — Затем я отдал раздобытое мясо одной очаровательной девушке — и вот результат. Кстати, где эти чертовы слуги Осириса? Мясо может остыть!
— Бурчат у себя в комнатах непереваренным зерном. Они ведь не подозревают, что у нас сегодня пир!
— Непорядок — решил Давр. Легко, словно большая мускулистая кошка, он спрыгнул с ложа и вышел из комнаты, чтобы через мгновение возвратиться в сопровождении облаченных в длинные жреческие хламиды Гиптия и Изиды.
— Ого! — воскликнула Изида — Что мы празднуем? Кеельсее не проявил чувства юмора и со всей серьезностью изобличил проступок Давра.
— Давр нарушил правила и купил у охотника мясо — тут Кеельсее многозначительно поднял вверх измазанный в соусе палец — что должно было пойти в государственное хранилище!
— Так верните его туда — предложил Давр.
— Вот еще!
Ужин исчез, с потрясающей быстротой. Давр лишь успел завладеть бокалом вина и надкушенным персиком и теперь меланхолично взирал на остатки в прошлом роскошной трапезы.
— М-да, я, конечно, не самый большой любитель пожрать, но к чему этот ваш аскетизм?
— Мы должны подавать пример народу — сказала Изида, облизывая жирные пальцы.
— Но почему бы не подать пример наоборот? Пусть все жрут мясо!
— Обильная и роскошная пища развращает — заученно возразил Гиптий — И потом, поля Кемта не дают достаточного урожая.
— Я видел их, и у меня сложилось противоположное впечатление. По-моему, они много лучше, чем на Атлантиде, а между тем островитяне ни в чем не нуждаются.
Давр явно ждал аргументированного объяснения, и Кеельсее не замедлил с ним.
— Кемт ведет многочисленные войны и вынужден содержать большую армию…
— Армия Атлантиды тоже немалочисленна!
— Постой, не перебивай. Кто-нибудь из вас там, на Атлантиде, хоть раз задумывался над тем, сколько человек пожирают наши урановые рудники? Я никогда не упоминаю об этом, но вот приблизительные цифры. Население Кемта чуть более миллиона. В основном оно занято весьма непродуктивным земледелием, совсем немного — охотой и рыболовством. Какая-то часть людей работает на добыче меди и алша, в мраморных карьерах и на строительстве. Твое войско. Если бы наши заботы ограничивались лишь этим, рабочих рук и еды в основном хватало бы. Но мы несем бремя двенадцати урановых рудников, отнимающих у Кемта восемьдесят тысяч пар рабочих рук. Восемьдесят тысяч самых здоровенных мужиков: кемтян и военнопленных. Эти восемьдесят тысяч требуют постоянного пополнения, потому что редкий человек выдерживает на рудниках более четырех-пяти лет. Каждый год — двадцать пять тысяч рабов, обреченных умереть в красной пыли! Каково? Кемт не потянет такой обузы. У нас просто не хватит женщин, чтобы воспроизвести новых рабов, и мы вынуждены воевать. Отсюда-то и ненависть наших соседей. Мы служим своеобразным громоотводом для Атлантиды. Остров подобен льву, застывшему в гордом величии, а Кемт — стервятнику, таскающему для льва мясо. Мы имеем шестидесятитысячное войско, в то время как живя в мире могли бы обойтись и шестнадцатью тысячами. Мы создали флот, чтобы разорять берега народов моря, и расходуем на него колоссальные силы и средства. Но я даже не заикнулся об этом Командору. Ни разу! Почему? А потому, что это нам выгодно. Чем голоднее и злее народ, тем лучше он работает, тем более он готов к свершениям. Он не жиреет и живот его подтянут.
— Но бунты? Ты же сам говорил мне о них!
— Для их подавления существует армия и храмовые отряды. Они сыты и счастливы от сознания этого. Они убьют любого, будь то мать, отец или брат, лишь бы не лишиться своей привилегии жрать от пуза. Слово «лучник» притягивает, словно магнит, всех тех, кому суждено быть земледельцами, охотниками, камнетесами. Они лезут из кожи, чтобы доказать, что достойны быть воинами, и в результате мы имеем сильную инициативную молодежь. А вспомни, что имеете вы? На Атлантиде дети почти с рождения обречены стать кем-то, независимо от своих желаний и способностей.
— Но почему же? Воспитатели следят за наклонностями детей и сообразно этому определяют судьбу каждого ребенка.
— Но это же чушь! Как может проявить себя восьмилетний мальчик? Он же еще ребенок. Он не осознает ни своих желаний, ни своих поступков. Он действует подсознательно, на очень низком уровне; он еще не представляет себя в роли взрослого человека. Он лишь играет. И немудрено, что глиняная игрушка может показаться ему привлекательнее тяжелого медного меча, и тогда вы определяете его в гончары. А в душе он, может быть, великий воин! Он мог бы стать величайшим полководцем, а вместо этого будет всю жизнь вращать ногами гончарный круг. Кто от этого проиграл? Он? Да. Но больше всего — государство! Государство, которое не дало раскрыться своему сыну.