– Почему, собственно, погиб «Петропавловск»? – спросил Борейко.
– По мнению комиссии, расследовавшей причины гибели броненосца, он натолкнулся на минную банку, состоявшую из нескольких связанных ударных мин. Взрыв вызвал детонацию внутри броненосца. Как раз накануне было принято на «Петропавловск» несколько десятков мин заграждения. Они и детонировали при взрыве. Он раскололся изнутри и мгновенно утонул, – пояснил Сойманов.
– Рива несколько успокоилась и уснула, – объявила Мария Петровна, появляясь в гостиной. – Оля останется ночевать, а мы тронемся домой, на дворе уже совсем темно.
Распрощавшись с Олей и Куинсан, все двинулись к дверям.
– Не успел погибнуть Макаров, а уже все его начинания рушатся одно за другим, – с грустью проговорила Желтова. – Сегодня утром мне объявили в Управлении портом, что лекции матросам и рабочим решено прекратить. Рабочие же мне говорили, что им предложено очистить казенные квартиры в казармах. Хотят снять их и с довольствия!
– Тогда работы по починке кораблей, несомненно, сорвутся, – проговорил Звонарев.
– Нашим адмиралам это только на руку. Чем дольше мы будет стоять в порту, тем им спокойнее, – вставил Сойманов. – В море, не дай бог, еще утонуть можно, а в порту в случае чего и с берега помогут.
– Слушаю я вас и не понимаю, кто же больше доволен гибелью Макарова – японцы или наши адмиралы с генералами? – заметил Борейко. – Выходит, что он всем поперек дороги стал. Стессель рад, князь поди тоже рад, адмиралы вздохнули свободно, офицеры загуляли на берегу. Сразу всем масленица настала.
– Зато матросам да рабочим – великий пост, – проговорила Леля.
– И нам, артиллеристам, тоже! Изволь теперь один на один с японцами воевать, – добавил Звонарев.
– Кого прочат вместо Макарова? – справился Борейко.
– Не то Рожественского, не то Скрыдлова. Оба в подметки не годятся Макарову! Мы потеряли не только адмирала. Степан Осипович был душою флота, и заменить его в этом отношении никто не может.
– И для армии он был душою обороны. Глядя на него, мы знали, что помимо Стесселя у нас есть еще и Макаров, и были спокойны за дело обороны, – пылко проговорил Борейко.
– Все честные люди в России пожалеют о покойном адмирале, – вздохнула Мария Петровна.
Когда они подошли к школе, китаец-сторож протянул Желтовой бумагу. Прочтя ее при свете спички, Мария Петровна взволнованно объявила:
– Школа для взрослых и вечерние курсы с завтрашнего дня закрыты по распоряжению Стесселя. Здание занимается под лазарет.
– А куда мы денемся? – спросила Леля.
– Право, не знаю, – растерянно проговорила Мария Петровна.
– Поступите сестрами в лазарет, только и всего! – успокоил Стах.
– Но мы к этому не готовы, нам надо еще учиться самим, – горячилась Леля.
– Поступайте завтра же на сестринские курсы, хотя бы к той же Варе Белой, – пробасил Борейко.
– Это неплохой совет, – согласилась Мария Петровна.
На Электрическом Утесе Борейко целыми днями возился с артельным хозяйством. Солдаты с увлечением занимались этими работами, напоминавшими им родные деревни. Вечерами они собирались около казарм, обсуждая события минувшего дня, делясь надеждами на будущее.
В один из таких вечеров Борейко подошел к ним. Солдаты вскочили и вытянулись.
– Садитесь и дайте мне табуретку. Разговор у нас будет длинный, – проговорил поручик.
Солдаты уселись около него прямо на землю.
– Сидим мы у моря, а рыбы не видим. Это все равно что жить в лесу и не иметь дров. Лодки у нас есть, значит, дело за сетями, но их можно достать. Кто у нас рыбачил до службы? – спросил Борейко.
– Я, ваше благородие, – отозвался матрос-сигнальщик Денисенко.
– И я! И я! – отозвалось еще несколько голосов.
– Рыбаки, значит, есть. За старшего в рыбацкую команду поставим Денисенко. Он моряк и к морскому делу привык. Теперь о другом. Надо вокруг Утеса расчистить, где можно, площадки и устроить на них огороды, посеять лук, чеснок и другие овощи. Смотришь, к осени и соберем урожай. Кто у нас огородники?
– Ярцев, Снитков, Глубин, – начали перечислять солдаты.
– Тебя, сказочник, я и поставлю за старшего по огородной части, – обернулся к Ярцеву поручик.
– А теперь запевай, Белоногов, «Ермака», – приказал он, вставая с места.
Воспользовавшись затишьем на море, Звонарев отпросился в город и решил зайти на квартиру к Риве. Здесь он застал Андрюшу Акинфиева.
– Привет храброму артиллеристу, – встретил он прапорщика.
– Рад тебя видеть на ногах. Ривочка, скажите, завоевал ли Андрюша ваше сердце? – спросил Звонарев.
– Не смущайте моего мальчика. Ему не до сердец. Еле-еле душа в теле, – улыбнулась в ответ Рива.
– Неправда, я совсем здоров, – запротестовал Андрюша.
Поболтав с ними, Звонарев отправился в Управление артиллерии. Когда он проходил мимо «Этажерки», то увидел группу спорящих морских и стрелковых офицеров.
– Мы настолько слабы по сравнению с японцами, что не можем выйти в море, – объясняли стрелкам моряки, но те не хотели слушать.
Около Управления артиллерии прапорщик встретил писаря Севастьянова.
– Слыхали новости, ваше благородие? Японцы начали высадку у Бидзиво. В ближайшие дни Артур будет отрезан от России и Маньчжурии. Наместник поспешно выехал в Мукден, бросив все свое имущество. Даже с генералом Стесселем не попрощался, – сообщил писарь.
– Почему же флот не помешал высадке десанта? Это просто безобразие, – возмутился Звонарев, начиная понимать причину споров на «Этажерке».
– Совсем наша эскадра заслабла после смерти адмирала Макарова, боится в море выходить. Теперь японец быстро заберет Артур. Крепость-то с сухого пути совсем не укреплена, войска у нас мало, с провиантом плохо, – сокрушался Севастьянов.
– Ничего, нам из Маньчжурии помогут, – подбодрил собеседника Звонарев, хотя и не верил своим словам.
– Приходил сюда Блохин, просил перевести его на Утес, совсем его замордовал Вамензон. Я тут от вашего имени заготовил генералу рапортишку с просьбой о переводе Блохина. Подпишите, доброе дело сделаем, человека от истязаний спасем.
Звонарев подписал бумагу и заторопился с новостями на Утес.
– Честь имею явиться, ваше благородие, – прохрипел Блохин, подойдя к Звонареву, разговаривавшему с Борейко во дворе казарм на Электрическом Утесе.
– Здорово, Блоха! – приветствовал его Борейко и хлопнул по плечу.
– Здравия желаю! Ой! – скривился солдат.
– Что с тобой? По чиряку, что ли, попал? – спросил поручик.
– Никак нет! Это Зон на прощание мне шкуру отполировал.
– Какой такой Зон?
– Капитан Вамензон.
– Вамензон! За что же он тебя так отодрал?
– Характер мой хотел переломить В бараний рог сулился согнуть, да не вышло, хотя я и без шкуры остался.
– А ну-ка, покажи, как он тебя изукрасил?
– Соромно при людях, ваше благородие!
– Ишь ты какой застенчивый стал! Пойдем к Мельникову, там и разденешься
Звонарев внимательно посмотрел на Блохина. Он еще более похудел, глаза ввалились. На две головы ниже Борейко, он был как же широк в плечах, как и поручик, что придавало его фигуре квадратный вид. Длинные руки кончались огромными кистями, в которых чувствовалась большая сила.
Когда Блохин разделся, то вся его спина оказалась покрытой багровыми рубцами и кровоподтеками.
– Плохо твое дело, Блоха! Знатно тебя отделал Зон. Придется тебя дня на три-четыре освободить от работы.
– Мне бы спирту стаканчик, ваше благородие, живо бы все как рукой сняло! – попросил Блохин.
– Буянить начнешь с непривычки. Дай ему, Мельников, немного.
– Покорнейше благодарю! – радостно сказал Блохин.
– Пойдем на рыбалку, – предложил Борейко Звонареву.
Пользуясь отсутствием японской эскадры, рота вышла на хозяйственные работы. Все мало-мальски пригодные под огороды площадки на склонах Золотой горы были очищены от камней, вспаханы и теперь засаживались различными овощами. Около сотни солдат, под руководством Яраева, усердно высаживали рассаду. Одетые уже по-летнему, в белых рубахах и белых фуражках, солдаты с увлечением занимались этой работой.
– Как прикоснулся рукой к теплой землице, прямо дрожь пробирает! Теперь бы у себя в деревне за сохой походить! Самое время землю-матушку пахать да бороновать! – восторженно говорил Булкин, разминая в руках комок глинистой, неплодородной артурской земли.
– Бывало, я дома как вспашу да пробороню разокдругой – земля как пух делается, – вторил ему Кошелев. – Зерно в ней как дите малое в люльке лежит!
– Уродились бы только кавуны! Давно их не едал! – вздыхал Воловой. – У нас если бахчу засадишь, то земли от кавунов не видать! И все наливные, по пуду без малого весом, что наши бомбы!
– Придет японец да своими бомбами все наши огороды и бахчи перекопает, – опасливо заметил Гнедин.
– А ты лучше орудию свою наводи, чтобы враз всех японцев потопить, – советовали ему.
– Ведмедь не допустит! Япошка его страх боится. Тогов, адмирал японский, награду по флоту объявил, кто Ведмедя нашего убьет.
– Убьешь такого! Разве цельный снаряд попадет.
– И тот поди отскочит.
– Здорово, огородники! – рявкнул, подражая Борейко, незаметно подошедший Заяц.
Солдаты вскинулись и хотели было уже отвечать, но, увидев Зайца, крепко выругались по его адресу.
– Спужались поди? – обрадованно проговорил Заяц, заметив смещение солдат. – Работай, работай, ребята, бог труды любит, зимой с овощами да капустой будем.
– Гречу бы посеять, а то без нее скушно!
– Не растет здесь греча, жарко ей. Заместо ее чумиза произрастает.
– Чумиза – еда китайская, нам не с руки, как и рис: брюхо набьешь, а сыт не бываешь!
– Рис – еда барская, его господа очень даже одобряют!
– Потому и одобряют, что не работают!
– А китаец день-деньской спину гнет, а, кроме рису, ничего не ест.
Солдаты продолжали свою работу. На берегу больше всех хлопотал Денисенко. Купленную сеть надвязали, увеличили крылья, сменили веревки и сегодня решили попробовать ловить рыбу. Отплыли в море на двух лодках и, раскинув почти стосаженную сеть, поволокли ее к берегу. Когда лодки подошли, солдаты начали выбирать крылья, В неводе засверкала серебристая рыбешка. Ее быстро вынимали и бросали в заранее приготовленные на берегу бочки.
– Как бы нам акулы не вытащить, а то за ноги еще схватит, – боязливо заметил Белоногов.
– Акула не собака, по земле бегать не может! – успокоил его Денисенко. – Она бы всю сеть давно изорвала.
– Черт с ней, с акулой, не вытралить бы нам ненароком мину! Это похуже всякой акулы будет! – проговорил Борейко. – Смотри, ребята, в оба, не видать ли в неводе металлического предмета, – предупредил он солдат.
Невод шел все тяжелее, и когда наконец был вытащен на берег, то оказался набитым самой разнообразной рыбой.
– Рыбу, что покрупнее, тащу сюда – чистить да солить будем. Которая сонная да вялая, на уху пойдет, а мелочь да погань всякую морскую кидай обратно в воду, чтобы не протухла и не завоняла! – командовал Назаренко.
Денисенко выбрал одну рыбу покрупнее и выбросил ее далеко в море.
– Сдурел ты, что ли, добро выкидывать зазря? – набросился на него Назаренко
– Морскому царю жертва, чтобы и впредь хорошо ловилась рыба, – ответил матрос.
– Сам-то Христос из рыбаков, слыхать, был, должен поэтому нам содействовать! – вставил Лебедкин.
– Замолчи, Лебедкин, командиру доложу про такие слова!
– Да я из Егангелия, Денис Петрович!
Всего выловили свыше сочни пудов. Пудов двадцать оставили на обед, а остальное решили засолить. Тут проявил свое искусство Блохин, когда-то работавший на рыбных промыслах на Каспии. Он устроил ряд столов, расставил за ними солдат и показал, как потрошить и засаливать рыбу.
– Оказывается, ты блоха морская, – смеялся Борейко, глядя на него, – а я тебя считал за земляную.
– И по земле и по воде прыгать приходилось помалости, ваше благородие!
Перед самым обедом на Утес неожиданно приехал Белый вместе с новым комендантом крепости генералом Смирновым[108]. Солдат наскоро построили около казармы. Комендант подошел к ним петушиной прыгающей походкой и, вытянувшись перед фронтом в струнку, отрекомендовался:
– Комендант крепости Порт-Артур, генерал-лейтенант Смирнов!
Часть солдат, приняв это обращение за приветствие, гаркнула было: «Здрав…», – но, не поддержанная другими, тут же сконфуженно замолчала. Генерал сердито бросил Белому:
– Плохо дисциплинированны и не понимают русского языка!
Насупившись и поглаживая рукой закрученные вверх седенькие усы и жиденькую эспаньолку, он молчаливо прошел по фронту.
– Это еще что такое? Что у вас в роте, солдаты или рыбаки? – накинулся он на Жуковского, заметив на некоторых солдатах рыбью чешую.
Капитан от волнения лишился языка и только мигал глазами.
– Сегодня день постный, и солдаты чистили рыбу на обед, – вместо Жуковского ответил Борейко.
– Вы адвокатом, что ли, состоите при вашем ротном командире? – спросил его Смирнов.
– Поверенным в делах, ваше превосходительство! – отрезал Борейко.
– Поручик Борейко исполняет должность старшего офицера в роте, и так как капитан Жуковский заикается от волнения, то поручик и отвечает вам за него, – пояснил Белый.
Смирнов с сожалением взглянул на Жуковского, с недоумением на Белого и, не сказав более ни слова, пошел дальше. Белый за его спиной пригрозил пальцем едва сдерживающему смех Борейко. Но тут внимание генерала привлек сложенный в штабеля уголь.
– Что это, батарея или угольный склад? – обернулся он к Белому.
Борейко объяснил ему происхождение угля и указал, что им снабжаются и соседние батареи.
– Убрать отсюда весь уголь! – приказал комендант.
Потом его неудовольствие вызвали огороды, разведенные около Утеса.
– Солдат должен быть солдатом, а не огородником, – заявил генерал.
– А дурак должен быть дураком, а не комендантом, – буркнул Борейко, обращаясь к Звонареву.
Увидя на батарее щиты при орудиях, комендант совсем вышел из себя.
– Этим вы понижаете боевой дух солдат.
– Но сохраняем его плоть, – возразил Белый.
– Плоть может быть немощна, но дух бодр, – настаивал генерал.
– Это хорошо для монахов, а у солдат всегда в здоровом теле бывает и здоровый дух, – возражал Борейко.
– У вас, поручик, не по чину слишком длинный язык.
– Слушаюсь! – смиренно заметил Борейко, сраженный генеральской логикой.
Осмотрев батарею, Смирнов зашел на электрическую станцию.
– Кто заведует? – спросил он.
Звонарев вышел вперед.
– Почему у вас грязно и плохо пахнет? – допрашивал генерал.
– Так запылились, а пахнет обыкновенным машинным маслом. Это обычный запах около паровых машин.
– Я окончил две академия – артиллерийскую и военную, но не слыхал, чтобы на электрических станциях пахло маслом. Убрать, проветрить и впредь не допускать! – кричал генерал.
В котельной внимание Смирнова привлек манометр.
– Сколько же у вас давления?
– Сто двадцать футов на один квадратный дюйм.
– Почему так мало? Увеличить до ста шестидесяти футов.
– Котел может не выдержать.
– Обязан выдержать, раз я приказываю! – отрезал генерал и вышел из котельной.
– Это еще что за чудак такой? – спросил у Звонарева Лебедкин, вытирая паклей руки.
– Комендант новый! Окончил две академии.
– То-то и видать, что учился и переучился!
Когда наконец генералы отбыли и Жуковский опять обрел дар речи, он разразился упреками Борейко:
– Борис Дмитриевич! И зачем вы гусей дразните? Смирнов мне теперь вовек сегодняшнего посещения не забудет. Надо немедленно убрать уголь, снять с орудий щиты, прекратить рыбную ловлю и ликвидировать огороды.
– Заодно отравить вас в нервную больницу, – докончил Борейко. – Пусть Смирнов чудит как хочет, а у нас все должно остаться по-старому.
– Вы меня без ножа режете, Борис Дмитриевич. Меня отрешат от командования ротой! – плакался капитан.
Тем не менее после генеральского посещения на Утесе все пошло по-прежнему, и только Жуковский иногда боязливо поглядывал на дорогу: не видно ли на ней страшного «врага внутреннего с красными отворотами на шинели».