Джерри кивнул и бросил нечто вроде губки в подобие раковины, наполненное водой.
— Девять сутки. Тебя я привязать к назесей, тогда здесь на берег мы высадиться.
— Девять суток? Я провалялся в беспамятстве девять суток?
— Семнадцать, — поправил меня Джерри. — Здесь мы высадиться восемь суток... — Драконианин помахал руками у себя за спиной.
— Назад... Восемь суток назад.
— Аэ.
Семнадцать суток на Файрине IV — это побольше земного месяца. Я вновь открыл глаза и взглянул на Джерри. Драконианин прямо-таки дрожал от возбуждения.
— А как теан, твой ребенок?
Джерри похлопал себя по округлившемуся животу.
— Хорошо будет, Дэвидж. Ты больше назесей ударить.
Я с трудом подавил желание кивнуть головой.
— Рад за тебя. — Я смежил веки и отвернулся лицом к стене — сочетанию деревянных жердей с листьями. — Джерри!
— Эсс?
— Ты мне жизнь спас.
— Аэ.
— Для чего?
Долгое время Джерри безмолвствовал.
— Дэвидж. На песчаная коса ты говорить. Одиночество теперь гавей. — Драконианин пожал мне руку. — Вот, теперь ты кушать.
Я вновь перевалился спиной к стене и заглянул в раковину, полную дымящейся жидкости.
— Это что же такое, куриный бульон?
— Эсс?
— Эсс ва? — Я щелкнул пальцем по раковине и лишь теперь осознал, до чего же ослаб. Джерри нахмурился.
— Как слизень, только длинный.
— Угорь?
— Аэ, но угорь на земля, гавей?
— Неужто змея?
— Возможновероятнонеисключено.
Кивнув в знак понимания, я приложился губами к краешку раковины. Втянул в себя капельку бульона, глотнул, и по моему телу разлилось целительное тепло.
— Хорошо.
— Ты кеста хотеть?
— Эсс?
— Кеста. — Потянувшись к костерку, Джерри извлек из-под угольев какую-то прямоугольную каменную глыбку. Я пригляделся, поскреб ногтем, лизнул.
— Соль! Поваренная!
— Кеста ты хотеть? — заулыбался Джерри.
— Все путем. — Я рассмеялся. — Давай, давай сюда свою кеста.
Маленьким камешком Джерри отколол уголок глыбки, после чего тем же камешком истолок осколки о другой камень. Затем протянул мне ладонь — на ней виднелась крохотная горка белых крупинок. Я взял себе две щепотки, всыпал в змеиный суп и размешал пальцем. Затем присосался к обалденно вкусному хлебову. Даже губами причмокнул.
— Сказка.
— Хорошо, на?
— Не просто хорошо — сказка. — Отхлебнув еще одну изрядную порцию, я принялся старательно причмокивать и закатывать глаза.
— Сказка, Дэвидж, на?
— Аэ. — Я кивнул драконианину. — Пожалуй, хватит. Спать буду.
— Аэ, Дэвидж, гавей. — Джерри принял у меня из рук плошку-самоделку и примостил рядом с костерком. После этого драконианин направился было к выходу, но у самой двери оглянулся. Мгновение желтые глаза изучали меня, затем он кивнул и вышел на свежий воздух. Я закрыл глаза, и меня убаюкало тепло костерка.
Спустя двое суток я уже ходил по хижине — разминал ноги, а еще через два дня Джерри помог мне выбраться наружу. Хижина стояла на вершине длинного пологого холма, среди низкоствольного леса; деревьев выше пяти-шести метров там не было. У подножия холма — километрах в восьми от хижины, не меньше — плескалось море. Далеко же волок меня драконианин на руках. Наша верная назесей наглоталась воды, и ее утянуло в море вскоре после того, как Джерри вытащил меня на сушу.
Вместе с капсулой канули в воду и остатки наших питательных палочек. Дракониане крайне разборчивы в еде, однако голод в конце концов вынудил Джерри отведать кое-каких представителей местной флоры и фауны... голод да комочек собственной плоти, который мог зачахнуть от неполноценного питания. Драконианин остановился на мягком мучнистом клубне, на зеленой ягоде с какого-то кустарника (из нее, сушеной, получался вполне приличный чай) и змеином мясе. Обследуя окрестности, Джерри наткнулся на частично размытый соляной купол. В последующие дни, по мере того как ко мне возвращались силы, я внес в наше меню известное разнообразие, обогатив его морскими моллюсками нескольких сортов и диковинным плодом, напоминавшим гибрид груши со сливой.
Между тем дни становились все холоднее, и мы с драконианином грустно констатировали, что на Файрине IV бывают зимы. Установив эту несложную истину, мы сделали следующий шаг — признали вероятность того, что зимы тут суровы, а суровой зимой не насобираешь ни еды, ни дерева на растопку. Высушенные над костром, ягоды и клубни хорошо сохранялись, а что касается змеиного мяса, то его мы пробовали и солить впрок, и коптить. Используя вместо ниток волокна от ягодных растений, мы с Джерри сшивали змеиные кожи, мастерили из них зимнюю одежду. Фасон мы выбрали такой: два слоя змеиных шкур, между ними — прокладка пуха из семенных коробочек ягодного кустарника и все это простегано на манер перины или ватника.
Мы единодушно решили, что зимовать в шалаше — немыслимо. Три дня минуло, пока мы разыскали первую пещеру, и еще три, пока подобрали подходящую. От входа (он же выход) открывался вид на вечно бушующее море, однако вход этот был в скале, хоть и невысокой, сама же скала находилась довольно высоко над уровнем моря. У входа мы обнаружили валежник и различные камни, то и другое — в неимоверном количестве. Дерево служило нам топливом, камнями мы заложили входное отверстие, оставив свободным пространство, только-только достаточное для навесной двери. Дверные петли мы сварганили из змеиной кожи, дверь — из жердей, скрепленных между собой растительными волокнами. В первую же ночь после того, как дверь была сделана и навешена, морские ветры разнесли ее в щепки, и мы решили вернуться к первоначальной входной конструкции — к варианту песчаной косы.
Глубоко внутри пещеры мы устроили жилье (пещера там расширялась, а пол был песчаный). Еще глубже располагались естественные озерца пресной воды, очень приятной на вкус, но чрезмерно холодной для купания. Грот с озерцами стал нашей кладовкой. Стены «жилой комнаты» мы обшили деревом, из змеиных шкур и растительного пуха сделали себе новые постели. В середине сложили вполне приличный очаг, вместо сковороды клали на уголья большой плоский камень. Впервые переночевав в новом доме, я сделал открытие: оказывается, здесь не слышен вой ветра.
Долгими вечерами сидим мы, бывало, у очага, мастерим всякие вещицы (рукавицы, шляпы, мешки) из змеиной кожи да болтаем. Для разнообразия мы чередовали языки, разговаривая один день по-дракониански, а другой — по-английски, и к тому времени, как налетела первая метель, каждый из нас уже вполне сносно владел чужой речью. А говорили мы, к примеру, о будущем младенце Джерри.
— Как ты его назовешь, Джерри?
— У него уже есть имя. Понимаешь, в роду Джерриба приняты всего пять имен. Меня зовут Шиген, передо мной идет мой родитель — Гоциг, перед Гоцигом шел Гаэзни, перед Гаэзни был Тай, а перед Таем — Заммис. Ребенок будет зваться: Джерриба Заммис.
— Но почему всего-навсего пять имен? У человека ребенок может носить любое имя по выбору родителей. Больше того, достигнув совершеннолетия, человек вправе изменить имя, выбрать себе любое, какое только придется ему или ей по вкусу.
Драконианин посмотрел на меня, и взгляд его преисполнился жалостью.
— Дэвидж, каким заброшенным ты себя, наверное, чувствуешь. Вы, люди, все вы, должно быть, чувствуете себя заброшенными.
— Заброшенными? — Джерри кивнул.
— От кого ты ведешь свой род, Дэвидж?
— Это ты про родителей?
— Да.
— Родителей помню, — бодро заявил я.
— А их родителей?
— Помню деда по матери. Когда я был маленький, мы к нему часто ездили в гости.
— Дэвидж, что ты знаешь об этом своем деде?
— Что-то смутно вертится... — Я потер подбородок. — Вроде он имел какое-то отношение к сельскому хозяйству... нет, позабыл.
— А его родители? — Я покачал головой.
— Помню только одно: где-то у них в роду смешалась английская кровь с немецкой. Гавей — англичане и немцы?
Джерри кивнул.
— Дэвидж, историю своего рода я могу пересказать вплоть до тех дней, когда мою родную планету открыл Джерриба Тай, один из первых тамошних поселенцев, а было это сто девяносто девять поколений назад. На планете Драко в архивах хранятся документы, по которым наша генеалогия прослеживается до материнской планеты Синдие, а на ней — еще по семидесяти поколениям вплоть до Джеррибы Тая, основателя династии Джерриба.
— Кто же имеет право основать династию?
— Генеалогическую линию продолжает только перворожденный. Плоды вторых, третьих и четвертых разрешений от бремени должны сами основывать новые династии.
Я был потрясен.
— Но почему всего лишь пять имен? Только для того, чтобы легче было запоминать?
— Нет, — сказал Джерри. — Остальные различия прибавляются к именам; имен всего пять, они заурядны и потому не затмевают тех свершений, какими прославились их носители. Вот мое имя — Шиген — носили великие воины, ученые-гуманитарии, философы, несколько священнослужителей. Имя моего ребенка носили физики, математики, путешественники.
— Неужели ты помнишь профессию каждого из твоих предков?
— Да, — подтвердил Джерри, — и помню, что они сделали и где именно сделали. Достигнув совершеннолетия, каждый из нас проходит обряд посвящения. Стоя перед фамильным архивом, посвящаемый декламирует наизусть всю свою родословную; именно это я и проделал двадцать два года назад по нашему летосчислению. То же самое ждет и Заммиса, но только, — Джерри улыбнулся, — мой ребенок начнет декламацию с моего имени — Джерриба Шиген.
— Ты можешь на память отбарабанить почти двести биографий?
— Да.
Я растянулся на своей постели. Глядя в потолок, вернее, на щель в кровле, и наблюдая за тем, как втягивается в эту щель дым, я понял, что имел в виду Джерри, когда говорил об ощущении заброшенности. Заткнув себе за пояс несколько десятков поколений, драконианин знает, кто он такой, для чего живет и на кого должен равняться.
— Джерри!
— Да, Дэвидж!
— А мне ты не можешь продекламировать?
Повернув голову, я взглянул на драконианина — как раз вовремя, чтоб подметить, как на лице у него крайнее изумление вытесняется радостью. Лишь много лет спустя я узнал, что, поинтересовавшись родословной, оказал Джерри великую честь. У дракониан такая просьба — редкостное проявление уважения, причем уважения не только к личности, но и ко всем предкам этой личности вплоть до основателя династии.
Джерри положил свое шитье — шляпу — на песок, встал и затянул:
— Вот я стою пред вами — я, Шиген из рода Джерриба, рожденный от Гоцига — учителя музыки. Незаурядный музыкант, он обучал таких выдающихся мастеров, как Датциг из рода Нем, Перравейн из рода Тускор, а также многих других, менее известных музыкантов. Получивший музыкальное образование в Шимурамской консерватории, Гоциг предстал перед архивами в одиннадцать тысяч пятьдесят первом году и рассказал о родителе своем Гаэзни — корабеле...
Я вслушивался в речитатив Джерри (официальный язык дракониан), внимал биографиям, излагаемым от конца к началу (от смерти к совершеннолетию), и у меня возникало ощущение, будто время, сжавшись в комок, стало осязаемо, будто до прошлого теперь рукой подать и его можно потрогать. Баталии, созданные и разрушенные государства, сделанные открытия, великие деяния — путешествие по двенадцати тысячелетиям истории, но воспринималось все как четкий, живой континуум.
Что можно этому противопоставить? «Я, Уиллис из рода Дэвиджей, стою пред вами, рожденный от домохозяйки Сибил и захудалого инженера-строителя Натана, причем Сибил рождена от деда, а тот, рожденный неведомо от кого, имел, кажется, какое-то отношение к сельскому хозяйству...» Черт, даже этим не могу похвастать! Продолжатель рода не я, а мой старший брат. Я слушал-слушал, и во мне окрепло желание выучить родословную Джеррибы наизусть.
Речь заходила о войне.
— А здорово это у тебя вышло — заманить меня в атмосферу и там протаранить.
— Драконианский флот — самый лучший, — пожал плечами Джерри, — это общеизвестно.
Я приподнял брови.
— То-то я напрочь снес у тебя хвостовое оперение.
Джерри опять пожал плечами и, хмурый, продолжал сшивать лоскутки змеиной кожи.
— Зачем земляне вторглись в эту часть Галактики, Дэвидж? До вашего появления мы тысячелетиями не знали войн.
— Ха! А дракониане зачем вторглись? Мы тоже жили мирно. Чего вам тут надо?
— Мы заселяем эти планеты. Такая у дракониан традиция. Мы — первопроходцы и основатели поселений.
— Ах ты, жабья рожа, а мы, по-твоему, кто такие? Компания домоседов? Человечество освоило космос меньше двух тысяч лет назад, однако мы успели заселить вдвое больше планет, чем дракошки...
— Вот именно! — Джерри поднял вверх палец. — Вы распространяетесь как эпидемия. Хватит! Вы нам здесь не нужны!
— Тем не менее мы уже здесь, и здесь останемся. Ничего вы с нами не поделаете.
— Ты же сам видишь, иркмаан, поделываем: мы сражаемся!
— Ба! Эту нашу потасовочку ты называешь сражением? Черт возьми, Джерри, да мы этот ваш боевой утиль запросто сбиваем...
— Хо, Дэвидж! То-то же ты и питаешься копченой змеятиной!
Я выхватил изо рта упомянутый деликатес и замахнулся на дракошку.
— Твое дыхание тоже отдает змеями, дракошка!
Джерри с фырканьем отвернулся от огня. Я почувствовал себя последним болваном. Во-первых, потому, что нам все равно не разрешить спора, который вот уже более столетия ведет добрая сотня миров. Во-вторых, мне хотелось, чтобы Джерри проверил мою декламацию. Я ведь успел затвердить свыше ста поколений. Драконианин сидел боком к огню, отблеск огня падал на колени, так что можно было разглядеть шитье.
— Джерри, что это будет?
— Нам с тобой не о чем разговаривать, Дэвидж.
— Да брось ты!
Джерри посмотрел на меня, опять устремил взгляд на колени и поднял повыше крохотный костюмчик из змеиной кожи.
— Для Заммиса. — Джерри улыбнулся, я же, покачав головой, рассмеялся.
Речь заходила о философии.
— Ты изучал Шизумаата, Джерри, — рассказал бы о его учении!
— Нет, Дэвидж. — Джерри нахмурился.
— Что, учение Шизумаата — тайна?
— Нет, — покачал головой Джерри. — Но мы слишком высоко ставим Шизумаата, чтобы о нем распространяться.
Я потер подбородок.
— Ты имеешь в виду — просто распространяться или рассказывать человеку?
— Не землянину, Дэвидж, а именно тебе.
— Почему?
Джерри поднял голову, сощурив желтые глаза.
— Ты ведь помнишь, что говорил... на песчаной косе.
Почесав в затылке, я смутно припомнил, как последними словами обругал дракошку и его Шизумаата.
— Но, Джерри, я ведь злой был, прямо бешеный. Нельзя же ставить мне в вину то, что я тогда наплел сгоряча.
— Можно. Я ставлю.
— Если я извинюсь, что-нибудь изменится?
— Нет.
Я обуздал в себе порыв наговорить гадостей и стал вспоминать тот миг, когда мы с Джерри стояли готовые придушить друг друга. Припомнив кое-какие подробности той первой встречи, я опустил уголки губ, изо всех сил стараясь не расплыться в улыбке.
— Расскажешь мне об учении Шизумаата, если я тебе прощу... то, как ты тогда отозвался о Микки-Маусе?
Я склонил голову, изображая благоговение, хотя главной моей целью было подавить смешок.
Джерри виновато потупился.
— Меня это все время тяготило, Дэвидж. Если ты меня простишь, я расскажу о Шизумаате.
— В таком случае я тебя прощаю, Джерри.
— И еще одно...
— Что?
— Ты должен посвятить меня в учение Микки-Мауса.
— По... постараюсь.
Речь заходила о Заммисе.
— Джерри, кем ты хочешь, чтоб Заммис стал?
Драконианин пожал плечами.