— У тебя это получилось…
Она не поняла, что он имел в виду. Что именно у неё получилось: доказать что он не прав, или довести его до белого каления.
— Я сверну тебе шею… если ещё раз увижу тебя рядом с ним… или с любым другим… а ему переломаю ноги… в нескольких местах…
Она распахнула глаза, забыв про слезы, раздумывая, серьёзно он говорит или нет, потому что в его тоне не было и намёка на шутку.
— Ты бы смог?.. Смог поднять на меня руку?
— Нет, что ты… Ни за что… Ударить женщину? Нет. Никогда… Убить — да, а ударить — нет.
Она так и смотрела на него, забыв, что нужно дышать, а он смотрел на неё.
— Меня не интересует то, что было. Меня интересует то, что есть. Ты больше с ним никогда не увидишься, Эва. Никогда.
Он стер с её щеки вторую слезинку и сжал лицо в ладонях.
— Не смей. Слышишь? Не плачь… Я просто не вынесу этого… я не вынесу твоих слез. — Он, действительно, не мог выносить её слез, ни одной слезинки, он шептал, исступленно заговаривая её, выбивая из головы всякие мысли. — Если бы он вышел из машины… если бы только он вышел… я бы убил его Эва… просто убил бы… всё из-за тебя… только из- за тебя.
Он прикасался к ней губами, но это не были поцелуи… Это были легчайшие касания солёных щёк, отяжелевших век, виска. Она хотела отстраниться, потому что устала; потому что хотела зарыться в тёмный уголок, чтобы обдумать всё, но уже не смогла, почувствовав себя игрушкой в его руках. Оказавшись привычно беспомощной под его натиском.
Он провёл кончиками пальцев по её голому плечу, ключице, поднимаясь по тонкой венке, оставляя на коже яркий свет прикосновений и тёплое дыхание в волосах. Тёплая рука на спине, а потому он резко прижал её к себе. Резко и крепко, сдавил, что стало больно. Выдохнуть было невозможно.
— Почему?.. Эва… почему ты надела именно это платье? У тебя платьев не пересчитать, а ты выбрала именно это…
— Платье? Ян, причём здесь платье, — подняла на него затуманенный взгляд. — Ты из-за платья так взбесился? Боже… я просто… просто надела его… оно мне нравится …
— И мне… очень нравится… мне… моё…
Оттянув светлую мягкую ткань вниз, он полностью обнажил плечо, скользя по спине, водя пальцами по вырезу горловины. Мягкое прикосновение его губ, а затем острое жжение. Вздрогнув, она поняла, что это был укус. Он укусил её, заклеймив, поставив свою метку. Всё ещё чувствовала огненное покалывание, когда он, убрав волосы с шеи, поставил вторую такую же на бьющейся жилке. Острые укусы, резко контрастировавшие с шелковистыми прикосновениями пальцев. Заставляли следить за его движениями, концентрируясь только на нем, на его губах и руках, таять… плавиться …
Дурманили голову. Знала, что завтра с утра не будет возмущаться и верещать, даже если будет вся в синяках, в его маленьких метках.
Взял её лицо в свои ладони, удерживая, не давая увернуться, даже если бы захотела. Но она не хотела. Хотела принадлежать только ему сейчас и всегда.
Наклонился к её губам, даря первое прикосновение, — самое интимное и возбуждающее, — глотая её судорожный вздох. Не поцелуй — дразнящая мучительная ласка. Легчайшее прикосновение мягких губ, трепетное и щекочущее, восхитительное и сладкое…
Запустив ладонь в её волосы, удерживал голову, снова крепко прижимая второй рукой.
— Ты мне нравишься такая… Возбуждённая… Моя сладкая Эва… — его голос упал до хриплого шёпота.
— Я соскучилась, — пошептала она, — соскучилась по тебе… очень…
Хотела поцелуя, настоящего и крепкого. Хотела большего — почувствовать скольжение его языка, снова попробовать его вкус и раствориться в нем. Он дал ей это. О чем она просила, не сказав при этом ни слова вслух, но этого было мало. Дал страсть, выливая свой гнев и терзая её губы. Даже того удовольствия от его поцелуя было мало. Получить его целиком, почувствовать его внутри себя и успокоиться. Ощущала запах коньяка и привкус кислых яблок на его языке, чувствовала его нетерпение, рождающее жаркий отклик в её теле. Всё это было так знакомо, но сегодня, казалось, новым и неизведанным. То, что им предстоит познать вдвоём, то, что родилось между ними сегодня…
Просунув руки под пуловер, прикоснулась к его разгорячённой коже, издав тихий мурлыкающий стон. Полное единение с его телом и душой — это то, что она чувствовала сейчас. Ей нравилось в нем всё, от простого прикосновения к нему, до того, что он делал с ней. Она чувствовала себя грешницей в руках сексуального демона и покорялась ему снова и снова…
— Это уже ненормально…
— Что ненормально? — спросил он, помогая ей стащить с себя свитер
— Всё…
Уже забыв, что хотела сказать, приникла к нему сама, телом, губами к груди, пробежавшись пальцами по выпуклым мышцам, задержавшись на плоских сосках, слушая его шумные выдохи.
Языком она ласкала своего дракона, её собственного дракона, которого так хотела приручить, но не могла… Который приручил её… Покрытая страстной испариной, разгорячённая от его влажных поцелуев, она крепко стиснула его бёдрами, чувствуя возбуждение его и своё.
Ян отстранился, посмотрел на неё, медленно провёл ладонями по изгибам тела, по округлости груди, талии и бёдрам, коснулся обнажённой кожи. Вспомнил, как покорно стоял, пока она возилась с галстуком, а он трогал её как сейчас, наслаждаясь ощущением близости, которое усиливалось с каждым днём, который они встречали и провожали в одной постели. Вспомнил её сосредоточенную за работой, или как она фурией влетела к нему в спальню, когда он закрасил её фреску белой краской… И это платье, его он тоже вспомнил… Как заставил её переодеваться бесчисленное количество раз, хотя возбудился от одного только её вида в этом самом платье, в том, что она надела в первый раз.
Он стала частью его жизни, поселилась не только у него в спальне, но и у него в сердце. Он не собирался этого говорить, а предпочитал высказываться другим способом через прикосновения, поцелуи, через секс. Во время занятий сексом было проще всего выразить свои чувства к ней. Физическая близость устраняла все барьеры, дарила чувства взаимопонимания, доверия и глубокой привязанности.
А сказать три простых слова «Я люблю тебя» было намного труднее. Равносильно тому, что сказать «Моя жизнь в твоих руках, детка!», «я сделаю всё, что ты пожелаешь», и даже «я всегда буду верен тебе».
Он гладил её как самую хрупкую и драгоценную вещь, самый нежный цветок, вдыхал её сладкий запах, перебирал всё ещё влажные волосы, ласкал языком свои «метки».
Она всё ждала, когда же он снимет с неё это платье. Это чёртово платье, которое мешало ей почувствовать его целиком… Каждый сантиметр кожи, каждая клеточка её тела просили об этом, а он всё медлил, мучил, сдерживая себя и её.
— Я говорю, что это ненормально…
Она завела пальцы за пояс джинсов, задев чувствительные впадинки, погладив по животу, а потом расстегнула и стащила вовсе.
— Что, ненормально?
Он вздрогнул от её прикосновений к своей напряжённой плоти, её нежных поглаживаний. Это не то, что он мог сейчас терпеть…
— Ненормально… что у нас всё начинается на столе… ты не заметил?
— Заметил… только не разу на нем не закончилось… давай закончим…
Он скользнул рукам по бёдрам, задирая платье, вырывая из неё сладкие стоны от прикосновений рук к её обнажённой коже.
Хотелось потереться об него, поласкаться, нужно было давно это сделать… Она уже дрожала, испытывая животную потребность в нем. Она даже не поняла, когда он снял с неё белье, и как он его снял. Она просто почувствовала его тело большое и сильное, почувствовала себя сжатой в его тисках.
Её платье это был последний барьер, который его сдерживал, но он рухнул, как только она стала обнажённой и открытой перед ним.
Она начал выплёскивать свой гнев и уже неконтролируемое желание. Она хотела что-то сказать, но она закрыл ей рот голодным поцелуем.
Он хотел её сейчас, как до этого, и даже больше, хотел её всегда, каждую ночь, потому что она его женщина, его!
Он придвинул её к краю стола, к себе, провёл ладоням вверх по рёбрам, по упругим округлостям груди, твёрдым соскам, плечам, боготворя её женственность и красоту, её саму…
Она судорожно вцепилась ему в плечи, принимая его лёгкие толчки с нетерпеливыми вздохами, с мягкими стонами. Когда он, наконец, вошёл в неё, она содрогнулась, а он оказался там, где хотел, глубоко в ней, в сосредоточии своей женщины.
Она замерла в ожидании удовольствия, уже на грани, а он только сделал несколько движений и остановился.
— Нет… — она отчаянно запротестовала, когда он вышел из неё, — нет, пожалуйста… ты что?
— Следующий раз… здесь мы закончим следующий раз… я хочу отнести тебя в спальню…
— В спальню? — она смотрела на него с удивлением.
— Да, — он улыбнулся и поцеловал её, стаскивая со стола, — хотя бы в ту, что на первом этаже.
— Нет… не смей… я согласна на этот диван, только не тащи меня в спальню.
Он выдохнул с облегчением, когда уложил её на диван, прижал своим телом, почувствовав под собой. Приподнявшись, он склонился к её груди, одарив лаской языка и тёплыми поцелуями.
Она заёрзала нетерпеливо, подтягивая его, и он сжал её в объятиях, глубоко проникая. Он двигался, даря ей такое наслаждение, какое она уже не могла вытерпеть, которое было сильнее её.
Это было больше неё, больше него, больше них самих, что расцветало на глазах, что покрывало их невидимыми татуировками. Это читалось в глазах и связывало их друг с другом невидимыми нитями…
Это знали они оба, но никто не сказал об этом вслух…
Глава 21
Он погладил её по щеке, поцеловал в губы, сонную, разморенную утренними ласками.
— Уже?
Она притянула его к себе и уткнулась в шею, вдыхая его дурманящий аромат. Потёрлась о гладко выбритую щеку, почувствовав ещё не до конца впитавшийся лосьон после бриться, запах которого смешался с туалетной водой и всей той мужской косметикой, которой он обычно пользовался. Это вызывало ощущения принадлежности ему, особой близости и какого-то домашнего тепла.
Это приоткрывало его маленькие тайны.
— Да. Мне пора.
— М-мм…
— Я задержусь.
— М-мм…
— Нет, я не задержусь. Я вообще домой не приеду ночевать.
— М-мм…
— Эви, — он отстранил её от себя. — Открой глаза. Я знаю, ты слушаешь меня, и даже отвечаешь мне, но только, когда позже я тебе звоню, ты вообще не помнишь, что мы разговаривали. А про то, о чем мы говорили и подавно. Потом будешь спать, когда я уйду. Давай, милая, проснись на пять минут.
Ян поцеловал её ещё раз и погладил по руке. Придерживая простынь на груди, Эва приняла сидячее положение, потёрла сонные глаза.
— Костюм помнёшь, — пробурчала она, осмотрев его.
— За пять минут не помну.
Он выдернул из под себя полы пиджака.
— Это так мало времени ты готов уделить мне с утра? Всего пять минут? — она постучала ноготком по циферблату часов на его левой руке.
— Ну вот, теперь ты точно проснулась.
Он легонько поглаживал её по икре, поднимаясь к колену.
— Давай, вещай. Теперь я готова. — Она придвинулась к нему поближе, сопроводив свой ответ кивком, и поправила растрепавшиеся волосы.
— Я говорю…
— М-мм …
Ян с улыбкой наблюдал за её попытками укротить золотистую шевелюру и даже помог ей, убрав несколько прядок от лица.
— … говорю, что задержусь сегодня… возможно…
— Хорошо.
— К тебе приедет Селеста…
— Да? Здорово, я её так давно не видела.
— … и привезёт от меня подарок…
Эва сначала нахмурилась, а потом хитро улыбнулась.
— Дай, угадаю какой.
— Давай.
— Телефон, это точно телефон, — она засмеялась.
— Всё, сюрприза не будет.
— Точно, не будет. Какой уж тут теперь сюрприз. Пять минут уже вышло?
— Нет, — Ян поднял указательный палец, — минута у тебя ещё есть.
— Мне хватит.
Эва приподнялась и поцеловала его в уголок рта, тут же оказавшись в его крепких объятьях, ощутив мягкое поглаживание тёплой мужской руки.
— А почему именно пять? — спросила она, обняв его за плечи.
— А потому что через шесть, я уже не выйду отсюда.
— Н-да-а, Ян. Наши рабочие графики испорчены окончательно.
— И бесповоротно.
Он снова притянул её к себе, понимая, что ещё минута, и он точно останется в кровати. А больше и не нужно, ведь Эва была в одной простыне. Эта незначительная преграда уже сползла, открывая манящее, желанное и такое любимое тело, её тело, тело любимой женщины, а пальцы ощущали теплоту и нежность кожи, пробегая по позвоночнику вверх, зарываясь во вьющиеся локоны.
— Я провожу тебя.
Эва поднялась вслед за ним, плотнее запахивая простыню.
— Ты прямо так пойдёшь? — его губы дёрнулись в лёгкой улыбке.
— Всё-таки разумнее надеть халат, а то запнусь ненароком на лестнице.
Эва критически оглядела себя, потом скинула простынь и скрылась в ванной. Быстро ополоснув лицо водой, она выскочила, на ходу затягивая пояс короткого лёгкого халата.
— Не смотри на меня так, — она остановилась перед ним и подняла на него глаза, ей приходилось задирать голову, потому что он был гораздо выше её. — Я знаю, как я с утра выгляжу.
Как можно удержать такого рядом с собой? Как вообще его можно удержать? И можно ли вообще… Сколько ещё продлится эта сказка?
Он посмотрел на часы ленивым взглядом, отточенным движением поддёрнув край рукава. Воплощение мужской красоты и стиля, приправленных дерзкой сексуальностью и сдобренных хорошей порцией скрытой агрессии, позволяющей ему манипулировать и управлять людьми, добиваясь собственной цели.
Эва провела ладонями по лацканам пиджака. Как влитой, идеально сидящий и подчёркивающий его фигуру.
Ян был как аромат дорогих духов… Верхние ноты — что видно всем, чувствуется при первом приближении к нему, нижние — его глубина, скрытая от посторонних глаз… и шлейф. Его шлейф — его «послевкусие», что он оставлял после себя, то, что преследовало, когда его нет рядом, что хотелось вдохнуть ещё раз… даже если отравишься… задохнёшься…
— Я смотрю на тебя не поэтому.
— Нет?
— Нет.
— А почему?
Секунда. Две. Три.
— У тебя аллергия. — Он притронулся подушечками пальцев к красному пятнышку на левой скуле. — Опять сладкого наелась?
Она поморщилась и виновато кивнула.
— Когда успела?
— Когда вдохновения искала.
— У стеночки?
Ян кивком указал в сторону гостиной, спускаясь по лестнице.
— Да…
— Чтобы я тебя там ночью не видел.
— Предупреждаешь?
— Нет. Угрожаю.
— Господи, с кем я связалась. Ты настоящий тиран.
Усмехнувшись, Эва поплелась за ним вниз по ступеням широкой лестницы.
— Даже не надейся, что я когда-нибудь изменюсь.
— Ну почему же… Надежда есть всегда.
Она сладко и хитро улыбнулась, но так и не дождалась ответа на свою реплику, услышав, как из глубины его внутреннего кармана пиджака доносилась надрывная трель звонка телефона.
Вот так всегда!
Эва быстро сбежала с лестницы и занялась тем, для чего она и вскочила так рано — щёлкнула кнопку чайника, предварительно проверив достаточно ли там воды. Когда Ян зашёл в кухню, она уже успела сделать два бутерброда с салатом и ветчиной и налить две чашки чая.
— Я не буду. Мне уже некогда.
— Нет, — протянула она упрямо и вручила ему чашку и придвинула тарелку с бутербродом, — есть когда. Знаешь как это вкусно? Я тебе положила целых три ложки сахара.
— Правда, вкусно, — хохотнув, он отпил чай. — Селеста была бы в шоке.
— Я сегодня ей скажу, что она освобождается от должности смотрителя за твоим здоровьем. Я сама буду за тобой присматривать.
— Ага, ты то точно присмотришь как надо, — он выразительно посмотрел на аллергическое пятнышко у неё на лице.
— Всё, Эви, — отставив чашку, он чмокнул её в губы, — теперь мне точно пора. А то Билли скоро все фары «насмерть» сотрёт.