— Пора паковать вещи, а то опоздаете. Он горько рассмеялся.
— Вы выгоняете меня?
— Да. Я хочу, чтобы вы уехали, пока я могу удержаться.
— Если вам так трудно, зачем же…
— Откуда вы знаете, что я не лгу? Может, это хитрый заговор?
— Да, дело плохо, — сказал он. — Слишком много сложностей.
— Вам кажется, — сказала она, — что я все нарочно усложняю. Нет, я просто смотрю в будущее. Если бы я хотела поймать вас из-за денег, я бы вела себя именно так. Рано или поздно это придет вам в голову. Вы будете бороться, отталкивать такую мысль — но не вечно же! Она вас одолеет.
Он беспомощно пожал плечами.
— Как тут поспоришь?
— Вот именно. Ну, сложим вещи.
— Сейчас-сейчас. Не беспокойтесь.
— Ни один мужчина не умеет их складывать.
Он пошел к себе, вынул чемодан, символ конца, и стал смотреть, как мелькают на фоне окна ее золотистые волосы. Она аккуратно складывала вещи, словно нежная заботливая жена. Жестоко, думал он, представлять домашнюю сцену, когда они расстаются. Что тут обдумывать? Глупо, безжалостно, обе жизни сломаны.
Снова ему довелось встретиться с женской практичностью. Она держала что-то в руке, огорченно покачивая головой.
— Что ж вы не сказали? Носки все в дырках! Как это они умеют перейти от горя к носкам?
— Просто решето! — она вздохнула и нахмурилась. — Вы все такие беспомощные! Наверное, у вас осенью мокрые ноги. А зимой мерзнет голова. И я не могу о вас позаботиться.
— Элизабет!
Она стояла на коленях, склонившись к чемодану. Он заглянул ей в лицо.
— Не надо, Билл. Иначе нельзя.
— Это чепуха какая-то! Она секунду помолчала.
— А вот подумайте обо мне. Откуда мне знать, что вы меня любите?
— Я же вам сказал!
— Вот именно. Всё слова, слова, слова. Откуда узнать, правда ли это? Может быть, вы меня жалеете, или у вас чуткая совесть. Вы очень хороший человек, настоящий Дон Кихот. А я ненавижу быть обязанной. Я гордая. Мы бы следили друг за другом, проверяли, подлавливали. Какой ужас!
Он поднял чемодан.
— Я провожу вас до ворот.
Они шли молча. Потом она сказала:
— Прощайте, дорогой.
— Прощайте.
Он быстро двинулся по дороге, обернулся, посмотрел, двинулся дальше. Она стояла у ворот, сжимая изо всех сил теплую деревяшку. Наконец она пошла к дому.
Из сада шел Натти. Он был весел. Глазки светились. Губы что-то насвистывали.
— Где Долиш?
— Уехал.
— То есть как? В каком смысле? У-е-хал?
— Вот именно.
— Совсем?
— Совсем.
— Абсолютно?
— Да.
— Значит, полностью?
— Да.
— И ты за него не выйдешь?
— Нет.
— А, черт! — вскричал он и шмякнулся на ступеньки, как медуза.
23
Элизабет это не тронуло. Она была доброй, но его не пожалела, даже испытала какое-то облегчение. Когда, очнувшись, он открыл рот, закрыл и открыл снова, она побежала по тропинке. Она не выдержала бы вопросов. Надо заняться пчелами, а не поможет — уйдет с головой в уборку.
Зачем он слушал ее? — думала она. — Почему не обнял, не выругал? Почему мужчины вообще слушают женщин? Если бы он ее любил, он бы остался. Эти размышления прервал слабый голос:
— Не верю…
Натти шел за ней, повторяя: «Нет, не верю».
— Привыкнешь, — отвечала она.
— Ты прогнала его?
— Да.
— За что?
— Что ж еще было делать?
— Он что, слышал вчерашний разговор?
— Да.
— Ой!
Она промолчала.
— Ты бы объяснила.
— Как?
— Ну, не знаю, как-нибудь. Значит,
24
Из автомобиля вышел молодой высокий человек в светлом костюме и соломенной шляпе. Когда он заговорил, оказалось, что он англичанин.
Натти смотрел на него угрюмо. Можно ли веселиться в такую минуту? Элизабет, погруженная в думы, его даже не заметила.
— Простите, — спросил пришелец, — здесь обитают Бонды?
— Да, — отвечала хозяйка.
— Спасибо, — сказал гость. — Моя фамилия Николз. Надеюсь, вы получили мое письмо?
Что-то она такое слышала. «Николз…» Кто же это?
— Я, знаете ли, юрист. Написал вам про это завещание.
— А, да! — вспомнила она и собралась пригласить в дом, но он продолжал:
— Понимаете, я должен кое-что объяснить. Я написал сразу. Так нельзя нам, юристам. Хотел поскорее сообщить, чтобы вы зря не надеялись. Понимаете, Билл, то есть лорд Долиш, — мой друг. Когда я узнал, что Натком умер, я ему позвонил и сказал, что тот ему всё оставил. Так, по-дружески, как говорится, в неформальном стиле. Вы, конечно, мисс Элизабет Бойд?
— Да.
— Рад слышать. Если бы вы ею не были, вы бы меня не поняли.
Она его и так не понимала. Натти напоминал растерянную змею.
— Видите ли, — продолжал юрист, — мой отец, глава фирмы, все делает, как следует. Это очень долго, люди ждут, где же их деньги. Вот я и решил сообщить сразу. Мне бы не стоило быть юристом. Если отец узнает про письмо, он так и подумает. Вот я и приехал попросить, чтобы вы ничего не говорили.
— Вы просите, — проверила Элизабет, — чтобы мы не говорили про письмо?
— Да-да.
— А почему я могла бы о нем говорить?
— Да так, знаете, к слову.
— Когда? Я с вашим отцом незнакома.
— Скоро познакомитесь. Он хочет с вами встретиться из-за этих денег.
— Денег?
— Вы не получили его письма?
— Нет.
— Я думал, они пришли вместе. Вот он, отцовский метод! Неужели письма нет?
Наконец Элизабет нашла силы улыбнуться. Ей понравился этот человек.
— У меня — нет, — сказала она.
— И вы ничего не знаете о завещании?
— Только то, что вы написали.
— Что хотеть от этого… психа? — спросил Натти. — Помнишь, он стал вегетарианцем? А как он читал со мной Марка Аврелия? Да что там, одни странности. Вечно он меня мучил. Теперь оставил эту мелочь!
Мистер Николз сочувственно кивнул.
— Знаете, почему я решил, что он все оставил Биллу? Тот ему помог с гольфом. Вот уж бедняга!
— Кто, ваш Долиш? Получил пять миллионов.
— Не получил.
— То есть как?
— Так. Есть другое завещание.
— Какое?
— То, о котором я говорю.
Он удивленно оглядел их. Они явно не понимали.
— А, — догадался он, — я вам ничего не сказал! Видите ли, они с отцом повздорили, а потом помирились. На радостях дядя составил новое завещание. Я думал, оно уже пришло. Надо было предупредить, чтобы вы меня не выдали. Сослался на усталость и — сюда. Конечно, жалко старого Билла, но вас я поздравляю, мисс Бойд.
— Который час? — спросила она. Николз удивился и взглянул на часы.
— Без пяти одиннадцать.
Тут он удивился еще больше, ибо Элизабет, стремглав пробежав мимо него, садилась в машину.
— На станцию! — крикнула она солидному шоферу.
— А?
— К одиннадцатичасовому поезду!
Заметив, что он склонен к тугодумству, она крикнула:
— Десять долларов!
Машина дернулась, словно ее укололи. Два-три раза в жизни шофер мог схватить идею сразу. То был один из них.
— Это правда? — спросил гостя Натти.
— Еще какая.
Радостный крик озарил летнюю тишину.
— Выпьем! — закричал Натти. — Ах, забыл! Мне же нельзя.
— А что такое?
— Вижу обезьян.
— Один мой приятель видел кенгуру.
— Что ж, съедим пирога, выпьем водицы. Поговорим про дядю. Хо-хо!
— Хо-хо, — согласился Николз. — Пирога — самое время!
25
Билл продвигался к курительному вагону, в котором почти никого не было. Он был в том состоянии, когда надо закурить или сдаться на милость судьбы. Наконец он сел к окну и закурил трубку.
Контролер проверял билеты. Билл машинально показал билет, контролер двинулся дальше. Связных мыслей не было. Тупая боль, муть какая-то — и больше ничего.
Вдруг он заметил, что контролер вернулся и что-то говорит насчет билета. Он его вынул, но этого оказалось мало. Прислушавшись, Билл услышал странные вещи и переспросил:
— Что-что?
— Леди сказала, вы заплатите, — повторил контролер. Билл растерялся. Вероятно, у него что-то с мозгами. Собрав весь наличный разум, он повторил:
— Леди сказала, что я заплачу?
— Да.
— А… почему?
— Спросите чего полегче!
— Заплачу?
— Так и сказала, джентльмен в сером костюме.
— Тут какая-то ошибка.
— Я верно говорю.
— А какая эта леди?
Контролер порыскал в уме, отыскивая определений.
— Маленькая, — медленно выговорил он, — глаза такие… темные…
Дальше говорить ему не пришлось, поскольку Билл исчез.
Нашел он ее в третьем вагоне. Две толстые дамы с котом в корзине воззрились на него. Две барышни насторожились — одна как раз сказала другой, что это Мэри Пикфорд.
— Боже мой! — сказал Билл.
Толстая дама велела детям рассматривать картинки.
— О, Господи!
Дама приказала детям идти в конец вагона, чтобы смотреть на деревья.
— Элизабет!
Девицы потеряли интерес к событиям.
— Что вы здесь делаете?
Она неуверенно, но бодро улыбнулась.
— Ловлю вас.
— Вы без шляпы!
— Не успела надеть, а деньги отдала шоферу. Вот и попросила вас заплатить. Видите, я не всегда избегаю ваших денег.
— Так вы…
— Билеты, пожалуйста. Один доллар семьдесят один цент. Билл дал ему пять и не спросил сдачи.
— Билл! — воскликнула Элизабет. — Вы ему дали… Хорошо, что вы женитесь на богатой.
— Не понимаю, о чем вы говорите. Я женюсь на вас. Теперь я вас не отпущу. Спорьте, не спорьте, я не сдамся. Какой я дурак, что слушал! Мы любим друг друга, и со временем будем любить еще больше.
— Какое красноречие!
— А я вообще красноречив.
Дама уже не слышала, они почти шептали, и утешалась историей молодых миллионеров. Элизабет бросила взгляд на обложку.
— Бьюсь об заклад, там есть рассказ про гордого человека, который не хотел жениться на богатой девице. Как глупо! Вы бы так не сделали?
— Со мной все иначе.
— А вот и нет. Вы знаете Николза?
— Николза?
— Дж. Дж. Николза. Он вас знает. Он вам сказал про это наследство.
— Джерри! Как же вы?.. А, помню, он вам написал.
— Да. А сегодня прибыл.
— Джерри Николз?
— И сообщил, что дядя оставил мне все деньги. Они посмотрели друг на друга.
— Я взяла его машину и нагнала поезд.
— Но… но теперь все иначе.
— В каком смысле?
— У вас — пять миллионов, а у меня — две тысячи в год. Мы не можем…
— Билл, — спросила Элизабет, — что у меня в руке?
— Э? А?
— Булавка. Если вы будете так говорить, я ее воткну. А сделаем мы вот что: в Нью-Йорке вы дадите мне денег на шляпу, потом вы покупаете брачную лицензию. Стоит один доллар. Сообщите свое имя, узнаете мое. Кстати, испытаете шок, между «Элизабет» и «Бойд» — нечто жуткое. Скрываю, как могу. Потом мы едем в единственную приличную церковь, на 29-й стрит, за углом Пятой авеню. Там есть фонтан и кусочек неба. Ну а потом — начинаем искать ферму. За пять миллионов вполне купим, еще останется что-нибудь Натти.
— И заживем счастливо.
Что-то маленькое скользнуло ему в руку, как тогда, в лесу. Совесть на мгновение очнулась.
— Но поймите…
— Что?
— Эти деньги… Ой!
Элизабет с укором смотрела на него, готовая снова вонзить булавку.
— Хорошо-хорошо, я больше не буду.
— Хвалю. Вот что, Билл, скажите мне все, что думаете обо мне хорошего. Потом скажу я. Время есть. Мы только что проехали Ислип.
Веселящий газ
Перевод с английского А. Круглова
1
Едва я сел писать эту историю, как ко мне заскочил за содой один приятель-литератор, накануне слишком засидевшийся в пен-клубе, и мне пришло в голову показать ему начало, на случай, если я завалил первую лунку и всю партию. Дело в том, что, если не считать анекдотов в курилке «Трутней» про шотландцев, ирландцев и евреев — да и тогда я обычно умудрялся упустить всю соль, — вашему покорному слуге в жизни не приходилось рассказывать никаких историй. Между тем, все знатоки этого дела напирают на то, что удачное начало — ключ к успеху.
— Слушай, можно я тебе кое-что почитаю? — обратился я к приятелю.
— Ну, если это обязательно… — вздохнул он.
— Отлично. Понимаешь, мне хочется изложить на бумаге один довольно странный случай, который произошел со мной в прошлом году. Пока еще я не слишком продвинулся… в общем, начинается все с того, как я встретил мальчишку…
— Какого мальчишку?
— Которого я встретил, — пояснил я и приступил к чтению:
«Мальчик сидел в одном кресле, я сидел в другом. Левая щека у него распухла. Моя левая щека тоже распухла. Он перелистывал картинки в «Нэшнл джиографик», и я перелистывал. Короче, мы оба там сидели.
Он был чем-то обеспокоен, во всяком случае, мне показалось, что «Нэшнл джиографик» не поглощает его внимание полностью. То откладывал журнал, то снова брал в руки, то вдруг опять откладывал. Наконец в момент очередного откладывания его взгляд упал на меня.
— А где все остальные?..»
Тут мой приятель, прикрывший было со страдальческим видом глаза, вдруг встрепенулся. Он вел себя так, словно ему сунули под нос тухлую рыбу.
— Неужели такую чушь, — спросил он, — собираются напечатать?
— Частным образом. Это останется в семейных архивах для просвещения моих потомков.
— Бедняги. Насколько я могу судить, тут они никаких концов не найдут. Где, черт возьми, все это происходит?
— В Голливуде.
— Ну, так прямо и скажи! А то кресла какие-то… Что за кресла? Где они стоят?
— В приемной у дантиста, — объяснил я. — Мы там встретились с мальчиком.
— С каким мальчиком? Кто он такой?
— Потом оказалось, что это малыш Джо Кули, ребенок-кинозвезда, Кумир Американских Матерей.
— А ты кто?
— Как это, кто? — Вопрос меня слегка удивил, потому что мы учились в одной школе. — Ты же знаешь меня, старина, я Реджи Хавершот.
— Да я-то знаю, но ты должен представиться читателю, он же не ясновидящий!
— А нельзя сделать так, чтобы это выяснялось постепенно, по ходу повествования?
— Ну конечно, нет, — отрезал приятель. — Когда пишешь, первое правило — сразу изложить предельно ясно, кто, когда, где и почему. Так что советую начать сначала.
Он забрал соду и исчез.
Итак, возвращаясь назад и приступая к делу по всем правилам, должен сообщить вам, что меня зовут, как и упоминалось выше, Реджи Хавершот, или Реджинальд Джон Питер Свизин, третий граф Хавершот, если уж быть совсем точным. Для друзей я просто Реджи. Лет мне двадцать восемь с хвостиком, а во время тех событий, что я описываю, было, соответственно, двадцать семь с хвостиком. Рост шесть футов один дюйм, глаза карие, цвет волос ближе к морковному.
Заметьте, что, называя себя третьим графом Хавершотом, я не имею в виду, что был им всегда. Напротив, вышел я из самых низов и в жизни пробивался собственными силами. В течение долгих лет гнул спину в качестве самого обычного Р. Д. П. Свизина, нимало не сомневаясь, что только это имя и будет высечено на моем могильном камне, когда вопрос о могильных камнях приобретет актуальность. Что же касается моих шансов выйти в графы, то они поначалу едва ли поднимались выше одного к десяти. На поле с избытком хватало опытных игроков, каждый из которых мог дать мне сто очков вперед. Однако вы сами знаете, как это бывает. Дядюшки отказываются от жизненной борьбы, кузены складывают оружие, и так, мало-помалу, шаг за шагом, не успеваете вы толком разобраться, что происходит, как вдруг — вот оно.
Ну вот, собственно, и все о моей персоне, не знаю, что тут еще можно добавить. Входил в сборную Кембриджа по боксу… Короче, я один из многих, ничего особенного, так что лучше уж сразу перейду к тому, как оказался в Голливуде.