Энн озабоченно нахмурилась.
— Что-то ты мне не нравишься сегодня, Джозеф. Ты на себя не похож. Сначала забыл про жабу, а ведь это был гвоздь программы на прошлой неделе… Теперь вот чернослив. Может, ты не совсем еще отошел от действия газа? Думаю, тебе надо хорошенько отдохнуть, ложись поскорей в постель.
— Как, в постель? — вскинулся я. — Так рано?
— Как всегда, — пожала она плечами. — Или это ты тоже забыл? Пойдем, я тебя выкупаю.
Казалось бы, после всех испытаний этого дня меня ничто уже не могло потрясти. Однако от ее последних слов стены комнаты завертелись вокруг меня, и глаза заволокло туманом. Энн прежде упоминала, что состоит при Джо кем-то вроде няньки, но я никак не мог предположить, что их отношения носят настолько интимный характер. Мое чувство благопристойности решительно восстало против такого безобразия.
— Нет! — воскликнул я.
— Что еще за глупости!
— Нет! Ни за что!
— Ты должен принять ванну.
— Только не в твоем присутствии.
Энн явно была в замешательстве. Очевидно, подобных разногласий у них раньше не возникало.
— Ты можешь взять свою уточку, — нерешительно сказала она.
Я решительно отмел это заманчивое предложение.
— Никакие взятки не помогут. Ты не будешь меня купать.
— Ну же, пойдем!
— Нет! Нет! Тысячу раз нет!
Переговоры зашли в тупик. Энн смотрела умоляюще, но я был непреклонен. Тут открылась дверь, и вошла Бринкмайерша.
— Тебе пора… — начала она.
— Нет, и не просите!
— …принять ванну.
— Я как раз ему сказала, — вставила Энн.
— Тогда почему он еще не там?
Энн замялась. Я понял, что ей не хочется навлекать на меня гнев большой белой скво, и невольно испытал чувство благодарности.
— Не хочу! — перевел я огонь на себя.
— Не хочешь? — фыркнула она в своей неподражаемой манере. — Здесь никого не интересует, чего ты хочешь. Это вопрос…
— Приличий! — заорал я. — Существуют же принципы… правила морали, наконец! Ванна
11
Первое, что бросалось в глаза в этом пересмотренном и исправленном издании малыша Кули, было его полное спокойствие. Произошедшая путаница, похоже, нисколько на нем не отразилась. Он подошел к кровати и сел с таким видом, будто ничто на свете его не волновало. Видимо, жизнь в Голливуде настолько отучает принимать что-либо близко к сердцу, что, даже очнувшись в чужом теле, вы лишь невозмутимо замечаете: «О, чужое тело, вот как? Ну-ну…» — и отправляетесь по своим делам. Первая реплика Джо касалась вовсе не случившейся путаницы, а моей новой диеты.
— Сливы! — передернул он плечами, взглянув на косточки от чернослива. — Ну конечно. Вряд ли кто-нибудь съел их больше за свою жизнь, чем я. Ну что ж, теперь твоя очередь.
Пробормотав еще что-то про шпинат, он извлек из нагрудного кармана несколько потрепанный рожок мороженого и Щелчком сбил с него пылинку.
Это зрелище потрясло меня до глубины души. Каждая клеточка моего тела затрепетала в жажде вкусить это божественное лакомство.
— Эй, дай лизнуть! — воскликнул я дрожащим голосом. Он без колебаний протянул мне мороженое. Сам сэр Филип Сидней, склонившийся над раненым солдатом, не мог бы быть внимательней.
— Не стесняйся, ешь все. Странное дело, я теперь не так уж за ним и гоняюсь. Раньше мог есть, пока не лопну, а сейчас… хоть бы их и вовсе не было. То же самое и с шоколадом, и с помадкой, и с тыквенным пирогом, и…
— Замолчи! — воскликнул я страдальчески.
— Что?
— Не надо о них! Я же не каменный.
— Ах, извини.
Наступила тишина. Он наблюдал, как я жадно поглощал мороженое.
— Забавно на тебя смотреть.
— На тебя тоже, — парировал я.
— Значит, оба хороши, — миролюбиво заключил он. — Интересно, как такое могло случиться? Просыпаюсь, комната не та, и врач не тот: сует мне стакан, говорит, полощи рот, и тут оказывается, что и я — вовсе не я… Гляжу в зеркало и вижу там тебя! Смех, да и только.
— Ничего смешного, между прочим.
— Может, и так, но в тот момент я здорово повеселился. Ага, думаю, где-то там ошибочка вышла. Ты можешь это объяснить?
Я сбивчиво изложил свою теорию насчет четвертого измерения.
— Да, сэр, чудеса… — задумчиво протянул он. — Наверное, так оно и было. Чего еще ждать при нынешнем президенте, всем на все наплевать…
— Ладно, неважно, как оно получилось, — перебил я. — Главное, что нам делать со всей этой чертовщиной?
Он пожал плечами.
— Тут уж ничего не поделаешь.
— Мы могли бы выступить с заявлением…
— Ага, что ты — это я, а я — это ты. И загреметь вместе в одну психушку.
— Думаешь, этим кончится?
— А ты как думаешь?
— Пожалуй, — согласился я, поразмыслив.
— Да, наверное, ты прав.
Да и кто бы мог сомневаться в его правоте; Мальчишка смотрел в корень. Тем, кто бегает и рассказывает подобные истории, одна дорога — в сумасшедший дом. Я по своей наивности полагал, что проблемы возникнут лишь с недоверием и равнодушием публики. Нет, все хуже. Они первым делом пошлют за смирительными рубашками и обновят войлок на стенах палаты.
— И вообще, — продолжал он, — мне спешить некуда. Так даже лучше, немного отдыха не повредит.
Несмотря на подаренное мороженое, я не мог не почувствовать досаду. Уж слишком он самодоволен, этот тип.
— Вот как? Лучше?
— Ага, — ухмыльнулся он. — Мне так хотелось поскорей стать большим, и вот он я — куда уж больше! Суперкласс! Короче, все тип-топ…
Мое раздражение еще усилилось. Его жизнерадостность просто бесила. Этот молокосос думал только о себе.
— Значит, тип-топ?
— Вот именно, тип-топ.
— Для тебя — пожалуй.
— Ну да, я о себе и говорю.
— А обо мне ты совсем не думаешь?
— О тебе? — удивился он.
— Да, обо мне! Потому что я, если хочешь знать, чертовски расстроен всей этой чехардой, и у меня складывается впечатление, что именно мне теперь придется отдуваться за всех! Жил в свое удовольствие, как британский лорд, вкусно ел, сладко пил, имел приличный доход и даже в гольфе уже считался не из последних, и тут вдруг… Как гром среди ясного неба! Теперь я младенец, которого так и норовят искупать женщины, и чье общественное положение не лучше, чем у какого-нибудь узника в Дартмурской тюрьме! Сделай то, сделай это… Заталкивают в машину, куда-то везут, тащат по лестнице, запирают в спальне…
Он вопросительно поднял брови.
— Ага, значит, уже познакомился со старухой? Я мрачно кивнул.
— За руку тащила?
— Ну да.
— Она всегда так. Сильная, как буйвол. Небось, три порции за обедом съедает.
— Дело не в силе, а в агрессии.
— Как?
— Я хочу сказать, — объяснил я, — что ее действия продиктованы злобой. Совершенно очевидно, что она тебя убить готова.
— Ну, в общем… мы никогда особенно не дружили.
— А почему? — прищурился я.
— Не знаю…
— А я знаю! Потому что ты никогда не старался ее задобрить. Надо было употребить такт и учтивость. Чуть-чуть сердечности с твоей стороны, немного духа сотрудничества, и она могла бы стать тебе второй матерью! Вот, например, ты хоть раз подарил ей большое красное яблоко?
— Чего? — вытаращил он глаза.
— Вот видишь!
— Да с какой стати?
— Чтобы задобрить! — наставительно поднял я палец. — Большое красное яблоко — самый надежный метод, спроси хоть в ближайшем детском саду, и самый простой в придачу. Давно бы уж сделал, и горя не знал… А вместо этого, — горько добавил я, — что ты суешь ей в постель? Мексиканских рогатых жаб?
Его лицо — бывшее мое — слегка порозовело от смущения.
— Ну… в общем…
— Вот об этом я и говорю!
— Подумаешь! Ну, жаба… Нормальному человеку не придет в голову обижаться из-за какой-то жабы.
— Пф! — презрительно отвернулся я.
— Ладно, извини.
— Теперь поздно извиняться. Ты ожесточил ее натуру.
— А пусть она не ожесточает мою! Эти чертовы сливы, этот шпинат…
Я снова фыркнул, с трудом сдерживая раздражение. Снова наступила тишина. Он задумчиво ковырял ботинком пол, я хмуро уставился в стену.
— Ну ладно, — сказал, наконец, Кули, бросив взгляд на часы — мои часы. — Пора мне валить отсюда. Только сначала скажи, твоя фамилия Хавершот, правильно?
— Да.
— Как она пишется?
— В кармане пиджака — футляр с визитками. Удовлетворенно кивнув, он нашел футляр, достал одну и начал рассматривать.
— Ого! Так ты, стало быть, из этих, из графьев?
— Ну да… то есть, был, — вздохнул я.
— На картинках они совсем другие — такие длинные, тощие и без подбородка.
— Я много занимался спортом, развивал мышцы.
— Значит, спортсмен? — уважительно протянул он.
— Вот именно! А теперь взгляни сюда! — с горечью бросил я, вытягивая вперед руку.
— Ну и что?
— Как это, что? На какое будущее могу я рассчитывать с такой рукой? О боксе или регби и говорить нечего, да и в крикете — какой из меня теперь подающий? В любительских матчах разве… Эта рука — ошибка природы, неудачный эксперимент. С ней остается лишь прозябать вместе с отбросами общества где-нибудь в четвертом дивизионе.
— О чем это ты? — не понял он.
— О том, — все больше распалялся я, — что меня ждет, когда настанет время идти в школу! Думаешь, мне хочется быть убогим дохляком, который поет в хоре, чтобы лучшие представители общества бились насмерть за право дать мне пинка?
— А ты думаешь, мне хочется, — отпарировал Кули, — ходить всю жизнь с такой физиономией? Да если…
— Не будем обсуждать мою внешность, — перебил я.
— Да уж, лучше не стоит. Господи, ну и рожа!
— Я бы попросил!
— Ты сам это начал.
Некоторое время мы молча мерили друг друга яростными взглядами. Потом он снова взглянул на часы.
— Все, побегу, надо еще успеть в Малибу к моему рекламному агенту.
— Зачем? — удивился я.
— Да так, перекинуться парой слов.
— В таком виде?
— Ничего, он поймет. Слушай, еще вопрос, я совсем забыл… Куда мне идти ночью?
— Как?
— В смысле, должен же я где-то спать. Ты где живешь?
— Я уже говорил тебе. У меня коттедж в Саду Гесперид.
— Ах, да! Тогда порядок. А тебе что-нибудь нужно от меня узнать?
Я задумался. На самом деле, конечно же, вопросов была уйма, но в тот момент в голову ничего не приходило. Наконец я вспомнил:
— Что там за статуя, которую нужно открывать?
— Статуя старика Бринкмайера.
— Понятно.
Вот, значит, в чем дело. Ну что ж, против этого я не возражал. Надо полагать, старик вполне заслужил такой знак уважения, хотя, с другой стороны, когда выглядишь, как воздушный шар, готовый лопнуть, надо трижды подумать, прежде чем решиться на подобное. Впрочем, его дело.
— Я что, сам должен ее открыть?
— Нет, конечно. Еще вопросы?
— А что за Мичиганские Матери?
— Делегация из Детройта. Ты должен с ними встретиться.
— Поклонницы?
— Они самые. Мичиганское отделение клуба почитательниц Джо Кули.
— Приехали оказывать мне почести?
— Вроде того. А ты их примешь.
— Ну ладно, с этим я как-нибудь справлюсь.
Он тут же воодушевился, используя удобный случай подбодрить меня.
— Ну конечно справишься! Тебе понравится, вот увидишь. Знаешь, ты не верь тому, что я тебе тогда в приемной наговорил. У меня просто настроение тогда было ни к черту, оттого что зуб болел. Совсем не плохо быть звездой. У тебя поклонников больше всех в стране! Знаешь, сколько писем одних приходит? И перед камерой играть роль очень интересно. Да, сэр, просто здорово! Тебе понравится, я точно говорю… Ну все, пока, а то я уже совсем опаздываю. Приятно было поболтать.