Явно подразумевалось, что делаю я то, чего делать не должен. Отсутствие доверия и элементарной доброжелательности ощущалось даже на таком расстоянии.
Наступил момент, требовавший скорого и творческого мышления.
— Рассматриваю жука! — крикнул я в ответ.
— Кого?
— Здесь жук. Я его рассматриваю.
— Никаких жуков у меня в доме!
Я удивленно поднял брови. Разумеется, без всякого толку: Бринкмайерша была слишком далеко.
— Зачем мне нести его в дом? Я просто наблюдаю за его повадками.
— Да? Ну хорошо, только смотри не извозись весь.
Ее голова скрылась, и Энн снова выглянула из кустов, словно лесная нимфа.
— Вот видишь! За каждым твоим шагом следят. Нести тебе пирог, юный Джозеф, все равно что доставлять донесения через линию фронта. Я собиралась оставить тебя здесь, в кустах, и сбегать в дом, но теперь нельзя: она увидит в окно. Знаешь что, ты лучше прогуляйся по лужайке и незаметно спрячься в купальной кабинке, там и жди.
Вы представляете, каково мне было не спеша прогуливаться по саду. Каждая минута, отделявшая меня от пирога со свининой, казалась часом. Подойдя к кабинке, я уже был сам не свой. Там оказался садовник, мывший пол шваброй.
— Добрый день, сэр, — кивнул он.
Чистота его произношения удивила меня: судя по лицу, он был совершенный японец, и я ожидал услышать что-нибудь вроде звуков, которые издают копыта буйвола, бредущего по болотной трясине. Однако обращать на это внимание было некогда, потому что я хотел отделаться от него как можно скорее.
— Вы еще долго тут будете? — спросил я.
— Вам нужна кабинка, сэр?
— Да.
— Я уже почти закончил, сейчас ухожу.
Он еще пару раз махнул шваброй и ушел. Я успел заметить бородавку на носу и догадался, что это тот самый человек, о котором говорил Джо Кули. У меня вдруг возникло острое желание завести беседу о рогатых жабах. Окно, из которого высовывалась мисс Бринкмайер, было вторым справа от окна моей спальни, так что теперь я знал, как найти место, где упомянутые амфибии могли принести больше всего пользы. После сегодняшней выходки старуха, безусловно, заслужила хороший урок. Однако я пересилил себя и вошел в кабинку.
Энн не заставила себя долго ждать. Я радостно вскочил, но мечтам моим не суждено было сбыться. В руках у нее оказался лишь букет роз. Я тупо воззрился на них.
— Извини, — сказала Энн, заметив мое состояние. — Придется еще подождать. Когда я вышла в холл, она как раз спускалась по лестнице. Пришлось сунуть пирог в китайскую вазу. Как только горизонт очистится, я его заберу, не переживай.
Я изо всех сил старался не переживать, но разочарование оказалось таким сильным, что, видимо, все-таки отразилось у меня на лице. Энн улыбнулась.
— Хочешь посмеяться? — сказала она. — Эти розы — как думаешь, кто их тебе прислал?
Я равнодушно пожал плечами. Какая разница, кто их прислал. Розы — не слишком приятная замена мясному пирогу
— Кто?
— Эйприл Джун.
Мою апатию как рукой сняло.
— Да что ты говоришь? — глупо улыбнулся я.
— Она самая, — кивнула Энн. — Я так и думала, что тебя это позабавит.
Какой уж тут смех. Она поняла мою реакцию совершенно превратно. Я был глубоко тронут. Мысль о том, что Эйприл Джун, несмотря на свою вечную занятость, нашла время, чтобы послать цветы больному — или даже не очень больному — ребенку, привела меня в священный трепет. Я даже забыл о терзавшем внутренности голоде.
В этом благородном поступке была вся Эйприл Джун. Ее нежная душа воспринимала как свои собственные все требования этикета. Прежняя привязанность вновь безраздельно воцарилась в моем сердце.
— Да вот, взяла и прислала розы, — усмехнулась Энн. — Совесть, небось, замучила.
— Совесть? — переспросил я холодно, потому что тон у нее был сухой и неприятный. Теплые чувства, вызванные пирогом, улетучивались на глазах, и тайные глубины ее натуры казались уже далеко не столь глубокими. Пустая и легкомысленная девица, больше ничего. — Совесть? Что ты имеешь в виду?
Энн вздернула брови.
— Разве она не в долгу перед тобой после того, как вломилась в твою коронную сцену и пыталась попользоваться чужой славой? Такой пройдохе и пресс-секретарь ни к чему, она прекрасно сама справится.
— Не понимаю.
Она вдруг рассмеялась.
— Ну конечно, тебе ведь ничего не сказали! Вчера, когда ты был под газом, она ворвалась в зубной кабинет и принялась вопить: «Где мой маленький друг? Я хочу его повидать!», заламывая при этом руки и принимая театральные позы. При этом бросала многозначительные взгляды на репортеров, которые не замедлили заснять ее в шести эпизодах, включая то, как она нежно целует в лоб твое распростертое тело. Когда ее вежливо выпроваживали, она тряслась от рыданий. Дрова на постном масле!
Я снова смерил ее ледяным взглядом. Последнее выражение, которое она употребила, было для меня новым, но догадаться о его смысле не составляло труда. Такой грубый и оскорбительный тон вызывал у меня полное неприятие.
— Поступок Эйприл Джун представляется мне поистине ангельским, — произнес я строго.
— Что? — Энн, казалось, не верила своим ушам.
— Именно так. Другого слова не подберешь. Много ли девушек с ее положением пожертвовали бы хоть крупицу своего драгоценного времени на поцелуи в лоб?
Энн с изумлением воззрилась на меня.
— Ты что, шутишь?
— Нисколько.
— Как, ты разве не считаешь ее гадиной?
Услышав в первый раз это чудовищное определение в адрес моей любимой, — от Джо Кули за чтением «Нэшнл джиографик», — я, как вы помните, сумел подавить справедливый гнев и первым протянул оливковую ветвь, но мое нынешнее настроение никак не позволяло такое вытерпеть.
— Хватит, — сказал я. — Перестань оскорблять эту замечательную девушку, или тебе лучше уйти.
Энн вспыхнула, она была явно задета, однако я хорошо понимал, что причиной было вовсе не раскаяние, а уязвленная гордость.
— Вот как? — фыркнула она. — Ну что ж, если ты так хочешь… Ладно, пока.
— Всего наилучшего.
— И даже не надейся теперь на пирог, ни кусочка не получишь!
Признаюсь, я заколебался. Удар был силен. Но и мы, Хавершоты, не из слабаков.
Я небрежно махнул рукой, по крайней мере, так небрежно, как мог.
— Твой пирог, тебе и решать.
Повернувшись к выходу, Энн остановилась, всем своим видом выражая нерешительность. Лучшие чувства, видимо, не совсем еще умерли в ее сердце.
— Он такой вкусный, и вообще… Я не снизошел до ответа.
— …ты же сам считаешь ее гадиной, — продолжала она. — Сто раз мне говорил.
— Лучше оставить эту тему.
— Ладно, как хочешь.
Энн ушла, и я снова предался размышлениям.
На душе у меня скребли кошки. Только теперь, оставшись один и имея возможность полностью сконцентрироваться на предмете, я осознал, что значил для меня мясной пирог. Он так и стоял у меня перед глазами, а мысль о том, что Эйприл Джун так никогда и не узнает, чем я ради нее пожертвовал, жгла как огнем.
Я покинул кабинку, вышел на солнечный свет и, затянув пояс в надежде заглушить муки голода, пошел куда глаза глядят Внезапно что-то мягкое под ногами заставило меня опустить взгляд. Оказалось, я забрел на цветочную клумбу рядом с невысокой стеной, окружавшей усадьбу Бринкмайеров. Уже разворачиваясь, чтобы уйти, ибо, вне всякого сомнения, топтать клумбы здесь значило играть с огнем, я внезапно заметил голову. Голова поднялась над стеной и произнесла: «Фу ты!» Видение оказалось столь неожиданным, что я испуганно застыл на месте.
Голова была рыжая, круглая, с торчащими ушами и напоминала античную вазу с двумя ручками. Принадлежала она веснушчатому мальчишке довольно нахального вида с пятнистым лицом. Смотрел он в мою сторону явно угрожающе.
— Фу-ты! — повторил мальчишка.
Он был мне совершенно не знаком, как, впрочем, и большинство людей в этом новом для меня мире. В то же время, Джо Кули его, несомненно, хорошо знал. Судя по поведению и тону, он был одним из тех, кого мой предшественник в свое время обидел словом или действием.
Мое молчание явно подбодрило противника.
— Фу-ты! — снова сказал он. — Маленький лорд Фаунтлерой!
Я ощутил растущее раздражение. Поначалу я не пришел ни к каким определенным выводам в отношении юного выскочки, однако теперь явственно осознал, что он со всей определенностью нуждается в хорошей выволочке. Унизительный эпитет «маленький лорд Фаунтлерой» пробил защитную броню и угодил в самое сердце, ибо с самого момента пробуждения в кресле Б. К. Буруоша золотистые локоны малыша Джо Кули были для меня источником постоянного стыда. Бешенство мое было столь сильно, что я несомненно перемахнул бы через стену и отколотил обидчика, не останови меня тут же мысль о жалкой хилой ручонке, которая утром сокрушила мои иллюзии. Пытаться отколотить ею кого бы то ни было означало лишь выставить себя на посмешище. Вздохнув, я вынужден был отказаться от мысли о решительной битве.
Пришлось ограничиться словесной перепалкой.
— Фу-ты! — ответил я, справедливо полагая, что данное выражение не защищено авторскими правами.
— Фу-ты, ну-ты! — развил тему он.
— Фу-ты, ну-ты! — молниеносно парировал я.
— Фу-ты, ну-ты! Хлюпик! Кисель! Размазня!
Я почувствовал, что теряю позиции. Незнакомец радостно продолжал:
— Кудрявый ангелочек! Девчонка!
Тут мне, на счастье, припомнилось выражение, употребленное однажды в «Трутнях» Долби Фодерингей-Фипсом по адресу Жмотти Проссера, когда последний отказался одолжить ему десять шиллингов до будущей среды. Жмотти тогда чертовски разозлился.
— Конопатый урод! — бросил я.
И, как оказалось, попал прямо в точку. Мой противник вспыхнул, как маков цвет. По всей вероятности, человеку с пятнистым лицом не слишком приятно, когда окружающие обсуждают, насколько он пятнист.
— Выходи! — истерически выкрикнул он. — Я тебе задам! Что, струсил?
Я молча пощупал руку в надежде, что она все-таки на что-то годится. Но нет, предплечье было тонким, как спичка, а бицепс скорее напоминал прыщик. Никакой надежды.
— Боишься? — бесновался рыжий. — Трус! Слабак! Внезапно решение вспыхнуло в моем мозгу, как молния.
Как уже было замечено, я стоял на цветочной клумбе. В центре клумбы красовалось приземистое апельсиновое деревце, увешанное, благодаря щедрому калифорнийскому солнцу, множеством твердых шишковатых плодов. Этот факт совершенно изменил соотношение сил. Апельсины! Как раз то, что надо.
Сорвать один и метнуть в цель было делом одной секунды, и представьте мое удовлетворение, когда я убедился, что малыш Джо Кули со всеми его физическими недостатками обладал невероятными способностями к стрельбе апельсинами. Сам Давид, готовясь к выяснению отношений с Голиафом, не мог похвастаться такой подготовкой. Мой снаряд угодил рыжему мальчишке точно в нос, и, прежде чем тот успел оправиться от удивления и испуга, я поразил его еще трижды: в левый глаз, в правый глаз и в подбородок, в вышеозначенном порядке. Быстро нарвав еще фруктов, я продолжил заградительный огонь.
Все оказалось просто. Интеллект — всегда интеллект. Неискушенные дикари скачут, выкрикивая угрозы и уповая на ближний бой, а хитроумные представители просвещенной расы остаются в стороне и предоставляют грязную работу артиллерии, вынуждая неприятеля чувствовать себя идиотом. Рыжеволосый противник выдержал лишь еще с полдюжины залпов, а затем предпочел отступить, признав мое полное стратегическое превосходство и получив вдогонку последний апельсин в качестве подзатыльника. Последний, ибо, размахнувшись для очередного броска, я ощутил железные тиски на своем запястье и обнаружил, что болтаюсь в воздухе, словно муха на рыболовном крючке.
— Господи ты боже мой! — воскликнула мисс Бринкмайер, — Что за ребенок! Стоит на минуту потерять его из виду, как он тут же принимается озоровать. Ты погубил мое апельсиновое дерево!
У меня в легких не хватало воздуха для полноценной защитительной речи, поэтому, видимо, даже не поняв того, что я лепетал про необходимую самозащиту, разгневанная тюремщица поволокла меня к дому.
— Отправляйся в свою комнату, — велела она, предварительно отпустив еще несколько замечаний в уничижительном тоне, — и не смей оттуда показываться, пока не придет время ехать в студию!
Не слишком-то радостное возвращение домой для того, кто проявил блистательную находчивость в трудной жизненной ситуации и одержал столь знаменательную победу, но спорить, увы, не приходилось. Бринкмайерша была явно не расположена воспринимать мои аргументы. Отконвоировав меня в спальню, она величественно удалилась, хлопнув дверью. Я лег на кровать и предался размышлениям в очередной раз.
Кто был тот рыжий пятнистый тип, и в чем причина его столь очевидного отвращения к Джо Кули? Репутация последнего легко позволяла предположить, что у жертвы оспенной эпидемии были вполне достаточные основания для неприязни, но я тем не менее нисколько не жалел, что выдал ему по первое число. В конце концов, он задел мою честь. Не все замечания можно простить, и если судьба вынудила вас пребывать в обличье ребенка с золотистыми кудряшками, то «маленький лорд Фаунтлерой» — одно из таковых.
Однако давешняя сцена и моя заслуженная слава недолго занимали мои мысли. Внезапно, будто кто-то нажал кнопку, болезненное чувство голода вновь напомнило о себе. Я безуспешно боролся с ним, когда за дверью послышались шаги, и вошла Энн.
— Вот ты где спрятался, глупенький. На, держи, не хватает У меня духу тебя мучить.
И она сунула мне что-то в руку. Это был большой сочный мясной пирог.
Я потерял дар речи. В такие моменты просто нечего сказать. Поднес пирог ко рту и впился в него зубами…
Внезапно дверь распахнулась, и в комнату ворвалась торжествующая Бринкмайерша. Леди Макбет показалась бы радом с ней нежной голубкой.
— Так я и думала! — провозгласила она. — Я с самого начала подозревала, что это вы проносите ему еду. Вы уволены, мисс Баннистер!
Я стоял на распутье. Две альтернативы открывались передо мной: перестать есть и попытаться заступиться за Энн, употребив все красноречие, которое мне доступно, или продолжать вгрызаться в пирог, чтобы успеть проглотить побольше, прежде чем его вырвут у меня из рук.
Благородство возобладало. Я заступился.
Разумеется, из этого ни черта не вышло. Лучше бы мне промолчать и потратить силы на то, чтобы взять свое, пока позволяли обстоятельства. Приговор был вынесен и обжалованию не подлежал. Действуя из добрых и гуманных побуждений, моя благодетельница в результате получила пинок под зад. Мне же, как всегда, велели замолчать. Пирог был конфискован, и я вновь остался один.
Уныло проклиная все на свете, я принялся мерить шагами комнату, что неизбежно привело меня к окну. Оказавшись у окна, я выглянул наружу. Внизу, возле пристройки, подстригал кусты косоглазый садовник с бородавкой на носу.
Я застыл на месте, осененный идеей, и через несколько мгновений уже был на крыше пристройки, привлекая внимание садовника приглушенным «Эй!».
17
Ход моих размышлений, запущенный взглядом на косо-бородавчатого садовника, можно вкратце изложить следующим образом. Согласно заверениям Джо Кули, этот честный малый имел в своем распоряжении рогатых мексиканских жаб и готов был поставлять их бесплатно и с доставкой за свой счет с тем единственным условием, что они будут предназначаться для постели мисс Бринкмайер. Припомнив это, я вдруг понял, что у меня нет причин отказываться от его услуг.
То, что Бринкмайерша крайне нуждалась в рогатой жабе для своей постели, не вызывало никаких сомнений. Вряд ли на свете существовала женщина, которая в меньшей степени на это напрашивалась. А теперь отпало и единственное возражение против такого шага — опасность разоблачения и неминуемой расплаты. Данный аспект проблемы можно было целиком сбросить со счетов, поскольку, когда разразится гроза, меня здесь просто-напросто не окажется. Как только явится дворецкий с деньгами, я избавлю этот дом от своего присутствия. Вступив в контакт с низшими формами жизни, мисс Бринкмайер вооружится одежной щеткой и поспешит ко мне, но обнаружит комнату пустой, а постель — нетронутой.