Гарри Гопкинс почувствовал, как от нервного тика задергалось левое веко. Происходящее явно превышало выносливость человеческих нервов. Даже его. Скорее бы все кончилось! Скорее бы конец! — мысленно повторял он. Еще немного — и он не выдержит. Как девчонка, шлепнется в обморок или забьется в истерике. Что-то надо сделать…
— Христофор уже ушел, я за ним…
И это был конец. Короткая судорога пробежала по телу девушки, голова ее опустилась на грудь.
Лейтенант перевел дыхание. Свинцовый обруч, сжавший голову, разжался. Свершилось!
Он взглянул на часы. Итак, это длилось десять минут.
Джек сорвался с кресла и бросился к кузине.
— Боже мой! Она без сознания!
И опять крепкие руки лейтенанта не позволили юноше коснуться бессильно откинутой руки Кэй.
Джек бешено рванулся.
— Оставьте меня! Вы что, не видите? Ей плохо!
Лейтенант был неумолим.
— Спокойно, Грэнмор! Вы ей уже не поможете.
Джек в ужасе взглянул на следователя.
— Что вы говорите? Что произошло? Вы думаете, Кэй…
Страшное слово не хотело сорваться с уст.
Лейтенант докончил за него:
— Да, мисс Хоуп мертва. И поверьте мне, это был для нее лучший выход. Для нее и для всех нас.
Джек Грэнмор не верил своим ушам. Его глаза чуть не выкатились из орбит.
— Вы сказали, лучший выход?! Что все это значит?
И вдруг словно ослепительный свет молнии озарил беспросветную темноту:
— Она?!
И вслед за тем воцарились темнота и тишина. Прежде, чем лейтенант Гопкинс успел поддержать несчастного, тело Джека Грэнмора с размаху рухнуло на пушистый ковер.
XXIX. Чтобы спасти человека
Доктор Шредер еще раз пробежал глазами историю болезни, хотя сделал это исключительно для виду, ибо и без того знал ее наизусть. Отложив ее в сторону, он произнес, не глядя на профессора Хоупа:
— Что ж, дорогой сэр, не буду скрывать от вас — дело плохо, даже более того — очень плохо.
— Вы считаете, доктор, никакой надежды?
Пальцы доктора Шредера принялись выбивать дробь по столу.
— Надежда… Пока в теле человека тлеет хоть самая слабая искорка жизни, нам, врачам, надежды терять нельзя. Но в данном случае… Видите ли, сэр, уже одно воспаление мозга само по себе представляло опасную болезнь. Да к тому же осложнения, что отнюдь не облегчило нашу задачу. И все-таки мы с ней справились. Но все оказалось напрасным, больной слабеет с каждым днем.
— И вы не можете найти причину?
Врач взглянул на посетителя поверх очков.
— Причина? В ней-то все и дело. Не болезнь, а больной. Да, да, именно он сам. Его апатия. Его проклятая апатия!
Неожиданным оказался взрыв эмоций в этом всегда спокойном, уравновешенном человеке. Он с такой силой трахнул кулаком по крышке стола, что стоявший на нем хрустальный графин подпрыгнул с мелодичным звоном. Несколько капель воды брызнуло на историю болезни Джека Грэнмора. Взяв себя в руки, доктор Шредер стряхнул их и продолжал уже спокойнее:
— Разве можно вернуть здоровье человеку, который вовсе этого не желает? Который с нетерпением ждет смерти? Ну, сами подумайте, сэр, можно ли излечить такого человека? Я могу заставить биться остановившееся сердце, но не в моих силах заставить человека хотеть, чтобы его сердце билось. Такого чуда не может совершить даже самый лучший врач в мире.
Лицо профессора Хоупа оставалось таким же неподвижным, как обычно. Медленно, как бы с трудом подбирая слова, он спросил:
— Но существует ли вообще возможность спасения?
Доктор Шредер с сомнением покачал головой.
— Видите ли, дорогой сэр, мы уже неоднократно обсуждали этот вопрос. В данном случае мы имеем дело с болезнью, которая пожирает душу. Атрофия жизненных функций организма это уже явление вторичное. И тем не менее, если так пойдет дальше, через несколько дней мне придется закончить этот документ, — доктор постучал пальцем по истории болезни, — очень коротким заключительным словом.
Доктор помолчал и добавил:
— Доктор Роулесс, наш психотерапевт, считает, что и данном случае имеет смысл применить по отношению к нашему больному какой-нибудь сильный моральный шок.
— Сильный моральный шок? — как эхо повторил за ним профессор.
— Да, попросту говоря, устроить ему сильную нервную встряску.
— Устроить больному сильную психическую встряску? — как эхо повторил профессор.
— Да. Это дает шанс на исцеление. И это же может убить нашего больного. Его организм так ослаблен, что неизвестно, выдержит ли он сильнейшее нервное потрясение.
Профессор медленно, с трудом встал.
— Однако без такой нервной встряски конец наступит неизбежно?
— Увы, смерть неизбежна, это вопрос всего нескольких дней.
— Благодарю за откровенность, доктор. Теперь мне надо подумать над услышанным.
Лейтенант Гопкинс был занят укладкой чемодана, когда в квартиру позвонили. На пороге стоял профессор Вильям Б. Хоуп. Вот неожиданный визит!
— Прошу извинить меня за беспорядок, — Гарри Гопкинс был явно смущен тем, что высокий гость застал в квартире такой непорядок, — но мне наконец-то дали несколько дней отпуска, и вот вы застали меня за сборами…
— Мой племянник умирает, — без предисловий профессор приступил к делу, ради которого явился к молодому лейтенанту. Тот был искренне огорчен.
— Джек Грэнмор? Я знаю, он в больнице, но не думал, что дела так плохи. А вы не преувеличиваете, профессор? Наверняка еще не все…
Профессор прервал лейтенанта, отбросив все правила вежливости. У него просто не было на вежливость времени!
— Есть один шанс… один шанс, что мальчик выкарабкается. И этот шанс в ваших руках, лейтенант.
Гарри Гопкинс внимательно взглянул в лицо своему гостю.
— Если это в моих силах, я готов.
Профессор Хоуп коротко изложил представителю Скотленд-Ярда разговор в клинике доктора Шредера.
— А вы ведь знаете причину апатии Джека.
Гарри Гопкинс грустно глядел в окно.
— Да, — тихо ответил он. — Знаю.
Войдя в блистающий чистотой великолепный вестибюль клиники доктора Шредера, лейтенант Гопкинс не мог отделаться от ощущения, что вот сейчас он хладнокровно и расчетливо убьет человека. Ведь медицина не исключает, что сильное нервное потрясение скорее всего оборвет тонкую ниточку, на которой еще держится жизнь Джека Грэнмора.
Сам владелец клиники встретил Гарри Гопкинса и доверительно взял его под руку.
— Вы думаете, сэр, я могу сейчас пройти к мистеру Грэнмору? — спросил лейтенант в тайной надежде получить отрицательный ответ.
— Вам предстоит, молодой человек, сделать сложнейшую операцию, — начал доктор Шредер. — Я вижу в вас хирурга. Хирурга души. Болезнь зашла так глубоко, что хирургический ланцет должен проникнуть на большую глубину, и именно в нужном месте, не отклоняясь ни на доли миллиметра. Но если вы колеблетесь, — врач с сомнением посмотрел на лейтенанта, — лучше не приступать к операции. — Колебания для хирурга могут обернуться смертью для больного.
— Нет, доктор, я не колеблюсь. Рука моя тверда. Но ведь и самая идеальная операция может оказаться смертельной для нашего пациента.
Доктор Шредер развел руками.
— А это уж как получится. Другого выхода нет.
Зрачки Джека Грэнмора расширились от почти панического страха, когда он увидел входящего к нему в палату лейтенанта Гопкинса.
— Эт-то вы? — запинаясь произнес он слабым голосом.
— Да, это я, — твердо ответил Гарри Гопкинс, стараясь не замечать ни страшно исхудалого, обтянутого почти прозрачной кожей лица Джека Грэнмора, ни его бесплотного, какого-то шелестящего голоса. Сердце болезненно сжалось, руки предательски дрожали. Стараясь прекратить дрожь, Гопкинс сжал кулаки и глубоко засунул их в карманы белого халата.
— Да, это я, — повторил он.
— Пришли попрощаться с умирающим?
Присев на круглую, белую табуретку, стоящую у изголовья кровати, лейтенант тихо сказал:
— Нет. Я пришел выяснить некоторые аспекты дела.
Страшно исхудалые пальцы больного механически перебирали край одеяла.
— Я не хочу говорить ни о каких аспектах дела.
— Но вам нужно знать их.
— Я не хочу знать, — умоляющим шепотом произнес Джек.
— И все-таки вы должны узнать все. Знаете ли вы, что собственно произошло в тот последний вечер?
Вот он, глубокий тонкий разрез хирурга!
Бескровные пальцы больного закрыли его лицо. Лейтенант с трудом разобрал тихий шепот:
— Нет! Я не хочу! Я знаю, знаю все… Кэй — шепот прервался. — Кэй ушла… ушла навсегда… и теперь… — больной замолчал, дыхание его стало прерывистым.
— Да, мисс Хоуп ушла. Покончила с собой, так как знала, что другого выхода нет.
— Я знаю…
— Так как ей не удалось убить вас, — неумолимо продолжал сотрудник Скотленд-Ярда. — А она это только что пыталась сделать. Ее рука, протянутая вам на прощание, несла смерть.
— Это неправда! — больной снова закрыл лицо руками, как бы пытаясь смягчить удар.
— Нет, правда! Помните перстень на руке мисс Хоуп? Две золотые змейки? Их раскрытые рты и острые красные язычки? Смертоносный яд проникал в тело жертвы сквозь микроскопические отверстия на их концах. Вы должны были умереть ровно через десять минут после прощания. А мне предназначалась роль очевидца, свидетеля, который может подтвердить, что вы покинули холл живой и здоровый. Одним словом, как всегда, все было обдумано до мельчайших деталей.
Джек Грэнмор медленно повернул голову к стене и бессильно прикрыл глаза. Его бледное лицо совершенно сливалось с белоснежной подушкой.
Лейтенант Гопкинс замолчал. Может, не стоит продолжать? Нет, нельзя же прервать операцию на середине!
— Впрочем, это была не первая попытка убить вас. Помните орхидею?
— Орхидея? Орхидея Кэй? — стремительный поворот головы. Широко распахнутые глаза. Чуть заметная розовая краска на запавших бледных щеках.
— Да, чудесный цветок, ведь их так любила ваша кузина! И излюбленный ее способ избавляться от ненужных людей. Причина смерти вашего кузена Роберта. Но в случае с вами мисс Хоуп не повезло. Я появился очень не вовремя. Помните? Ее не успели вам вручить, пришлось незаметно бросить под стол. Или отшвырнуть в какой-нибудь темный угол. Именно она и стала причиной смерти несчастного Неро.
И опять худые пальцы закрыли бледное лицо больного.
— Кэй… Я так любил ее…
— Неправда! — Лейтенант Гопкинс говорил намеренно грубым голосом, подстать ему подбирая и слова. — Неправда! Не могли вы любить ее! Эта девушка — хладнокровный, расчетливый убийца, не останавливающийся ни перед чем для достижения своих низменных целей!
— Моя маленькая кузина Кэй!
— Вздор! Она не ваша кузина. Она не дочь профессора Хоупа. Кэй — дочь безродного темного авантюриста и индейской проститутки!
Пальцы больного дернулись и бессильно опали на одеяло. Дышащие зрачки уставились на полицейского.
— Что? Что вы сказали? Кэй…
— Да, Кэй! Кэй!
— Она не дочь профессора Хоупа? Не моя кузина?
— Да! — Лейтенант уже рубил сплеча. — Она не дочь профессора Хоупа! И не ваша кузина! И не сестра Роберта! От родителей она унаследовала самые низменные инстинкты. Величайшей радостью были для нее страдания других. Это проявилось уже в детстве. Цыпленок с отрубленной головой… бабочка, насаженная на булавку живьем… фазан с выдранными перьями… Это она собственноручно резала профессора каменным ножом!
Тело Джека Грэнмора содрогнулось под одеялом. Он приподнял голову.
— Она?
И бессильно упал на подушки. По лицу пробежала судорога. Больной выпрямился и застыл неподвижно.
Лейтенант в испуге распахнул дверь. Увидев ожидающего в коридоре доктора Шредера, схватил его за руку.
— Скорее! Боюсь…
Вбежав в палату, доктор наклонился над больным.
— Что с ним, доктор? Неужели…
Не отвечая, доктор звонком вызвал сестру и коротко бросил ей:
— Шприц!
Из блестящей никелированной коробки та молниеносно извлекла уже готовый шприц. Тонкая игла проколола дряблую кожу.
Запахло эфиром. Доктор Шредер не выпускал из своих пальцев запястья больного.
— Нет! — ответил он наконец Гарри Гопкинсу. — Это только обморок. Пока, — подчеркнул доктор, — пока только обморок. Что будет дальше — неизвестно.
Выходя из больницы, лейтенант Гопкинс потер лоб. Голова разболелось по-страшному. Еще одно такое дельце, невесело подумал он, и никакого отпуска уже не понадобится: до конца дней своих останется пациентом санатория для нервнобольных.
А ведь так хорошо все было распланировано! С тоской подумал он об очаровательном домике на берегу моря, куда его пригласили провести отпуск в кругу милых знакомых. Билет в кармане, чемодан практически уложен. Самолет отправлялся через час. Он вполне успеет. Час — такая уйма времени!
И все-таки остановил машину у конторы Кука.
— Сегодня я не могу лететь, — он протянул розовую книжечку приветливому служащему туристической фирмы. — Не могли бы вы переделать мне билет на завтра?
Молодой человек сочувственно посмотрел на клиента.
— Разумеется, я переделаю. Но какая жалость! Сегодня на редкость хорошая погода, сэр.
— Конечно жалко! — вздохнул клиент, с сожалением взглянув на солнечную лазурь за окном. — Но ничего не поделаешь.
Гарри Гопкинс не мог уехать, не зная, в каком состоянии будет Джек Грэнмор.
А телефон молчал.
Ночью лейтенант не мог заснуть, ворочался без сна с боку на бок. А когда под утро заснул, ему приснилась страшная Богиня-Мать. Каменный исполин пожирал живьем несчастного Джека Грэнмора.
Доктор Шредер позвонил лишь в десятом часу.
— Извините, но раньше позвонить не мог, еще ничего не было ясно. Со вчерашнего дня мы пребывали в ожидании катастрофы, состояние больного внушало большие опасения. Сейчас же я с уверенностью могу сказать — операция удалась!
Гарри Гопкинс вздохнул широко, полной грудью. Конец страшному кошмару!
И схватив так и не упакованный до конца чемодан, бросился к выходу. Надо успеть на самолет!
XXX. Все проходит
Доктор Шредер сиял от радости. Звонко шлепая по спине своего коллегу доктора Роулинса и от полноты счастья не отдавая себе отчета в том, насколько увесисты эти шлепки, он громко восклицал:
— Дьявольски трудный, совершенно безнадежный случай, а ведь спасли же мы парня! Вытащили, можно сказать, с того света! Чтоб я когда-нибудь еще раз назвал представителя вашей профессии шарлатаном! Нет, психотерапевты — мужики с головой! Знаете, коллега, ваша идея об операции души просто гениальна! И какая реклама для нашей клиники!
Джек Грэнмор выздоравливал. Теперь в этом не было никаких сомнений.
И хотя здоровье возвращалось к больному неимоверно медленно, каждый день врачи регистрировали все новые симптомы выздоровления. Они не уставали хвалить своего пациента, советовали и впредь «так держать». С грустной улыбкой Джек обещал не подвести их.
Волны воспоминаний накатывали постоянно, но стали они значительно тише, сила их ударов ослабела. Картины прошлого теряли невыносимую резкость и остроту красок, и даже образ Кэй становился все бледнее.
Женщина с преступными наклонностями? Хладнокровный убийца? Дочь проходимца и проститутки? Но ведь он любил не ее, а совсем другую Кэй. И вот выясняется, что другая Кэй никогда не существовала…
Отравленная орхидея, трогательный подарок на прощанье… Протянутая на прощание нежная ручка, таящая отравленные змеиные жала… Ласковые улыбки должны были усыпить бдительность жертвы. Нежные беспомощные взгляды зорко высматривали, выискивали самый подходящий для убийства момент.
И вот настал день, когда доктор Шредер мог с полным основанием сказать профессору Хоупу во время очередного визита последнего:
— Еще несколько дней, дорогой сэр, и ваш племянник сможет покинуть нашу клинику. Ему будет очень полезно поехать куда-нибудь подышать свежим морским воздухом.
— Значит, опасность миновала?
— Совершенно.