— Привет, малышка. Меня зовут Энди.
Ио взглянула на Энди и попыталась убежать. Но Элисон держала ее за руку, Энди схватил за другую.
— Я делал картинки, — сообщил он, — с рыбок.
Ио спряталась за мать, он наклонился к девочке, и прямо перед Элисон оказался расстегнутый кейс.
— Тебе нравятся рыбки? — не отставал Энди. — Правда, они клевые?
В кейсе лежали рядышком два объектива «Никон». Элисон отпустила Ио и быстро вытащила объектив из кейса. Пока Энди допытывался у девочки, почему она такая застенчивая, Элисон сунула объектив в вязаную сумочку. Энди уже хотел подняться — Элисон схватила второй объектив и судорожно прижала его к бедру.
Выпрямившись, Энди перевел дыхание и спросил:
— Как насчет покурить травки? Только сначала мне надо пощелкать в Музее искусств. Составишь компанию?
— Простите, я приглашена на обед.
— Чего так круто? — От удивления Энди даже сморгнул.
— Круто? — переспросила Элисон. — Можно и покруче. В этом аквариуме, Энди, по горло всякой омерзительной дряни. Разные недоразвитые твари — абсолютно жуткие и бредовые. Так вот, самое мерзкое и бредовое здесь — это вы, Энди.
По залу прокатился взрыв хохота. Элисон вдруг поняла, что смеется она сама. Стиснула зубы.
— Вас самого пора в аквариум, Энди.
Пряча объектив, она направилась к выходу — нелепо, как манекен: рука на бедре. На пороге оглянулась: Энди стоял перед аквариумом с дельфином. Улыбка на его лице внушала ужас.
— Мне нравятся рыбы, — объявила Ио, когда они вышли из павильона и спускались по массивным ступеням. — Мне нравится, какой свет у рыб горит.
Бак рванулся им навстречу; с языка у него текла слюна. Элисон старалась отвязывать его спокойно.
— Мы еще сюда придем, лапуля, — пообещала она. — Много раз придем.
— Завтра? — спросила девочка.
На стоянке Элисон обернулась: у входа никого, никаких признаков тревоги или погони.
Уже в машине ей стало холодно. Со стороны залива клубами надвигался туман. Элисон посидела неподвижно, потом высморкалась и, взяв с сиденья запасной свитер, закутала Ио.
— Мама совсем запуталась, — пояснила она.
Трумен Капоте
Здравствуй, незнакомец
(Никакого Мики Маноло я, естественно, не помнил, но кивнул головой, мол, да, как же. Джорджа Клакстона я бы тоже давно забыл, но он упрямо не терял меня из виду уже более сорока лет, еще с тех пор, как мы с ним учились в одной гнусной частной школе. Джордж был незатейливым, как амеба, пареньком спортивного типа из хорошо обеспеченной пенсильванской семьи; у нас с ним не было ничего общего, и союз наш сложился волей обстоятельств: за то, что я писал вместо Джорджа изложения и сочинения, он решал мне задачки по алгебре и на экзаменах подсовывал шпаргалки. В результате я уже четыре десятилетия несу на себе ярмо этой «дружбы» и каждые полтора-два года обязан встречаться с Джорджем и где-нибудь с ним обедать.)
Т. К. В этом ресторане женщины почти не бывают.
Джордж. Чем он мне и нравится. Никакого визга-писка, никто не тарахтит над ухом. Спокойная мужская обстановка. Знаешь, я, пожалуй, ничего есть не буду. Эти проклятые зубы. Жевать и то больно.
Т. К. Может, возьмешь хотя бы яйца-пашот?
Джордж. Я хочу тебе кое-что рассказать. Глядишь, что-нибудь присоветуешь.
Т. К. Когда у меня просят совета, то потом обычно раскаиваются. Но если…
Джордж. Началось это в июне. Джефри как раз только что сдал выпускные экзамены. Джефри — это мой младший. Так вот, была суббота, и мы с Джефом красили на нашем пляжике лодку. Джеф пошел на кухню за пивом и бутербродами, а я вдруг разделся и полез в воду. Вода была еще совсем холодная. В Проливе до самого июля не очень-то покупаешься. Но мне почему-то захотелось поплавать.
Заплыл я довольно далеко, перевернулся на спину, лежу и гляжу на свой дом. А дом у меня, между прочим, отличный: гараж на шесть машин, бассейн, теннисный корт — жалко, так мы тебя к нам и не вытащили. Короче, качаюсь я на волнах, жизнь прекрасна, и вдруг вижу, из воды торчит бутылка.
Обыкновенная такая, прозрачная бутылка, то ли из-под содовой, то ли из-под лимонада. Но в горлышко кто-то всадил пробку и еще обмотал сверху изоляционной лентой. А внутри — я даже издали разглядел — записка. Помню, я засмеялся: в детстве я тоже этим увлекался — запихивал в бутылки послания и бросал в воду: Помогите! Спасите погибающего в море!
Короче, я прихватил эту бутылку и поплыл обратно. Мне было интересно, что же там написано. Записка была датирована прошлым месяцем, написала ее девочка, живущая в Ларчмонте. И написала она вот что: «Здравствуй, незнакомец! Меня зовут Линда Рейли, мне двенадцать лет. Если ты найдешь это письмо, пожалуйста, напиши мне и сообщи, где и когда ты его нашел. Если ты мне напишешь, я пришлю тебе домашней помадки».
И, понимаешь, когда Джеф принес бутерброды, я даже не сказал ему про эту бутылку. Сам не знаю почему, но не сказал. О чем теперь очень жалею. Если бы сказал, возможно, все получилось бы иначе. Но тогда мне казалось, что это вроде как маленькая тайна, моя личная. Этакий забавный секрет.
(Официант протянул Джорджу пачку сигарет, уже распечатанную. Джордж сунул сигарету в рот, и официант поднес ему зажженную спичку, что было очень кстати, потому что от волнения руки у Джорджа ходили ходуном, и попытайся он зажечь спичку самостоятельно, это могло бы плохо кончиться.)
И, честное слово, для меня это действительно было важно. Я понимал, что если не отправлю письмо сегодня, то не отправлю его никогда. Потому что на трезвую голову я наверняка бы решил, что письмо вышло слишком уж интимное и вообще. Но в ту минуту у меня перед глазами стояла эта несчастная девочка, ребенок, открывший мне свое сердце: что она подумает, если не получит от меня больше ни строчки? Нет, так нельзя! Я сел в машину, поехал на почту и, едва опустил письмо в почтовый ящик, почувствовал, что до дома мне уже не доехать — заснул прямо в машине. Проснулся только под утро, но когда вернулся домой, жена еще спала и не слышала, как я вошел.
Времени у меня было в обрез — только побриться, переодеться и успеть на электричку. Пока я брился, в ванную заглянула Гертруда. Спокойная такая, улыбается, про мою вчерашнюю выходку ни слова. А в руках у нее мой бумажник. «Джордж, — говорит она, — я хочу увеличить выпускную фотографию Джефа и послать твоей маме». И начинает перебирать фотографии в бумажнике. Я все это в одно ухо впускаю, в другое выпускаю, и тут она вдруг спрашивает: «Кто эта девушка?»
Т. К. И при этом разглядывает фотографию юной дамы из Ларчмонта.
Джордж. Мне, конечно, надо было тогда же рассказать ей всю эту историю. Но я… В общем, я сказал, что это дочь одного человека, с которым мы каждый день вместе ездим на работу, и что он показывал в электричке этот снимок своим знакомым и случайно забыл его на стойке в буфете. Ну а я, значит, увидел и положил к себе в бумажник, чтобы потом отдать ему при встрече.