— Шельма, ты права, а я глубоко не прав. Но прежде чем ты вынесешь приговор, я прошу учесть смягчающие обстоятельства: молодость и неопытность плюс долгая верная служба.
— Так не может быть, — вмешалась моя любящая жена, моя неизменная опора в превратной судьбе. — Либо то, либо другое. Твои смягчающие обстоятельства взаимно несовместимы.
Шельма приподнялась на цыпочки и поцеловала меня в подбородок:
— В случае Зебби совместимы. Тебя все еще волнует вопрос о том, где достать фляги?
— Безусловно!
— Так отчего же ты не спросишь?
— Я спросил!
— Нет, капитан Зебби, не спросил и даже не дал нам времени высказаться.
— Извини, Хильда. Мне приходится думать о стольких вещах сразу.
— Знаю, милый, Шельма это тебе не в упрек говорит. Но надо же было как-то до тебя достучаться.
— Ну да. Бейсбольной битой. Это бейс-больно.
— Потерпишь. Так не подойдет ли на роль эрзацфляги грелка?
Шельма все-таки совершенно непредсказуема.
— Это что же, когда мы уносили ноги, спасая свою шкуру, ты беспокоилась о том, не замерзнет ли эта шкура в постели? И прихватила грелку?
— Две, — ответила Дити. — Одну взяла тетя Хильда, другую я.
— Дити, у тебя по ночам ноги не мерзнут, у меня тоже.
— Слушай, Дити, — сказала Шельма, — он действительно настолько наивен или притворяется?
— Боюсь, действительно, тетя Хильда. Но он трогательный.
— И храбрый, — присовокупила Хильда. — Только немножко отставший в развитии. У него и правда долгая служба не исключает неопытности. Такой уж он у нас.
— О чем это вы? — насторожился я. — Ну-ка, выкладывайте.
— Тетя Хильда имеет в виду, что, когда ты переоборудовал Аю, ты не удосужился установить биде.
— Ох, — сказал я. Никакого более остроумного ответа в голову мне не пришло. — Об этом я как-то не подумал.
— Естественно, Зебби. Хотя мужчины тоже иногда ими пользуются.
— Зебадия пользуется. И папа тоже. Биде, я имею в виду, не грелками.
— А я имею в виду именно грелки, милая. Не исключено, что в качестве офицера медслужбы я сочту нужным поставить капитану клизму.
— Ни в коем случае! — запротестовал я. — Грелки не для этого.
— Для этого тоже. Зебадия, мы взяли с собой соответствующие наконечники.
— Но не взяли четырех дюжих ординарцев, чтоб держать меня за руки и за ноги. Ладно, пора отправляться. А что бы ты, Шельма, мне сказала, если бы я догадался спросить у тебя совета?
— Я бы сказала вот что — только это не совет, а констатация факта: в такую жару и в тренировочном костюме на восемь размеров больше моего я не пойду ни на какую вылазку. Вы, пожалуйста, играйте себе в ковбоев и индейцев, а я посижу в своем уютном кресле и почитаю «Оксфордскую антологию английской поэзии». Спасибо, Джейкоб, что ты ее захватил.
— Хильда, дорогая, я буду волноваться.
— Обо мне волноваться нечего, Джейкоб. Я всегда могу приказать Ае запереть дверцы. А вам я только мешала бы. Вы трое обучены драться, а я нет. — Шельма повернулась ко мне, — Капитан, поскольку я не иду, то мне сказать больше нечего.
Что оставалось сказать мне?
— Спасибо, Хильда. Дити, тебя что-нибудь беспокоит?
— Да, сэр. С тяжелыми ботинками и глухим костюмом я как-нибудь справлюсь, несмотря на жару. Но мне хотелось бы, чтобы вы с папой все-таки взяли свои меч и саблю. Может быть, рядом с винтовками они и правда немногого стоят, но мне будет спокойнее.
— Если бы я шла с вами, — вставила Хильда, — я сказала бы то же самое. Возможно, это просто эмоциональные последствия того, что произошло.
— Боже мой, неужели только вчера? — но, может быть, тут говорит подсознательная логика. Не далее как вчера одними клинками вы одержали верх над человеком — ну, над существом, над гуманоидом, — имевшим огнестрельное оружие и всерьез собиравшимся его применить.
— Капитан, я не хотел оставлять свою саблю, — подал голос Джейк.
— Мы возьмем их, — сказал я. Если есть повод идти при мече — все равно какой повод, — надо идти при мече. — Ну как, все готовы? Мы потеряли целый час, солнце склоняется к закату. Дити, ты хочешь что-то сказать?
— Только одну вещь, Зебадия, — и думаю, что никто меня не поддержит. Я предлагаю никуда не ходить.
— Вот как? Принцесса, ты сказала или слишком много, или слишком мало.
— Если мы сейчас пойдем на вылазку, то ночь придется провести здесь — спать сидя или вообще не спать. Но мы ведь можем пуститься вдогонку за солнцем! Помните, на ночной стороне были огни, похожие на города. На дневной стороне было что-то синее — возможно, море. Мне показалось, что я вижу каналы. Но найдем мы что-нибудь или не найдем, в худшем случае мы просто догоним солнце и сможем выспаться на воздухе при дневном свете, как сегодня.
— Дити! У Аи хватит горючего только на один облет вокруг планеты. Ты что, хочешь истратить весь запас только ради удовольствия спать на свежем воздухе?
— Зебадия, я и не думала тратить горючее.
— Да? А мне так показалось.
— Ничего подобного! Соверши перемещение на три минимума или больше курсом на запад. Мы выйдем из атмосферы и, падая обратно, будем искать внизу объекты, заслуживающие внимания. Войдя в атмосферу, мы перейдем в планирующий полет, но где именно — зависит от того, на что нам захочется посмотреть. Когда возможности планирующего полета будут исчерпаны, ты либо примешь решение сесть, либо совершишь следующее перемещение. У нас огромная свобода действий, Зебадия. Можно прямо сейчас, за каких-нибудь несколько минут, выйти на линию восхода. А можно неделями оставаться на дневной стороне, не приземляясь, не тратя горючего, и осмотреть всю планету от полюса до полюса.
— Ая-то может не спать неделями, а я не могу. Меня хватит самое большее на несколько ближайших часов. В остальном, по-моему, хорошая мысль. Как вы считаете? Хильда? Джейк?
— Значит, право голоса сохраняется за женщинами постоянно? Тогда я за!
— Вы в большинстве, — сказал Джейк, — так что мужчине его право голоса ни к чему.
— Джейкоб! — с упреком сказала его жена.
— Шучу, моя радость. Решение принято единогласно.
— Кто-то отменил результаты нашего голосования, — сказал я. — Вон, поглядите.
Мы все поглядели.
— Что это? — спросила Дити. — Птеродактиль?
— Нет, орнитоптер. Большой.
19. «В ПЕРЕВОДЕ
ОНИ ВЫИГРЫВАЮТ…»
ХИЛЬДА:
Джейкоб крепко прижал меня к себе.
— Зеб, — тихо произнес он, — я не верю.
Он не отрывал глаз (и все мы тоже) от этого механического орнитоптера, летевшего к нам из-за холмов на западе.
— Я тоже, — откликнулся Зебби. — Немыслимое расположение крыльев. Невозможная конструкция. Вон еще один. Третий! Внимание! Подобрать одежду! В корабль! Приготовиться к старту! Живо! Джейк, отстегни саблю и одевайся, быстрее!
Выкрикивая все это, капитан Зебби расстегивал свою собственную портупею и хватал свое шмотье. Я оказалась внутри первой, потому что не тратила времени на одевание, — схватила Дитины ботиночки одной рукой, платье и трусики другой. Уже в кабине я нырнула в трусики, влезла в платье через голову, натянула Дитины кеды.
Сообразив, что сейчас последует команда застегнуть привязные ремни, я привела свой ремень в положение готовности. Снять с себя погремушки, провозглашавшие меня барсумианской принцессой, я не успела, и теперь похоже было, что вся эта мишура отпечатается на мне на веки вечные. Дити тихонько чертыхалась, столкнувшись с той же проблемой. Ей пришлось труднее, чем мне: в тренировочный костюм в одно мгновение не влезешь, хотя она и расстегнула на нем все молнии. Я поправила на ней все украшения и велела ей ни в коем случае их не снимать и застегнуть молнию до подбородка.
— Дити, если они продырявят тебе шкуру, ты это переживешь. А вот если что-нибудь оторвется, да пустится в свободное плавание, да угодит нашему капитану в глаз, то виновницу вздернут на дыбу.
Ее ответ я, в общем и целом, вытерпела, но все-таки некоторые совершенно напрасно думают, что если они большие, то им все можно.
Между тем наши мужчины оказались в затруднительном положении. Место для багажа под пультом управления для нормального взрослого мужчины просто недоступно. Чтобы добраться до него, нужно принять такое положение, которое Джейкоб принять не может, а уж о Зебби и говорить нечего.
Сквернословие Зебби было громогласнее, чем у Дити, но не такое красочное. Мой же возлюбленный молчал, и это означало, что дела его действительно плохи.
— Джентльмены… — сказала я.
— Заткнись, Шельма, — огрызнулся Зебби. — У нас тут ничего не выходит. Дити! Как ты засовывала эти чертовы железки сюда в багажник?
— Это не я засовывала, а тетя Хильда.
— Шельма, можно я извинюсь потом? Эти марсиане окружают нас сейчас! Так оно и было: этих жутких крыломашущих штук налетело не меньше десятка. Одна, судя по всему, собиралась приземлиться.
— Капитан, я это сделаю. Но вообще-то есть простой способ.
— Какой?
— Отцепите ножны от портупей. Клинки в ножнах прекрасно помещаются в багажнике, если один положить острием вправо, другой влево. Только они будут дребезжать, если не проложить их мягкими вещами.
— Пускай дребезжат сколько угодно!
В считаные секунды наши рыцари загрузили свое оружие в багажник. Капитан Зебби занялся своим привязным ремнем и скомандовал:
— Застегнуть ремни, приготовиться к взлету! Шельма, говорил ли я тебе сегодня, что я не только люблю тебя, но и восхищаюсь тобой?
— По-моему, нет, капитан.
— Так вот, восхищаюсь. Безмерно. Офицер по науке, доложить о выполнении приказа!
— Ремни пристегнуты. Спасибо, Зебби.
— Ремни пристегнуты, — доложила Дити. — Дверца задраена.
— Ремни пристегнуты, правая дверца проверена, второй пилот готов, сэр!
— Левая дверца проверена, пилот пристегнулся: мы готовы, и вовремя! Одна машина приземлилась, кто-то выходит. Смотрите-ка! Это люди!
— Или переряженные гуманоиды, — сказал мой возлюбленный.
— Ну… посмотрим. Мы можем взлететь в любое мгновение. Дити, как звучит та новая команда? А, я, п, р, ы, г, да? Больше ничего?
— Так точно.
— Хорошо. Я воспользуюсь ею только в крайнем случае. Возможно, это тот самый «первый контакт», которого так ждет весь мир.
— Капитан Зебби, с какой стати гуманоидам рядиться в людей, если их много больше, чем нас? По-моему, это просто люди.
— Надеюсь, что ты права. Второй пилот, не открыть ли мне дворцу? Жду совета.
— Капитан, открыть двери можно в любой момент. Но если их открыть, то на закрывание уйдет несколько секунд, а с открытой дверцей корабль взлететь не может.
— И то верно. Ая Плутишка!
— Привет, босс. Где ты подцепил этих красоток?
— Ая, проверить, доложить.
— Все схемы проверены, все системы в порядке, горючее ноль целых семьдесят восемь, я в отличном настроении.
— Лазерную пушку к бою.
— Готово!
— Капитан, — обеспокоенно спросил мой муж, — ты что, собираешься их спалить?
— Надеюсь, не придется. Я предпочел бы удрать, а не драться. А более всего я предпочел бы остаться и получить от них помощь. Но они приземлились там, где я могу достать их лазером.
— Капитан, не делай этого!
— Не собираюсь, второй пилот. Ладно, кончили об этом.
Приземлившийся махолет находился от нас метрах в двухстах, в нескольких градусах слева по курсу. Из него вышли два человека — то есть по крайней мере с виду это были люди — и направились к нам. Оба были в одинаковой одежде — в форме? И форма эта показалась мне странно знакомой — но ведь все униформы кажутся странно знакомыми, не так ли?
Теперь они находились уже менее чем в сотне метрах от нас. Капитан Зебби прикоснулся к чему-то на пульте, и неожиданно мы услышали их голоса, оглушительно громкие. Он подкрутил громкость, стало слышно гораздо яснее.
— Это по-русски, — сказал Зебби. — Правда, Джейк?
— Кажется, да, капитан, — ответил Джейкоб. — Во всяком случае, язык славянский. Ты его понимаешь?
— Я? Джейк, я говорил, что ругаюсь по-русски, но не говорил, что говорю. Я знаю, как сказать «спасибо», «пожалуйста», «да», «пьет» — ну еще слов шесть. А ты?
— Я могу со словарем разобрать статью по математике. Но говорить, понимать — какое там.
Я попыталась вспомнить, говорила ли я Зебби, что знаю русский. Своему мужу и Дити не говорила. Впрочем, если бы Зебби об этом знал, он бы призвал меня на помощь. Обычно я об этом не распространяюсь, потому что это не отвечает моей «личине». Я занялась русским из любопытства: мне хотелось прочесть этих великих русских романистов — Достоевского, Толстого и так далее — в оригинале, чтобы выяснить, почему они так знамениты. Я-то ни один из этих классических романов не смогла дочитать до конца (зато они меня отучили от снотворного).
Вот я и взялась за русский язык. Вскоре я ночью надевала наушники и слушала русскую речь во сне, а днем занималась с преподавателем. Хорошему произношению я так и не научилась: от этих сочетаний из шести согласных подряд язык завязывается в узел. Но нельзя же читать на языке, если не «слышишь» слова. Так что пришлось осваивать устную речь наряду с письменной.
Да, насчет этих «классических романов»: затратив кучу усилий, я наконец осуществила свое намерение — прочла в оригинале «Войну и мир», «Идиота», «Братьев Карамазовых», «Анну Каренину» и прочее. Поверите ли? В переводе они выигрывают: оригиналы еще сильнее наводят скуку и сон, чем переводы. Не знаю уж, для чего нужна русская художественная проза, только не для развлечения.
Я решила подождать. Мне совсем не хотелось становиться переводчиком, и кроме того, у Зебби или у Джейкоба вполне мог найтись с нашими гостями какой-нибудь общий язык. В подкрепление своего решения я сказала себе, что было бы весьма неплохо, если бы неизвестные решили, что никто из нас русским не владеет.
В этот момент я неожиданно осознала, что думаю по-русски. Это самый подходящий язык для параноидальных мыслей.
Когда Зебби включил внешние микрофоны, старший из тех двоих говорил младшему:
— …Не приведи Господь, если Федор Иванович прослышит про эти твои рассуждения, Евгений. Чтобы всякие там (тут я одно слово не поняла: мерзавцы? глупцы?) засранцы-британцы могли нас в чем-то превзойти — он такого и слушать не станет. Так что ради Бога, не называй ты этот странный… э-э… летательный аппарат «чудом техники». Скажи уж: «техническое чудачество».
— Слушаюсь. Позвольте открыть кобуру и снять оружие с предохранителя, ваше сиятельство. Надежней будет.
Старший из мужчин расхохотался:
— Ты, голубчик, с британской сволочью небось дела не имел, а я их подлую натуру хорошо знаю. Главное, чтобы они в тебе слабину не почувствовали. Не они чтоб тебя поносить начали, а ты их. Ибо право имеем: последний крепостной в Малороссии есть сын народа-богоносца, а их так называемый король-император…
Но тут их диалог прервал Зебби:
— Arretez-la!
Младший заметно растерялся, старший же, ни на миг не сбившись с шага, ответил — тоже по-французски:
— Ты смеешь приказывать мне остановиться, британская свинья? Мне, царскому офицеру на русской земле! Я плюю на твою мать. Равно как и на твоего отца, если только твоя мать помнит, кто он был. Почему ты говоришь по-французски, гнусный британский шпион? Тебе никого не удастся ввести в заблуждение. Говори по-русски, — впрочем, если ты необразован, можешь говорить по-английски.
Зебби выключил микрофон.
— Как быть, Джейк? Перейти на английский, раз он так зациклен на англичанах? Или продолжать, как начали? Французское произношение у меня лучше, чем у него.
— У тебя-то получится, капитан, а у меня нет.
Зебби кивнул и, снова включив микрофон, заговорил по-английски.
— Мы не британцы и не шпионы. Мы американские туристы, и мы…
— Американские? Что за чепуха? (Он тоже перешел на английский язык.) Раз житель британской колонии — значит, британец. Раз британец, значит, шпион.
Мой муж протянул руку и выключил микрофон:
— Капитан, советую взлетать. Доводы на него не подействуют.