Молодая целительница объяснила все очень убедительно, но Иза сомневалась, что ей самой пришло бы в голову применить подобное средство. «Похоже, я не ошиблась, – подумала Иза. – У Эйлы настоящий дар. Со временем она обретет опыт и станет искуснее. Я по праву назову ее своей преемницей. Надо поговорить с Кребом. Недалек тот день, когда я отправлюсь в лучший мир. Теперь Эйла взрослая женщина, и после меня она будет целительницей Клана, если только переживет роды».
После завтрака к очагу Креба подошла Ога со своим младшим сыном Гревом на руках. Усевшись рядом с Эйлой, она принялась кормить ребенка грудью. Потом к ним присоединилась Овра. В перерывах между схватками все три женщины оживленно беседовали, не упоминая, однако, о близящихся родах. В то утро все женщины Клана побывали у очага Креба. Некоторые оставались там лишь на несколько мгновений, чтобы выразить Эйле свою поддержку и участие, другие подолгу сидели около роженицы. Вокруг Эйлы постоянно находилось несколько женщин. Креб с утра покинул свой очаг. Он возбужденно прохаживался по пещере, изредка обмениваясь несколькими словами с проходившими мимо мужчинами. На этот день намечался охотничий поход, но Бран приказал отложить его. Он заявил, что в лесу еще слишком сыро, но все понимали – дело тут в другом.
После полудня схватки у Эйлы усилились. Иза приготовила для нее отвар корней, облегчающий родовые муки. Когда солнце скрылось за горизонтом, схватки следовали одна за другой почти беспрерывно. Эйла лежала на своей подстилке, обливаясь потом, и судорожно сжимала руку Изы. Она пыталась сдерживать крики, но, когда сумерки спустились на землю, боль одержала над ней верх. Эйла корчилась и пронзительно визжала при каждой новой схватке. Женщины не могли вынести этого. Все, кроме Эбры, вернулись к собственным очагам. Они пытались отвлечься, занявшись своими обычными делами, но всякий раз, как из груди Эйлы вырывался очередной вопль, все взгляды устремлялись к очагу Креба. Мужчины, собравшиеся у очага Брана, тоже прекратили всякие разговоры. Сам вождь сидел с непроницаемым лицом, уставившись в огонь. Стоило кому-нибудь завязать беседу, крик Эйлы обрывал ее.
– Бедра у нее слишком узкие, Эбра, – с горестным вздохом сообщила Иза. – Ребенку трудно будет пройти.
– Может, стоит выпустить воды? Иногда это помогает, – предложила Эбра.
– Я думала об этом и решила, что торопиться не стоит, – сухие ей не вынести. Я надеялась, воды отойдут сами. Но она теряет силы, а дело не двигается. Наверное, лучше выпустить воды сейчас. Дай мне вон ту острую палочку из вяза. У нее опять начинается схватка. Когда кончится, я выпущу воды.
Эйла, завывая от боли, выгнула спину и вцепилась в руки женщин.
– Эйла, сейчас я попытаюсь тебе помочь, – произнесла Иза после того, как боль отпустила роженицу. – Ты поняла меня?
Эйла кивнула.
– Я выпущу воды, а ты должна подняться и сесть на корточки. И сразу начинай тужиться. Тужься изо всех сил.
– Попробую, – слабо махнула рукой молодая женщина.
Иза взмахнула наточенной палочкой из вяза. Хлынули воды, и сразу же началась новая схватка.
– Вставай на корточки, Эйла! – приказала целительница.
Вместе с Эброй они помогли изнуренной роженице подняться на кожаной подстилке – такие подстилки всегда подкладывали под женщину во время родов.
– Тужься, Эйла. Тужься сильнее.
Но Эйла только стонала.
– Она слишком слаба, – заметила Эбра. – У нее не хватает сил на настоящие потуги.
– Эйла, напряги все свои силы, – молила Иза.
– Не могу, – сделала знак Эйла.
– Ты должна. Иначе ребенок умрет. – О том, что смерть грозит и самой Эйле, Иза умолчала. Она увидела, как напряглось тело роженицы. Началась новая схватка. – Давай, Эйла, давай! Тужься! – повторяла целительница.
«Я не позволю своему ребенку умереть, – пронеслось в голове у Эйлы. – Если я потеряю его, других детей у меня не будет». Она сама не знала, откуда у нее взялись силы. Боль все возрастала. Эйла, тяжело переводя дух, схватила руку Изы, ища у матери помощи. От напряжения на лбу у нее выступили крупные капли пота. Перед глазами у Эйлы все плыло. Ей казалось, она пытается вывернуться наизнанку и кости ее при этом хрустят и ломаются.
– Хорошо, Эйла, хорошо, – подбадривала Иза. – Уже головка показалась. Еще разок потужься как следует.
Эйла вновь глубоко вздохнула и напряглась. Она тужилась, ощущая, как рвутся ее кожа и мускулы. Наконец в потоках густой темной крови появилась голова ребенка. Иза немедленно схватила ее. Самое тяжелое было позади.
– Еще чуть-чуть, Эйла. Совсем чуть-чуть.
Эйла собрала последние силы. Внезапно все вокруг заволокла темнота, и, потеряв сознание, она рухнула на подстилку.
Иза перерезала пуповину и перевязала ее особой жилой, выкрашенной в священный красный цвет. Она хлопала по подошвам крошечных ножек, пока скулящий плач не перешел в громкий рев. «Живой, – вздохнула с облегчением Иза и принялась обтирать новорожденного. Тут сердце ее упало. – За что? – с ужасом подумала она. – К чему все эти бессмысленные страдания? Эйла так хотела ребенка». Иза завернула новорожденного в мягкую кроличью шкурку, заранее приготовленную Эйлой, потом сделала для молодой матери припарку из измельченных во рту корней, которые хранились в лоскутке непромокаемой кожи. Эйла застонала и открыла глаза.
– Ребенок жив, Иза? Мальчик или девочка? – сразу спросила она.
– Жив, Эйла. Это мальчик, – сказала целительница и тут же добавила, не желая возбуждать у молодой матери напрасной радости: – Он родился увечным.
Слабая улыбка сползла с лица Эйлы.
– Нет! Нет! – отчаянно вскрикнула она. – Не может быть! Дай мне взглянуть на него!
Иза подала ей ребенка:
– Я давно боялась этого, Эйла. Когда женщина тяжело носит, ребенок редко рождается здоровым. Такое горе, такое горе.
Молодая мать развернула кроличью шкурку, пристально вглядываясь в свое дитя. Ножки и ручки у мальчика были намного длиннее и тоньше, чем у Убы, когда она появилась на свет. Но пальчиков было столько, сколько надо, и все признаки мужского пола тоже оказались на месте. Однако головка ребенка действительно выглядела необычно. Она намного превосходила нормальные размеры – это и послужило одной из причин тяжелых родов. Новорожденный с трудом пробивался в этот мир, и головка его немного повредилась, хотя в этом не было ничего тревожного. Изе доводилось встречаться с подобными последствиями родов, и она знала – они проходят бесследно. Но форма головы, ее строение – это не выправится никогда. Ребенок останется уродом. Тонкая, хрупкая шейка никогда не сможет держать огромную голову.
Как и у всех, рожденных в Клане, у ребенка Эйлы были выступающие надбровные дуги, но высокий выпуклый лоб разительно отличал его от соплеменников. Затылок его тоже словно был срезан и скруглен самым странным образом, нос казался необычно маленьким. Челюсти развиты хуже, чем у младенцев, рожденных в Клане, к тому же ниже рта выступала какая-то кость, на взгляд Изы уродующая лицо мальчика. Когда Иза взяла ребенка, головка его беспомощно повисла, и целительница инстинктивно поддержала ее, горестно покачивая головой на короткой толстой шее. «Да, вряд ли этот мальчик когда-нибудь сумеет сам держать голову», – сокрушенно думала она.
Оказавшись на руках матери, ребенок сразу же принялся тыкаться носиком ей в грудь, словно проголодался еще до рождения. Эйла помогла ему взять сосок.
– Не надо, Эйла, – мягко остановила ее Иза. – Ни к чему поддерживать в нем жизнь, которую скоро придется отнять. Если ты покормишь его, тебе тяжелее будет с ним расстаться.
– Расстаться с ним? – Эйла вскинула на целительницу недоуменный взгляд. – Зачем мне расставаться с моим сыном?
– Иначе нельзя, Эйла. Таков закон. Если женщина произвела на свет увечного ребенка, она должна от него избавиться. И чем быстрее, тем лучше. Бран все равно прикажет сделать это.
– Но Креб тоже родился увечным. И ему позволили жить, – возразила Эйла.
– Мужчина его матери был вождем Клана. Поэтому он сохранил жизнь ее первому сыну. У тебя нет мужчины, Эйла, за твоего сына никто не замолвит слово. Я предупреждала тебя – ребенок обречен на несчастье. Его увечье подтвердило мою правоту. Зачем сохранять ему жизнь, впереди его ждет одно горе. Лучше сразу покончить с ним, – убеждала Иза.
Сделав над собой невероятное усилие, Эйла оторвала ребенка от груди, и тут же слезы брызнули у нее из глаз.
– О Иза! – проговорила она сквозь рыдания. – Я так хотела ребенка. У всех женщин есть дети. А я и надеяться на это не смела. Я была так счастлива, когда нежданно-негаданно понесла. Помнишь, как тяжело мне пришлось! Но я все вынесла, потому что думала только о ребенке. Во время родов я так мучилась, думала, ребенок никогда не появится на свет. Но когда ты сказала, он может умереть, ко мне пришли силы, чтобы его спасти. А теперь ты говоришь, он все равно должен умереть. Зачем же я так страдала? Мать, прошу тебя, не отнимай у меня ребенка, не отнимай!
– Я знаю, как тебе трудно, Эйла. Но другого выхода нет. – Иза была непреклонна, но сердце ее разрывалось от сострадания.
А ребенок искал грудь, которую у него внезапно отняли, он хотел сосать, хотел материнского тепла. Пока что у Эйлы еще нет материнского молока, пришло на ум Изе, оно придет день или два спустя. Соски ее выделяют сейчас густое молозиво – оно необходимо ребенку, в первые месяцы жизни оно сделает его невосприимчивым к болезням. Не найдя соска, малыш сначала захныкал, потом разразился оглушительными воплями, суча ножками так, что кроличья шкурка развернулась. Эйла не выдержала. Она поспешно дала ему грудь.
– Я не могу, – решительно произнесла она. – Не могу от него избавиться. Мой сын родился живым. Он дышит. Может, он и увечный. Но он сильный и крепкий. Слышишь, как он кричит? Разве слабые дети кричат так громко? Он уже вовсю шевелит ножками. А посмотри, как он сосет. Я хочу, чтобы он был со мной. Я ни за что не убью его. Лучше я уйду прочь из Клана. Я умею охотиться, я добуду себе пропитание и сама позабочусь о своем сыне.
Иза похолодела от ужаса:
– Эйла, что ты надумала! Куда ты пойдешь? Ты слишком слаба, ты потеряла столько крови!
– Куда пойду? Не знаю, мать. Куда-нибудь. Все равно куда. Но я не позволю лишить его жизни.
Иза поняла: молодая мать неколебима в своем намерении и отговаривать ее нет смысла. «Но Эйла чуть жива, – в отчаянии думала целительница. – Все ее попытки спасти ребенка обречены. Она только попусту уморит себя». Мысль о том, что Эйле придется подчиниться обычаям Клана, заставила Изу содрогнуться. Но она не сомневалась – иначе нельзя.
– Эйла, не сходи с ума! – взмолилась целительница. – Дай его мне. Если ты не в состоянии от него избавиться, это сделаю я. Брану я объясню, что ты слишком ослабела после родов. Он поймет. – Иза протянула к ребенку руки. – Давай его сюда. Чем скорее ты с ним расстанешься, тем скорее его забудешь.
– Нет! Иза, отойди! – Эйла яростно затрясла головой, изогнувшись так, чтобы защитить ребенка своим телом. Одной рукой она прижимала ребенка к груди, другую использовала для разговора, пустив в ход упрощенную жестикуляцию Креба. – Я не расстанусь с ним! – твердила она. – Я на все готова, лишь бы спасти его.
Уба, никем не замечаемая, внимательно наблюдала за происходящим. Она сидела в уголке во время мучительных родов Эйлы. Впрочем, ей и раньше случалось видеть рожающих женщин. В Клане таинства жизни и смерти не скрывались от детей, во всех событиях они принимали участие наравне со взрослыми. Уба всей душой любила Эйлу, которая была для нее подругой и наставницей, сестрой и матерью одновременно. Видя, как страдает Эйла, она страшилась за ее жизнь. Но намерение Эйлы оставить Клан испугало Убу еще больше. Она сразу вспомнила о прошлой разлуке, когда все вокруг твердили: Эйла умерла и больше не вернется. Уба не сомневалась: если Эйла опять уйдет, они уже никогда не увидятся.
– Не уходи, Эйла! – не выдержав, вмешалась в разговор девочка. – Не уходи. Мать, не позволяй Эйле уйти.
– Я не хочу уходить, Уба. Но иначе мой ребенок умрет, – пояснила Эйла.
– А может, тебе подвесить его высоко на дерево? Помнишь, так сделала мать в той истории, что рассказывала Аба. Если он проживет семь дней, Бран разрешит оставить его в живых, – предложила Уба.
– История Абы – выдумка, – перебила ее Иза. – Ни один ребенок не протянет семь дней на холоде без материнского молока.
Но Эйла пропустила эти слова мимо ушей. Наивное предложение Убы подсказало ей спасительный выход.
– Не все в этой истории выдумка, мать.
– О чем это ты?
– Если мой ребенок проживет семь дней, Брану придется оставить его в Клане, так ведь? – взволнованно спросила Эйла.
– Что это тебе взбрело в голову? Неужели ты решила спрятать его где-нибудь, в надежде, что он проживет семь дней? Брось эти глупости.
– Я не собираюсь прятать его одного. Но я знаю место, где мы с ним можем спрятаться вместе. Там мы переждем семь дней. А когда для него наступит День Обретения Имени, мы вернемся. И Брану придется сохранить жизнь моему сыну. Здесь поблизости есть маленькая пещерка…
– Нет! Прекрати, Эйла! И думать об этом не смей! Ты не должна нарушать обычаи Клана. Этому нет оправдания. Если ты уйдешь тайком, ты прогневишь Брана. Он отправит на поиски охотников, и тебя быстро приведут назад. Ты не должна нарушать обычаи, Эйла, – веско повторила Иза. Она поднялась, направляясь к огню, но, сделав несколько шагов, обернулась: – И Бран непременно спросит, известно ли мне, где ты прячешься.
Никогда в жизни Иза не переступала законы и не перечила воле вождя. Ей и в голову не приходили подобные мысли. Правда, она тайком давала женщинам снадобья, предупреждающие зачатие. Но так делали до нее поколения целительниц, от которых она унаследовала знания. К тому же хранить тайну еще не означает проявлять непокорность. В Клане не было закона, запрещающего прибегать к древним чарам. Никто не расспрашивал о них Изу, а она никогда о них не упоминала. Но Эйла замыслила настоящий бунт, и этого Иза никак не могла одобрить.
Однако и осудить дочь она не могла. Эйла так отчаянно хотела ребенка, что при мысли о том, сколько страданий ей пришлось вынести, сердце Изы сжималось. Только страх за жизнь ребенка придал Эйле сил во время родов. Целительница изучающе взглянула на новорожденного. «Эйла права, – решила она. – Мальчик уродлив, но он силен и крепок. Креб тоже родился увечным, а теперь он великий Мог-ур. К тому же это первый сын Эйлы. Будь у нее мужчина, он попросил бы вождя, чтобы ребенка оставили в живых. Нет, никто не стал бы просить за такого ребенка», – оборвала себя Иза. К чему пустой самообман? Она не будет лгать ни себе, ни другим. Она просто воздержится от разговоров.
Иза знала, что о рождении увечного ребенка следует сообщить Кребу или Брану. Но это казалось ей предательством по отношению к Эйле. И хотя намерение Эйлы ужасало ее, выдать дочь было выше ее сил. Лучше впервые в жизни нарушить закон, решила Иза.
Целительница опустила в сосуд с водой несколько раскаленных камней, чтобы приготовить для Эйлы отвар спорыньи. Молодая мать задремала, прижимая к себе сына. Некоторое время спустя Иза ласково потрясла ее за плечо:
– Выпей это. – Она протянула Эйле чашку со снадобьем. – Я завернула послед и положила его вон в тот угол. Сегодня отдохни, но завтра обязательно закопай его глубоко в землю. Бран уже знает. Эбра рассказала ему. Он решил, не стоит на виду у всех осматривать ребенка и потом приказывать тебе избавиться от него. Он считает, ты сама сделаешь все, что надо, после того как закопаешь послед.
Иза сообщила все это дочери намеренно. Эйла должна была знать, сколько времени осталось в ее распоряжении.
После того как Иза отошла от нее, молодая мать уже не смогла уснуть. Лежа с открытыми глазами, она решала, что ей взять с собой. «Подстилку, – перечисляла она про себя, – и кроличьи шкурки для ребенка, побольше шкурок, ведь придется менять их. Еще нужны полосы из мягкой кожи, – припомнила она, – у меня ведь идет кровь. И конечно, не обойтись без пращи и ножей. Да, надо обязательно захватить с собой еды, хоть на первое время. И сосуд для воды. Уйти придется до рассвета, значит, собрать все следует заранее».