Утром Иза приготовила куда больше еды, чем требовалось для четверых. Накануне Креб вернулся к своему очагу поздно и сразу улегся спать. Теперь он избегал взгляда Эйлы, не зная, что сказать ей, как ее утешить. «Все же покровитель ее слишком силен, – размышлял про себя старый шаман. – Он не смирился с поражением. Поэтому она потеряла столько крови, пока носила. Поэтому и ребенок родился увечным. Жаль Эйлу. Она так хотела этого ребенка».
– Иза, еды здесь хватит на целый Клан, – заметил Креб. – Куда нам столько?
– Это для Эйлы, – смущенно потупившись, ответила Иза.
«Изе надо бы иметь много детей, – подумал Креб, – она так привязана к обеим своим дочерям. Но она права, Эйле необходимо набраться сил. Немало времени пройдет, прежде чем она окрепнет. И вряд ли когда-нибудь она родит здорового ребенка», – подавил он горький вздох.
Стоило Эйле встать, все закачалось и поплыло у нее перед глазами. Она ощущала, как теплые ручейки крови текут у нее по ногам. Каждый шаг причинял ей боль, а нагибаться было настоящей мукой. Осознав, что она намного слабее, чем рассчитывала, она едва не впала в отчаяние. «Как же я заберусь наверх, в горы? – вертелось у нее в голове. – Но я должна уйти! Если я не уйду, Иза заберет у меня сына и лишит его жизни. А без сына и мне не жить. Я ни за что не отдам своего ребенка, – твердо сказала она себе, отгоняя страх и слабость. – Я доберусь до пещеры, хоть ползком доползу».
Когда Эйла отправилась в путь, моросил мелкий дождь. Кое-что из вещей она сложила в корзинку для сбора трав и прикрыла сверху зловонным свертком с последом, кое-что спрятала в карманах и складках накидки. Ребенок был надежно привязан у нее на груди. На воздухе волна головокружения схлынула, но тошнота то и дело подкатывала к горлу. Эйла свернула с тропы и, углубившись подальше в лес, принялась при помощи палки копать глубокую яму. Она так ослабела, что едва справилась с этим. Закопав сверток с последом, она, как приказывала Иза, выполнила необходимые ритуальные движения. Взгляд ее упал на сына: прижавшись к ее груди, он спал, безмятежно посапывая. «Никто не зароет тебя в землю, мой сын», – мысленно пообещала она. И, собравшись с силами, она принялась карабкаться по крутому склону, не замечая, что за ней следит пара зорких глаз.
Вскоре после ухода Эйлы Уба незаметно выскользнула из пещеры. Девочка понимала, что Эйле угрожает опасность, – не зря она готовилась стать целительницей. Она видела, как слаба Эйла, и боялась, что в пути та потеряет сознание. Запах крови немедленно привлечет к ней хищников. Сначала Уба хотела вернуться в пещеру и сказать об этом Изе, но потом решила, что лучше не оставлять Эйлу одну, и незаметно пошла вслед за ней. Когда Эйла скрылась в лесу, чтобы схоронить свой сверток, Уба потеряла ее из виду, но потом увидела вновь на открытом участке ведущей вверх тропы.
Эйла тяжело опиралась на палку. Она часто останавливалась, пытаясь отогнать тошноту и справиться с головокружением, темной пеленой застилавшим ей глаза. Кровь струилась по ногам, но она была не в состоянии сменить промокшую насквозь кожаную полосу. С удивлением она вспоминала, как прежде взбиралась наверх бегом, даже не запыхавшись. Теперь путь до горного луга неимоверно удлинился. Но она упорно шла и, лишь чувствуя, что готова потерять сознание, опускалась на землю. Как только приступ дурноты проходил, она поднималась и снова устремлялась вверх.
Вскоре ребенок проголодался и заплакал, но крик его доносился до Эйлы словно издалека. Она не стала даже останавливаться, чтобы покормить сына. В голове у нее засела одна мысль: во что бы то ни стало добраться до горного луга, до заветной пещеры, а там – будь что будет. Уба держалась на расстоянии, так чтобы не попасться Эйле на глаза. То было напрасной предосторожностью: перед взором Эйлы стоял красный туман и она едва видела на шаг перед собой. Ноги у нее дрожали и подкашивались, когда она достигла, наконец, своей цели. Спотыкаясь, она пересекла луг, из последних сил раздвинула ветви, скрывавшие вход в маленькую пещеру, которая уже не в первый раз служила ей убежищем. Оказавшись внутри, Эйла рухнула на оленью шкуру, не обращая внимания на то, что накидка ее насквозь пропиталась кровью. Прежде чем она успела приложить ребенка к груди, усталость одержала над ней верх и она впала в забытье.
К счастью, Уба поднялась на луг прежде, чем Эйла скрылась в пещере, иначе девочка вообразила бы, что молодая мать с ребенком растворились в воздухе. Старые разросшиеся ореховые кусты, сплетаясь, полностью скрывали горную расщелину даже сейчас, весной, когда их ветви еще не успели покрыться зеленью. Уба бегом пустилась домой. Она отсутствовала дольше, чем рассчитывала, – ведь Эйла плелась невыносимо медленно. Уба боялась, мать отругает ее за то, что она пропадала весь день. Но Иза словно не заметила, что дочь вернулась позже обычного. Утром она видела, как Уба отправилась вслед за Эйлой, и сразу поняла, что на уме у девочки. Но знать наверняка Иза ничего не хотела.
Глава 20
– По-моему, Иза, ей давно пора вернуться, – заметил Креб. Весь день он бродил по пещере, не находя себе места.
Иза кивнула, не поднимая глаз от оленьей ноги, которую она рубила на куски.
– Ох! – внезапно вскрикнула она, порезав палец.
Креб устремил на нее изумленный взгляд. Иза так искусно орудовала каменным ножом, он не помнил, чтобы ей случалось пораниться. «Бедная Иза, – вздохнул про себя старый шаман. – Если я, мужчина, так переживаю, каково ей. Неудивительно, что у нее все валится из рук».
– Я уже говорил с Браном, Иза, – сообщил он. – Бран полагает, пока не стоит посылать охотников на поиски. Никто не должен знать, где женщина избавилась… в общем, где она это совершила. Если мужчина увидит, как она это делает, ему не избежать беды. Но Эйла так слаба. Я боюсь, вдруг она лежит где-нибудь под дождем? Может, ты пойдешь поищешь ее, Иза? Вряд ли она ушла далеко. Насчет ужина не беспокойся. Я подожду. Только поторопись, скоро стемнеет.
– Я не пойду! – отрезала Иза и принялась сосать кровоточащий палец.
– Не пойдешь? – поразился Креб. – Но почему?
– Мне не найти ее.
– Откуда ты знаешь, ты даже не пробовала! – Старый шаман не знал, что и подумать. Отказ Изы поставил его в тупик. «Странно, что она до сих пор не бросилась на поиски. Изе вечно мерещатся всякие страхи, она должна была давно уже рыскать по лесу, заглядывать вовсе канавы и ложбинки. А она вся извелась, но искать Эйлу не собирается. Тут что-то не так». – Иза, ответь, почему ты не хочешь поискать Эйлу? – опять спросил он.
– Это ни к чему. Мне не найти ее.
– Почему ты так уверена? – настаивал старый шаман.
Женщина подняла на него глаза, полные испуга и тревоги.
– Эйла прячется, – нехотя призналась она.
– Прячется? От кого ей прятаться?
– От всех. От Брана, от тебя, от меня, от всего Клана.
Креб окончательно растерялся. Загадочные, полные недомолвок ответы Изы лишь сильнее сбивали его с толку.
– Иза, прошу, не темни. Зачем Эйла прячется? Прячется от всех и даже от тебя? Сейчас ей не выжить в одиночку.
– Она хочет сохранить жизнь ребенку, Креб. – Руки Изы поспешно жестикулировали, а глаза умоляли о снисхождении. – Я сказала ей, что матери следует избавиться от увечного ребенка. Но ты знаешь, как она хотела его, как мечтала о нем. И она решила уйти из Клана и скрываться до тех пор, пока для ее сына не наступит День Обретения Имени. Тогда Брану придется оставить мальчика в живых.
Взгляд Креба посуровел. Он сразу понял, что Иза была соучастницей преступления Эйлы.
– Да, Иза, ты права. Бран оставит ее сына в живых. У него не будет другого выхода. А потом он предаст Эйлу смертельному проклятию за дерзкое попрание законов Клана. И на этот раз проклятие будет вечным. Тебе известно, что происходит с мужчиной, которого женщина вынуждает поступить против воли? Он теряет себя. Бран не должен этого допустить. Иначе он утратит уважение охотников. Но даже если он проклянет Эйлу, он не поправит дело. Этим летом состоится Великое Сходбище. Как явится туда Бран, вождь, потерявший себя? Из-за Эйлы весь наш Клан будет опозорен. Как она решилась на такое?
– Это все из-за истории, которую рассказывала Аба. О матери, подвесившей увечного сына на дерево, – ответила потрясенная Иза. Рассудок несчастной женщины помутился от раскаяния. Почему же раньше она не подумала о страшных последствиях своевольного поступка Эйлы, корила она себя.
– Старушечьи сказки! – сердито отмахнулся Креб. – Аба сдуру забивает головы молодым всякой ерундой, а те рады слушать.
– Она решилась уйти не только из-за Абы, Креб. Из-за тебя тоже.
– Я-то тут при чем? Разве я рассказывал ей глупые сказки?
– Нет. Но ты родился увечным. Тебя оставили в живых. И теперь ты великий Мог-ур.
Слова Изы заставили вздрогнуть хромого, кривобокого шамана. Он знал, что ему сохранили жизнь благодаря цепи счастливых совпадений. Да, ему, великому священному мужу, сопутствовала удача. Мать его всегда говорила: то, что его оставили в живых, – это настоящее чудо. Значит, Эйла хочет, чтобы подобное чудо повторилось и для ее сына. Но ей никогда не заставить Брана поступить по ее указке. Право вождя выбирать, право вождя решать. И никто не смеет посягать на это право.
– А ты, как ты могла, Иза? Почему ты ее не остановила?
– Я умоляла ее одуматься. Говорила, если она не в состоянии избавиться от ребенка, это сделаю я. Но она точно обезумела. Не хотела меня и близко подпустить. О, Креб, она так страдала, чтобы произвести этого мальчика на свет.
– И все же ты позволила ей уйти. Ты надеялась, что все выйдет так, как она замыслила. Почему ты ничего не сказала мне или Брану?
Иза горестно затрясла головой. «Креб прав, – твердила она про себя, – мне следовало все открыть ему. А теперь они погибнут оба, Эйла и ее сын».
– Тебе известно, где она скрывается, Иза? – с каменным лицом осведомился Креб.
– Нет. Она говорила о какой-то маленькой пещере, – с замиранием сердца ответила женщина.
Старый шаман резко повернулся и заковылял к очагу вождя.
Эйлу разбудил пронзительный крик ребенка. Вокруг было темно. В пещере давно уже не разводили огонь, и воздух там пропитался холодом и сыростью. Эйла вышла помочиться и поморщилась, когда горячая струя обожгла ее изрезанную плоть. Вернувшись, она порылась в корзинке, на ощупь нашла чистый кусок кожи для себя и мягкую шкурку для ребенка. Потом она попила воды, закутала сына в свою накидку, легла, дала ему грудь и снова забылась. Когда она очнулась, на стенах пещеры играли блики солнечного света, проникавшего сквозь переплетения ветвей. Она покормила ребенка и поела сама.
Еда и отдых прибавили Эйле бодрости. Она села, прижав к себе сына, и стала обдумывать, как жить дальше. «Прежде всего, надо набрать хвороста, – решала она. – И еды у меня немного. Как раз сейчас появился свежий клевер, хорошо бы найти его. Да и вика наверняка пустила побеги. По деревьям в эту пору бежит сок, и кора у них сладкая, особенно у кленов. Нет, клены так высоко в горах не растут. Но здесь есть березы и пихты. И еще лопухи, мать-и-мачеха, одуванчики и папоротники – все это годится в пищу. К тому же со мной праща, а здесь водятся кролики, бобры и земляные белки». В эти мгновения предстоящая жизнь в уединенной пещере не слишком пугала Эйлу: сейчас тепло и у нее есть с собой все необходимое. Но стоило ей встать, снова хлынула кровь и голова у нее предательски закружилась. Взглянув на свои ноги, она обнаружила, что кровь запеклась на них толстой коркой, а обувь и одежда сплошь покрыты темными пятнами. Только тут она осознала, что оказалась в отчаянном положении.
Когда головокружение прошло, Эйла собралась к ручью, чтобы смыть кровь. К тому же необходимо было набрать хворосту. Но она не знала, что делать с уснувшим ребенком: оставить его в пещере или взять с собой? Женщины Клана никогда не покидали маленьких детей без присмотра. Если не мать, то какая-нибудь другая женщина непременно находилась поблизости. Эйла боялась за сына. Но куда она денет его, когда будет мыться? И без него она сможет принести больше хвороста и воды.
Она выглянула сквозь переплетения орешника, удостоверилась, что поблизости никого нет, раздвинула ветви и выбралась наружу. Земля была влажной, а поблизости от ручья превратилась в жидкую грязь. В тенистых уголках все еще виднелись островки снега. Дрожа от свежего восточного ветра, который принес с собой дождевые тучи, Эйла разделась и вошла в ледяную воду. Она смыла с себя кровь, выполоскала одежду и окровавленные полоски кожи. Мокрый мех почти не давал тепла, и, вновь закутавшись в свою накидку, она никак не могла согреться.
В лесу, со всех сторон окружавшем горный луг, Эйла наломала сухих веток. Колени у нее подгибались, в глазах темнело, и она хваталась за стволы, чтобы устоять на ногах. Виски ломило, она постоянно сглатывала ком тошноты. Теперь она поняла: нечего было и тешить себя мыслями об охоте и сборе трав. Изнурительная беременность, тяжелые роды, мучительный путь в гору забрали ее силы почти без остатка.
Когда Эйла вернулась, ребенок встретил ее надсадным криком. В пещере было холодно и темно, и он требовал материнского тепла. Эйла схватила сына на руки и тут же вспомнила, что забыла у ручья сосуд с водой. Пришлось опять оставить ребенка и плестись к ручью. В пути ее застиг дождь. Оказавшись наконец в пещере, она в изнеможении повалилась на землю, натянула на себя и на сына влажную меховую накидку и мгновенно провалилась в тяжелый сон. Эйла была так изнурена, что даже огоньки страха, беспрестанно вспыхивавшие в ее душе, погасли.
– Я всегда говорил, что эта женщина дерзка и непокорна! – Сознание собственной правоты придавало Бруду спеси. – Но меня не желали слушать. Все вы становились на ее сторону, придумывали для нее оправдания, шли навстречу всем ее сумасбродным желаниям. Дошло до того, что ей позволили охотиться. По-моему, нет никакой разницы, силен ее покровитель или нет. Она женщина, значит, не должна прикасаться к оружию, и все тут. Я уверен, Пещерный Лев вовсе не желал, чтобы она переступила закон. Ей самой взбрело это в голову, ей и больше никому. Теперь-то вы поняли, что получается, если потакать женщине? Она возомнила, что может заставить Клан принять увечного выродка, которого она произвела на свет. Надеюсь, на этот раз никто не будет искать для нее оправданий. Она снова нарушила закон, снова пренебрегла традициями и обычаями Клана. И вине ее нет прощения.
Бруд на глазах раздувался от гордости. Наконец-то он мог с полным правом заявить: «Я вас предупреждал!» Он твердил об этом с таким самодовольством, что вождь уже несколько раз досадливо морщился. Над Браном и так нависла угроза потерять себя, а сын его женщины своим бахвальством лишь подливал масла в огонь.
– Нам известно твое мнение, Бруд, – оборвал вождь молодого охотника. – Довольно об этом. Когда она будет здесь, я сделаю все, что необходимо. Ни одна женщина не заставит меня поступить против воли. А ту, что дерзнет хотя бы попытаться, ждет суровая расплата. Завтра утром мы опять отправимся на поиски, – перешел Бран к делу, ради которого собрал охотников. – Осмотрите как следует все укромные места. По словам Изы, Эйла собиралась спрятаться в какой-то маленькой пещерке. Знает кто-нибудь о маленькой пещерке поблизости? Далеко Эйле не уйти, она слишком слаба. Нив степи, ни в дальних лесах искать нечего. Отправляйтесь в горы, там могут быть пещеры. Дождь смыл следы Эйлы, но, возможно, где-то они остались. Вы должны найти ее во что бы то ни стало.
Иза, вне себя от тревоги, ожидала, пока окончится совет. Она собрала всю свою храбрость, чтобы поговорить с Браном, и, увидев, как мужчины расходятся, решила – время настало. Подойдя к очагу вождя, она опустилась у его ног и склонила голову.
– Что тебе нужно, Иза? – спросил Бран, коснувшись ее плеча.
– Эта недостойная женщина хочет говорить с вождем.
– Ты можешь говорить.
– Эта женщина сознает свою вину. Она должна была сообщить вождю о том, что намерена сделать молодая женщина, – по всем правилам начала Иза. Но чувства переполнили ее, и она забыла об условностях. – Бран, Эйла так хотела ребенка. Никто не ожидал, что в ней когда-нибудь зародится новая жизнь. Пещерный Лев так силен, как он мог проиграть битву? Эйла была счастлива, когда узнала, что понесла. Ей пришлось тяжело, но она ни разу не пожаловалась. Во время родов она едва не умерла, Бран. Только страх за жизнь ребенка придал ей сил. Она знала, других детей у нее не будет. И хотя сын ее родился увечным, она не смогла с ним расстаться. Боль и горе лишили ее рассудка, Бран, Она позабыла обо всем. Знаю, у меня нет никакого права просить. И все же молю тебя, Бран, оставь ей жизнь.