— Мой милый Альберт, — сказала я, — тебя не должны обижать эти глупые люди.
— Я вижу, что многим не нравлюсь. То меня критикуют как бесполезного дурака, повинующегося своей жене, то как хитроумного проходимца.
— Если бы они знали, какой ты замечательный! В свое время они поймут. Мы должны быть терпеливы. Он пристально посмотрел на меня и сказал:
— О да, мы должны быть терпеливы. И я поняла, что он обращался не столько ко мне, сколько к себе.
— Тебе не кажется, что наши вечера… довольно скучны? — сказал мне как-то Альберт.
— Нет, — отвечала я. — Я люблю вечера, когда мы вдвоем, а ты разве нет?
— Я думаю, мы должны приглашать ко двору интересных людей.
— Но люди, которые нас окружают, и есть наш двор.
— В Розенау мы приглашали писателей, ученых, художников…
— Мне такие люди не нравятся. Они говорят о том, чего я не понимаю.
— Ты можешь научиться и найдешь их очень интересными.
— В Розенау очень небольшой двор, это совсем другое дело.
— Твой дядя Георг IV приглашал таких людей.
— Его считали очень вульгарным. Он был непопулярен, ты знаешь.
— У него, должно быть, собирались очень интересные люди.
— А мне казалось, что ты счастлив. Он нежно поцеловал мне руку.
— Моя маленькая, ты — прелесть, но мне просто не хватает других занятий.
— Милый Альберт, как тебе может чего-нибудь не хватать?
— Видишь ли, у тебя твоя работа, бумаги, беседы с премьер-министром. А я… я просто так. Я бы хотел помогать тебе.
— О как ты добр! Но ты же знаешь, сколько обязанностей у королевы — мне приходится обсуждать государственные дела, принимать решения, подписывать различные документы.
— Я хочу, чтобы ты поняла — я здесь, чтобы помогать тебе.
— Милый Альберт!
Я подумала, что у него действительно нет никаких обязанностей, а Альберт был не из таких людей, кто жил только развлекаясь.
Приехал лорд Мельбурн и привез мне на подпись бумаги. Мне пришла одна мысль, и я позвала Альберта. — Дорогой, — сказала я. — У меня есть работа. Ты мне не поможешь?
— С огромным удовольствием, — отвечал он с просветлевшим лицом.
— Вот и чудесно. Пойдем в кабинет. Он сел рядом со мной.
— Что это за бумаги? — спросил он, взяв их. Я осторожно забрала документы из его рук.
— Их принесли мне на подпись.
— О да, я понимаю. Но каково их содержание?
— Я обсудила все с лордом Мельбурном. Мне осталось их только подписать. Протянув ему промокательную бумагу, я сказала:
— Вот, мой милый, я буду подписывать, а ты промокать.
Я поставила свою подпись и пододвинула лист Альберту. Я не могла понять выражения его лица, но мне показалось, что в нем было заметно некоторое раздражение, которое он тщательно сдерживал.
Вскоре я стала чувствовать себя плохо, меня тошнило, особенно по утрам. Лецен наблюдала за мной с понимающим видом.
— Может ли это быть? — сказала она. — Так скоро? Мне пришла в голову мысль, от которой я пришла в ужас, — я беременна. Пожалуй, этот страх можно объяснить тем, что тогда материнские чувства не были мне свойственны, и перспектива иметь детей испугала меня. Я думала больше о предстоящих мне испытаниях, чем о результате. Я любила детей, когда с ними можно было разговаривать, но к младенцам у меня никаких чувств не было.
Разумеется, я понимала, что должна исполнить и этот долг королевы — иметь детей. Но мне не хотелось думать об этом… во всяком случае пока.
Я никогда не забывала принцессу Шарлотту, так влюбленную в дорогого дядю Леопольда, — она умерла от родов.
Очень многие умирали от родов. Некоторых из придворных дам я знала… Они были молодые, здоровые… и вдруг умерли. Я постоянно об этом думала и как-то сказала Лецен. Та меня успокоила.
— Мы позаботимся о вас теперь, — сказала Лецен, — а что говорит принц?
— Я ему еще не сказала.
— Значит, я первая об этом узнала, — сказала Лецен с довольной улыбкой.
— Да, Лецен. Вы первая.
— Когда вы скажете принцу?
— Я скажу ему, как только увижу его. У нас не должно быть секретов друг от друга. Дядя Леопольд написал мне перед свадьбой: «Говорите друг другу все. А если поссоритесь, всегда миритесь до наступления ночи. Никогда не ложитесь спать, не помирившись». Это хороший совет, правда, Лецен?
— Вы должны держать руки и ноги в тепле, — сказала Лецен, не ответив на мой вопрос. — Вы же знаете, как вы мерзнете.
— Но не летом, моя милая Дэйзи.
Я знала, что она опять начнет суетиться, и мне это нравилось. Когда я сказала Альберту, он очень обрадовался.
— Когда? — спросил он.
— Я не знаю. К концу года. Наверное, в декабре. Он поцеловал мне руки.
— Ты как будто не очень довольна? — спросил он с изумлением.
— Я не думаю, что рождение ребенка очень приятное переживание.
— Подумай только, какая это радость… наш ребенок… твой и мой.
— Наш ребенок, — сказала я немного едко, — но рожать придется мне. — Меня несколько раздражило, что он забыл об опасности для меня.
— Моя маленькая женушка, — сказал он, целуя. — Тысячи женщин во всем мире рожают детей. Ты же не хочешь сказать, что королева боится того, что все остальные переносят спокойно? Я ответила, стараясь подавить вспышку раздражения:
— Лецен, невзирая на всю ее радость, очень обеспокоена. Я это заметила, хотя она, конечно, старалась мне этого не показать.
— Ты ей уже сказала?
— Да, конечно.
— Кому еще?
— Никому… пока.
— Значит, она узнала первой?
— Так случилось.
— Так случается постоянно.
— Конечно, она всегда при мне, и надеюсь, что и останется.
— Мы отвыкаем от старых слуг.
— Лецен не прислуга. Тебе придется понять это, Альберт.
— Мне придется?
— Да, придется. Он посмотрел на меня обиженно. Это начинало меня раздражать.
— Нужно сделать объявление, — сказал он.
— Еще слишком рано.
— Не думаю. Народу следует знать. Ребенок будет престолонаследником.
— Я сначала спрошу лорда Мельбурна.
— Значит, мое желание не имеет значения?
— Как ты можешь говорить так, Альберт?
— Лецен должна узнать первой, лорд Мельбурн должен решить, когда объявить об этом событии. Я вижу, что мои желания имеют мало значения.
Обычно, как это бывало в таких случаях, я бы обняла его и сказала, что его желания важнее всего, но я чувствовала себя плохо и знала, что в течение нескольких месяцев мне придется вынести немалые неудобства.
— Ты забываешь мое положение, Альберт, — сказала я холодно. — Ведь я королева.
— Я это хорошо знаю, — сказал Альберт уязвленным тоном. — Пожалуйста, не думай, что я могу когда-нибудь об этом забыть.
— Ну тогда все хорошо, — сказала я и вышла. Когда я рассказала лорду Мельбурну, он был глубоко тронут.
— Да благословит Бог ваше величество и младенца, — сказал он со слезами на глазах. Я рассказала ему о моих опасениях, и он все понял.
— Это вполне естественно, — сказал он, — но за вами будет самое лучшее наблюдение, и я думаю, добрая старая Лецен позаботится о вас, а ваше цветущее здоровье позволит вам все перенести благополучно. Это было то, что я хотела слышать.
— Никаких больше скачек по Виндзорскому лесу, — сказал он предостерегающе. — И только самые медленные танцы.
— Альберт говорит, что я слишком люблю поесть. Может быть, мне ограничить себя в еде?
— Но кормить-то теперь придется двоих. Представители ганноверской династии любили наслаждаться всеми радостями жизни — и еда была для них одной из этих радостей. Мы засмеялись, так приятно было его слушать.
— Вы думаете, следует сделать объявление? Лорд Мельбурн покачал головой:
— Лучше пусть новости просочатся сами собой. Народу это больше нравится. Беременна она или нет? Это возбуждает больший интерес, чем официальное заявление.
— Вы думаете, им это понравится?
— О да. Народ обожает различные события — свадьбы, коронации… прекрасно. Но рождение… детей… значительнее всего. Как славно, будут говорить в народе, наша дорогая королева такая же, как и мы.
— Вы не очень любите младенцев, лорд Мельбурн.
— Этого ребенка я полюблю. Это будет королевское дитя, ваше, мэм. Мне было намного легче говорить с лордом Мельбурном, чем с Альбертом.
Альберт очень сожалел, что расстроил меня, и был очень добр со мной, когда мы вновь увиделись. Я сказала ему, что лорд Мельбурн находит, что известие должно распространиться без официального объявления, и, хотя Альберт предпочел бы последнее, он больше об этом не упоминал. Мы были очень счастливы, и так как все были очень довольны известием о будущем ребенке, я старалась забыть ожидающие меня испытания и радоваться вместе со всеми.
Несмотря на то, что Альберт не хотел, чтобы Джордж Энсон выполнял роль и его секретаря, он с этим смирился, и, общаясь как бы вынужденно, они постепенно подружились. Джордж Энсон был одним из тех интеллектуалов, которых Альберт хотел пригласить ко двору, чтобы оживить и разнообразить наши вечера. Так как Энсон очень уважал Альберта — что было вполне понятно, — они проводили много времени вместе. К ним часто присоединялся барон Штокмар, и они втроем обсуждали государственные дела, так как Альберт очень интересовался политикой. Я была поражена, обнаружив, как хорошо Альберт разбирался в ней и в делах управления страной.
Однажды мы сидели за чаем — я очень любила эти спокойные моменты — просто как муж и жена, что было очень приятно и уютно. В таких случаях я отпускала прислугу и разливала чай сама, с удовольствием ухаживая за Альбертом. Альберт занимал меня, увлекательно о чем-то рассказывая, улыбаясь своей прелестной улыбкой, а я слушала и восхищалась им, думая, насколько он хорош собой. Меня раздражало, что в газетах его называли «миловидным» и намекали, что его наружность не соответствовала идеалу мужественной английской красоты. Несомненно, он выглядел мужественным! Люди просто завидовали.
Я не помню, как разговор перешел на моих министров, так как говорили мы совершенно о другом: я хотела, чтобы Альберт помог мне выбрать материю для бального платья. У него был такой изысканный вкус — тоньше, чем у меня, — мне нравилось выслушивать его мнение и с удовольствием принимать его предложения.
— Нравственность многих твоих министров оставляет желать лучшего, — сказал он. — У лорда Пальмерстона очень дурная репутация.
— Лорд Мельбурн говорил мне, что его называют купидоном, — смеясь, сказала я, — потому что он многим дамам внушает любовь. Альберт принял оскорбленный вид.
— Я думаю, это ему подходит, — сказала я извиняющимся тоном.
— Это говорит не в пользу его характера.
— Он очень проницательный человек, лорд Мельбурн о нем высокого мнения.
— Я не думаю, что лорд Мельбурн стал бы очень беспокоиться о моральном облике своих коллег.
Я знала, что вопроса о морали опасно касаться, поскольку под руководством лорда Мельбурна я усвоила снисходительное отношение к тем, чье поведение было далеко не образцовым. «Все мы люди, — говорил лорд Эм, — а в некоторых больше человеческого, чем в других». Я помню, как я рассмеялась на это.
— Даже герцог Веллингтон небезупречен, — продолжал Альберт.
— Ты имеешь в виду миссис Арбутнот?
— Да, к сожалению.
— Хочешь еще чаю, Альберт? Он протянул мне чашку.
— Я был очень рад обнаружить, что есть по крайней мере один член парламента и человек, занимающий высокое место, которого ни в чем нельзя упрекнуть.
— Кто же этот святой? — спросила я немного легкомысленно. — Не мой ли дорогой лорд Эм?
— Конечно, нет. Я имел в виду сэра Роберта Пиля.
Я чувствовала, что начинаю раздражаться. Я всегда была легковозбудима, а из-за недомогания, вызванного беременностью, мне было все труднее сдерживаться.
— Мой милый Альберт, — сказала я скорее королевским тоном, чем милой маленькой женушки, — я не желаю слышать о совершенствах. Пиля. Я его ненавижу. Я надеюсь, его партия никогда не придет к власти, потому что я не желаю его видеть рядом с собой.
— Судя по тому, что происходит в стране, он скоро может стать твоим премьер-министром.
— Не дай Бог.
— Глупо, любовь моя, не считаться с фактами.
— В настоящий момент у меня очень хорошее правительство, возглавляемое уважаемым мной человеком. Большего я не требую.
— Моя милая, дело не в том, чего ты требуешь. Скоро состоятся выборы, и слабое правительство падет. Уже не будет приятных тет-а-тет с лордом Мельбурном, и тебе придется принимать сэра Роберта Пиля.
— Ты портишь мне настроение.
— Моя милая женушка, нельзя игнорировать факты, постарайся забыть свои предрассудки по отношению к сэру Роберту Пилю. Он — прекрасный человек. — Он плохо воспитан.
— Прости меня, дорогая, но это вздор. Он получил образование в Хэрроу и в Оксфорде. Он с успехом исполнял обязанности министра по делам Ирландии.
— Ты знаешь, Альберт, в Ирландии его не любят, потому что он против католиков. Лорд Мельбурн говорил мне.
— Это человек, заслуживающий внимания. Я его очень уважаю, — сказал он.
— Альберт, ты его не знаешь. Он такой неловкий. Когда он был у меня, он вел себя как учитель танцев, и кто-то сказал, что, когда он улыбается, его улыбка, как серебряная отделка на гробовой крышке, — я засмеялась.
— Презренные оскорбления, — сказал Альберт. — Я не заметил ничего подобного.
— Ты с ним встречался?
— Я имел удовольствие с ним познакомиться.
Я была вне себя. Моей ярости не было предела. Альберт действует за моей спиной! Он искал знакомства с врагом! Я схватила стоявшую передо мной чашку с чаем и бросила ее в лицо Альберту. И тут же задохнулась от изумления на саму себя.
Альберт, казалось, не был смущен. Он встал, и я увидела, что по лицу на сюртук у него стекает чай. Появился один из слуг. Альберт повернулся к нему и сказал:
— Как вам это покажется? — Затем он поклонился мне и сказал: — Я должен пойти переодеться.
Я тупо смотрела ему вслед. Я чувствовала себя такой дурой, такой несчастной и пристыженной.
Конечно, я рассердилась. Как он смел презрительно отзываться о моем премьер-министре и хвалить моего врага! Как он смел встречаться с сэром Робертом Пилем! Он только муж королевы. Он, верно, забыл об этом.
Естественно, что я рассердилась. Но бросить в него чашку с чаем! Это недостойно королевы. Как он был спокоен! Какой контраст с моим бешенством! Он только выразил удивление и пошел переодеваться.
Мной овладело раскаяние. Как ужасно я поступила! Как я могла настолько утратить самообладание, и с кем, с моим любимым Альбертом!
Я не буду счастлива, пока не попрошу у него прощения. Мой гнев утонул в раскаянии.
Я вспомнила слова дяди Леопольда. Нельзя, чтобы эти конфликты продолжались. Их надо улаживать, пока между нами не легла пропасть. Как я могла быть так глупа! Я любила Альберта. Это все мой злосчастный нрав. Даже Лецен, не видевшая во мне недостатков, говорила, что я должна укрощать его. А лорд Мельбурн говорил с усмешкой, что у меня холерический темперамент.
Я тут же направилась в комнату Альберта. Я хотела открыть дверь, но сдержалась и постучала.
— Кто там? — спросил Альберт.
— Это я. Виктория.
— Войди.
Он стоял и смотрел в окно, затем медленно повернулся. Я увидела, что он уже переоделся.
— О Альберт, — воскликнула я и бросилась к нему. На его прекрасном лице играла нежная улыбка. Как я любила его в этот момент. Я обошлась с ним так ужасно, а он не сердился.
— О Альберт, — повторила я, — как я могла? Он погладил меня по голове.
— Значит, ты меня прощаешь? Он улыбался.
— Мне кажется, что ты действительно раскаиваешься.
— Я не подумала…
— Моя милая, это так часто с тобой случается.
— Да. Я импульсивна. Я вспыльчива. Я вообще не очень-то приятная особа.
— Это неправда. — Он нежно поцеловал меня. — Ты очень милая, но у тебя бывают вспышки раздражения.
— Я не в силах их предотвратить. Я постараюсь измениться.
— Мы вместе одолеем этого маленького демона, — сказал он. Я засмеялась. Мне стало так легко.