— Значит, все прощено?
— Все прощено и забыто.
— О, Альберт, ты слишком хорош для меня.
Альберт улыбнулся, и я была счастлива, потому что этот инцидент показал мне, как я любила его — словно я раньше не знала — и, главное, как он любит меня. Я не могла удержаться и рассказала об этом лорду Мельбурну. Вместо того, чтобы поразиться, он засмеялся.
— Вы находите это забавным?
— Признаюсь, что да. Уголки его туб дрогнули, и я не могла не засмеяться! вместе с ним.
— Я надеюсь, что на принце не было ленты ордена Подвязки или даже ордена Бани.
— Лорд Эм, это был чай вдвоем, по-домашнему.
— Очень по-домашнему и, к счастью, вдвоем.
— Это было ужасно с моей стороны.
— Маленькая вспышка королевского нрава, каких было уже немало и еще будут.
— Я намерена держать себя в руках.
— Хорошие намерения всегда превосходны, но говорят, что ими вымощена дорога в ад.
— Лорд Эм, иногда вы невозможны.
— Простите меня. Меня стимулирует присутствие вашего величества.
— Иногда я думаю, что Альберт слишком хорош, и это делает меня хуже, чем я есть на самом деле.
— Ваше величество несправедливы к себе.
— Вы так думаете?
— Немножко вспыльчивости иногда неплохо. Это облегчает чувства и придает вкус жизни.
— Но Альберт так хорош. Вы знаете, он совсем не интересуется другими женщинами — он хочет танцевать только со мной.
— У него есть еще одно желание — чтобы бал поскорее закончился. Я засмеялась.
— Он устает на балах. Он считает их пустой тратой времени, из-за чего люди не могут раньше лечь и чувствовать себя бодрыми по утрам.
— Всем нам должно быть стыдно.
— Это именно то, что я чувствую. И когда я сравниваю его с другими мужчинами…
— Они проигрывают. Я должен сказать, что все сложилось очень удачно. Пусть вас не волнует отсутствие у него интереса к женщинам. Часто случается, когда мужчины не интересуются женщинами в юности, они возмещают это в среднем возрасте. Я посмотрела на него с недоумением и поняла, что он опять меня дразнит.
— Я бы не хотела, чтобы Альберт был другим, чем он есть. Он ангел.
— Даже ангелам необходимо какое-нибудь занятие.
— Что вы хотите сказать?
Я понимаю теперь, даже лучше, чем раньше, каким добрым другом был он мне. Он понимал отношения между Альбертом и мной лучше, чем я. Он понимал, что Альберт оказался в положении, которое было бы мучительным для любого, кроме только очень бесхарактерного человека, — положении мужа королевы, ее комнатной собачки. Оно и не давало ему никакой возможности проявить себя. Настроение лорда Мельбурна изменилось. Он стал серьезным.
— Принц очень способный человек, — сказал он. — Может быть, ему было бы приятнее, если бы вы с ним чаще разговаривали.
— Я с ним все время разговариваю.
— Я хочу сказать о делах… о государственных делах. Он мог бы оказать вам ценную помощь. Сейчас у него слишком мало занятий. Энергичному человеку это докучает.
— Я подумала об этом. Я попросила его помочь мне, когда я подписываю бумаги. Он всегда промокает их для меня.
— Я думаю, его способностям можно было бы найти лучшее применение, — улыбнулся лорд Мельбурн.
— Меня по-прежнему злит, что он встречался и разговаривал с этим гнусным Пилем.
— Нет ничего дурного в том, что он знакомится с политическими деятелями.
— Этот тип! — Во мне снова разгорался гнев.
— Пусть ваше величество простит меня. Вы невзлюбили сэра Роберта Пиля. Я уверен, если бы вы его узнали, вы бы изменили свое мнение. Его манера вытягивать носки еще не означает, что он неспособный государственный деятель.
— Лорд Мельбурн, я не желаю говорить о сэре Роберте Пиле. Он склонил голову.
— Подумайте об этом. Я уверен, что принц будет счастлив говорить с вами о делах. Милый лорд Мельбурн! Как он был дальновиден!
— А теперь, мэм, я хотел попросить вас об одной милости. Я был бы счастлив, если бы вы приняли моего старого друга.
— Мой дорогой лорд Эм, любой ваш друг найдет при дворе теплый прием. А кто это?
— Это миссис Каролина Нортон.
Я была заинтригована. Это была та дама, в скандальном разводе которой был замешан лорд Мельбурн.
— Ей много пришлось пострадать, причем незаслуженно, — сказал лорд Эм.
— Мой дорогой друг, я буду рада принять ее. Лорд Мельбурн поцеловал мне руку.
Не скрываю, эта женщина была мне интересна, и мне хотелось увидеть ее. Миссис Нортон была очень привлекательная женщина с прекрасными темными глазами, горевшими внутренним огнем. У нее были правильные черты лица и нежная смуглая кожа. Она много говорила, но очень интересно, и была, очевидно, очень способная, так как слыла известной поэтессой. Я была рада встретиться с ней еще и из-за ее прошлого, подумав про себя, насколько лорд Мельбурн был к ней привязан.
Впоследствии лорд Мельбурн рассказал мне, что миссис Нортон нашла меня очень привлекательной, милостивой и доброй.
— И я целиком согласен с миссис Нортон, — сказал он. — Доброта вашего величества — образец для всех нас.
— В таком случае я очень счастлива, потому что я постоянно сравниваю себя с Альбертом и чувствую неловкость перед такой буквально-таки святостью.
— Есть добродетели и добродетели, — сказал лорд Мельбурн, — и иногда наименее заметные из них наиболее ценны.
Однако моя встреча с Каролиной Нортон явилась причиной еще одной стычки с Альбертом.
— Неужели было необходимо принимать эту женщину? — спросил он.
— Ты имеешь в виду Каролину Нортон? Да, это было необходимо и в то же время приятно, так как она старая знакомая одного из моих близких друзей.
— Мне кажется, ему пора было бы забыть обо всем этом.
— Лорд Мельбурн никогда не забывает старых друзей. Он навсегда сохраняет им преданность.
— Он вряд ли может желать, чтобы кто-нибудь вспоминал этот злополучный эпизод.
— Я не думаю, что это его сколько-нибудь волнует. Он никогда не пытался скрывать свое прошлое.
— Я полагаю, муж этой дамы обвинил лорда Мельбурна в том, что он соблазнил его жену.
— Это правда. Тори — эти ужасные люди — увидели в этом возможность скомпрометировать вигов. Решение суда было в пользу лорда Мельбурна и миссис Нортон, а муж оказался весьма жалкой личностью.
— И все же люди, замешанные в таких скандалах, не приносят стране ничего хорошего.
— Но если они невиновны?
— Они не могут быть совершенно невиновны. Иначе они бы не имели к этому отношения.
— Я не согласна. Могут сложиться такие обстоятельства, что и невинные люди не по своей воле оказываются замешанными в сомнительных делах. Ты знаешь, что миссис Нортон — внучка драматурга Шеридана. Она — талантливая поэтесса, художница и музыкантша. Помнится, таких людей ты хотел привлечь ко двору.
— Нет, если этого не позволяют их моральные качества.
— О Альберт, ты слишком многого хочешь.
— Я только хочу, чтобы люди порядочно вели себя.
— Как ты можешь ожидать, чтобы все были такими, как ты?
— Я предполагаю, что должны быть какие-то моральные устои.
— Я верю в прощение.
— Прощение, конечно. Но подобные инциденты нельзя забывать. Если о них забыть, люди станут думать, что они могут предаваться порокам и все им будет прощено и забыто. Но, как видно, мое мнение не имеет значения.
— Это несправедливо!
— Это так. Чем я занимаюсь? Меня призывают, когда тебе хочется развлечься. Меня не допускают на эти долгие и часто развлекательные беседы, которые ты ведешь со своим премьер-министром, чья репутация не из лучших и кому позволяется представлять ко двору людей, связанных с его темным прошлым, где их милостиво принимает королева… Я поднялась в гневе.
— Альберт, — сказала я, — я не позволю никому, даже тебе, так говорить о лорде Мельбурне.
Несмотря на свое раздражение, а может быть, и из-за него, когда оно выходит за пределы, я могла оставаться очень холодной и величественной. Альберт встал и поклонился:
— Я прошу ваше величество разрешить мне удалиться. Прежде чем я успела возразить, он оказался у двери.
— Альберт, — позвала я. — Вернись. Я не закончила разговор. Не дав никакого ответа, он удалился.
Я была очень рассержена, прежде всего потому, что он так отозвался о лорде Мельбурне, и, во-вторых, потому, что он вышел посередине разговора и не подчинился моему приказанию вернуться.
Я любила Альберта, но он должен был помнить, что я — королева. В таких отношениях, как наши, очень трудно было для женщины занимать главенствующее положение. Я понимала, что очень немногие согласились бы на такие условия, потому что для мужчин характерно доминировать в браке.
Альберт был мужчиной в лучшем смысле этого слова. В газетах могли сколько угодно насмехаться над его миловидной наружностью, но он был воплощением мужских качеств.
И все же он должен был признать, что я — королева. Все еще в раздражении я подошла к двери его комнаты.
— Альберт, — позвала я. — Я хочу с тобой поговорить. Ответа не последовало. Альберт мне не повиновался.
Что он был намерен делать? Одеться и поехать кататься верхом или пойти пройтись… без меня? Я увидела, что ключ в двери. Я подошла и со злостью повернула его. Вот! Попробуй теперь уйти!
Я села и стала ждать. Скоро он попросит, чтобы его выпустили. И тогда я заставлю его говорить со мной. Я скажу ему, что он не смеет уходить, когда я с ним разговариваю. Он не смеет обращаться со мной, как будто я какая-то обыкновенная жена-немка. Я — королева Англии.
Я ждала, но ничего не произошло. Время шло… десять минут, пятнадцать. Это слишком. Моя ярость прошла так же быстро, как и появилась, и я чувствовала себя несчастной, Я увидела, что я поторопилась. Я была не согласна с Альбертом насчет Каролины Нортон, но все же я должна была уважать его мнение. Я принадлежала к семье, не отличавшейся уважением к морали. Мои дяди пользовались дурной репутацией. Мой дедушка был достойный человек, но говорили, что он был сумасшедший.
Альберт был добродетелен и отличался здравым смыслом. Я должна научиться обуздывать себя. Я должна прислушиваться к Альберту. Я была несчастна и нуждалась в прощении. Альберт был прав, конечно, он прав. Я не могла больше ждать, я повернула ключ.
— Альберт, — сказала я.
— Войдите, — ответил он спокойно.
Я вошла и чуть не задохнулась. Он нисколько не был расстроен. Он сидел у окна и рисовал.
— Что ты делаешь? — спросила я. Он показал мне рисунок.
— Вид из окна показался мне очень привлекательным. Все время, пока я сидела там, злилась, ждала, он рисовал!
— Тебе нравится? — спросил он.
— Очень.
— Я собирался подарить его тебе, в память того дня, когда ты заперла меня в моей комнате.
— Альберт, — воскликнула я почти в слезах, — какой ты благородный! Какой спокойный! Какой замечательный!
— Liebchen[41]… — Он всегда переходил на немецкий в минуты нежности. — Не огорчайся. Все хорошо.
— Я вышла из себя. — Так что же в этом необычного?
— Я не должна была, Альберт. Я знаю. Но это сильнее меня.
— В тебе столько чувства… столько любви… столько ненависти.
— Я люблю тебя, Альберт.
— Я знаю, моя маленькая.
— Тогда почему со мной это происходит?
— Потому что ты… Виктория.
— Прости меня, Альберт.
— Ты моя маленькая женушка.
— О, Альберт, значит, все хорошо.
Мы поцеловались, и еще одна буря миновала. Но, конечно, в идеальной супружеской жизни бурь быть не должно.
Наступил мой двадцать первый день рождения. Как много случилось за последний год. Теперь я была женой и будущей матерью.
Я всегда любила дни рождения, и всегда по этому поводу бывали балы. Что за день рождения без бала! Альберт хотел бы провести этот день где-нибудь за городом. Мне пришлось напомнить ему, что в моем положении я не могла этого себе позволить, если бы даже и хотела.
Подарки были чудесные. Альберт подарил мне бронзовый письменный прибор — очень красивый. Альберт любил делать полезные подарки. Он опять говорил со мной о маме. Ему был не по душе разлад между нами, и он очень старался склонить меня к налаживанию наших отношений. Это неестественно, говорил он. Снова и снова я повторяла ему, что мне приходилось выносить в детстве; он ласково улыбался, но у меня было такое впечатление, что он не считал меня совсем уж невиноватой.
В этом он очень отличался от Лецен, которая была на моей стороне всецело! Но ведь она была свидетельницей всего происшедшего.
Тем не менее, я любила Альберта больше, чем раньше. Он был так хорош собой и так благороден. Я любила петь и играть с ним дуэты, но танцы не доставляли ему удовольствия. Он танцевал прекрасно, как и все, что он делал, но он все время смотрел на часы, дожидаясь того момента, когда он мог незаметно удалиться. Он не желал танцевать ни с кем, кроме меня. Как трогательно! Но мне бы так хотелось, чтобы он полюбил танцевать. Поздравляя меня, лорд Мельбурн очень расчувствовался.
— Я чувствую себя такой старой, — сказала я.
— Ничего, — отвечал лорд Эм, — когда вам будет сорок, вы почувствуете себя гораздо моложе.
Я воспользовалась его советом и стала обсуждать с Альбертом государственные дела. Я начала сознавать, что мало в них понимала. Я всегда принимала точку зрения лорда Мельбурна и находила большинство проблем очень скучными.
Альберт был совсем другой! Он интересовался всем и призывал меня к этому. Например, я не знала, что торговля находится в таком упадке: неурожаи последних четырех лет привели к повышению цен, и в некоторых больших городах вспыхнули волнения. Герцог Веллингтон рассказывал Альберту, что только во время войны ему случалось видеть настолько разоренный город, как Бирмингем, причем разорил его не кто иной, как сами жители этого города. Что-то необходимо было сделать по этому поводу. За границей тоже возникали осложнения. Вест-Индские колонии бунтовали; существовали проблемы в Канаде и Ирландии; вызывал беспокойство и Китай[42]. Альберт очень серьезно относился ко всем этим делам, и мне иногда хотелось, чтобы он ничего о них не знал.
Он встречался со многими людьми, и я уверена, что он возобновил свое знакомство с сэром Робертом Пилем. Он заинтересовался различными проблемами. Он стал президентом Общества за уничтожение рабства и распространение цивилизации в Африке и вскоре после моего дня рождения был должен выступить в этом обществе с речью. Он репетировал свою речь так же тщательно, как он делал все. Я знала, что он очень волновался, и меня это не удивляло, когда я вспоминала карикатуры и нападки на него в газетах. Поэтому я была в восторге, когда его речь была выслушана с большим вниманием и встречена аплодисментами. Я знала, что со временем люди убедятся в его достоинствах, но ожидание всегда было томительным, к тому же, у него было много врагов.
Один день в июне я никогда не забуду. В шесть часов вечера мы всегда выезжали в экипаже. Мы выехали как обычно, только Альберт и я и два форейтора. Мы не удалились от дворца более чем на сто пятьдесят шагов, когда прогремел выстрел. Он был такой громкий, что просто ошеломил меня. Я быстро оглянулась и увидела человека небольшого роста и отталкивающей внешности, в руке он держал пистолет и продолжал целиться в нас. Этот человек был очень близко от нас, так близко, что я ясно видела не только оружие, но и его лицо. Тут я услышала еще один выстрел. Все это походило на кошмар. Собралась толпа. Кто-то закричал:
— Держите его. Убейте его. Альберт был очень спокоен. Он обнял меня, прижав к себе.
— Пошел, — крикнул он форейтору, и лошади поскакали.
— С тобой все в порядке? — спросил Альберт. Я кивнула.
— Он пытался убить меня, Альберт, — сказала я.
— Убить нас, — поправил он.
— Но почему? Что мы ему сделали?
— Народ осуждает своих правителей за положение дел в стране. Дорогая Liebchen, я боялся за тебя. Ты уверена… что маленький…
— Маленький ни о чем и не подозревает, — сказала я.