Ого! «Дружки-приятели» лишь переглянулись: кажется, Шурочку тоже понесло. Пора кончать беседу.
— И за этого, Ашота — да? — вы мне тоже головами отвечаете! — гремела Романова. — Ну зачем вы его с собой потащили? Неужели не понятно, это ж единственный теперь свидетель, от которого ко всей этой банде ниточка тянется! Второго-то у вас уже нету! Глаз с него не спускать!..
Ну уж это последнее они и сами отлично понимали. Шурочка могла бы и не переживать. К тому же не время сейчас было объяснять ей, что, не будь с ними Ашота, они бы еще целый день потратили на выяснение, куда могли увезти заложницу. Впрочем, Романова наверняка и сама все понимала, а ворчала оттого, что была заведена уже неудачами и просчетами, которых не должно было быть, если бы они предварительно посоветовались, а не сунулись в квартиру очертя голову
— Все, хлопцы, — как-то гулко, будто труба иерихонская, выдохнула остатки гнева Романова. — Ни пуха вам… Но без Никитки никуда. Знает он, оказывается, этого вашего Гурама, понятно? И давно зуб на него имеет
Послышались короткие гудки отбоя, и Саша отключил телефон.
Предупреждение Шурочки вообще-то пришлось как нельзя кстати. Оно снимало целый ряд чисто тактических проблем, связанных с действиями оперативной группы. В доме Гурама их могло ожидать все что угодно, включая вооруженное сопротивление. И без соответствующей высокопрофессиональной поддержки ребят— спецназовцев или омоновцев, как их ни называй, — им двоим, поскольку Акимову так и так придется сторожить Ашота, делать там было бы просто нечего. Их задавили бы как котят, и концов не — найти. Молодцы начальники, оперативно и, главное, в высшей степени грамотно вопрос решили, а ведь нынче, как было замечено Сашей несколько раньше, — суббота. Всеобщий выходной. Но — не для всех.
Никому никого ждать не пришлось. К гаишной будке, где припарковался акимовский «жигуль», буквально спустя минуту подкатила вереница машин, возглавляемая бело-голубым полицейским «фордом» с мигалками на крыше. За Емельяненко двигался закрытый микроавтобус, а следом крытый «газон», полный ребят в камуфляже. Основательная получилась группа.
Турецкий перешел в автомобиль Емельяненко, и машины, быстро набирая скорость, понеслись в сторону Щелкова.
Саше в принципе доводилось встречаться с Никитой, и представлять их друг другу не было никакой надобности. Поэтому они просто пожали друг другу руки, причем Турецкий, похвалявшийся крепостью своего рукопожатия, отметил не без зависти железную жесткость ладони сухощавого и, видно, отменно тренированного полковника, а тот гостеприимно подвинулся на заднем сиденье, освобождая рядом с собой место для «генерального важняка».
— Ну рассказывай, — подмигнул он совсем по-простецки, — и, если можно, поподробней. Схему я примерно знаю. Да и время у нас имеется.
И Саша в третий уже раз за это утро повторил для Емельяненко рассказ о своих с Грязновым похождениях. Тот слушал предельно внимательно, хотя взгляд его рассеянно вроде бы скользил по окрестностям, проносящимся за окнами мощной машины.
— Этот Гурам — птица непростая, — сказал он, выслушав Сашу. — Я его давно пасу, но срывается, мерзавец, < крючка. Осторожен и умен. Если и прокалывается, то по таким пустячным мелочам, что наша благословенная прокуратура даже и внимание обращать не желала. А еще, — Никита нагнулся к Саше, — у меня имеется совершенно определенное подозрение, что кто-то, такой же ушлый и деловой, — он показал глазами наверх, — хорошо его охраняет от нас.
Никита потер ладонями свои широкие залысины ухватил, подобно Мефистофелю, всей горстью крепкий подбородок и откинул крупную голову на спинку сиденья. Помолчали.
— Впрочем, и он меня тоже знает… Послушай-ка, Саш, — так вышло, что они, не сговариваясь, сразу перешли на «ты»: ну, во-первых, считай, ровесники, а во-вторых, все-таки вместе на одно опасное дело мчались, не до этикета и условностей. — А ведь если заложница у него окажется, как уверяет этот твой рэкетир-домушник, дело у Гурамчика может запахнуть керосином. Причем в любом случае, даже если он ее в настоящий момент поит чаем с клубничным вареньем. А если проклюнется и его участие в организации убийства папаши этой дамочки, то вообще на основательный срок потянет Или — зеленку на лоб И он сам не может не понимать этого. А поэтому… что?
— Ну? — еще не сообразив, поторопил Саша.
— А то, что он сделает, если уже не сделал, буквально все, чтобы доказать, что ни сном ни духом никакого отношения к ней не имеет, не видел, не знал и даже не догадывался. Какие же выводы? — продолжал рассуждать будто с самим собой Никита. — Где его дом, я знаю. Над речкой Учей как раз. И место красивое, и дом превосходный, и ограда, и охрана и есть даже где труп спрятать: река длинная. Так, стало быть. Знаю я и начальника Фрязинского УВД Малахова. Он пока, хочу думать, не в курсе наших дел, но исключать тем не менее ничего нельзя: у нас, в областном управлении, далеко не ангелы сидят. Бывали проколы, а концов так до сих пор и не отыскали. Не можем, понимаешь. Но, по-моему, не хотим Вот так. Поэтому, повторяю, не исключено — надо готовиться к худшему варианту, — что уже могли позвонить и предупредить. Мою ораву незаметно на крыло не поднимешь, тем более в субботу. Ясно же, что не на пикник собрались
Вот потому заложницу мы можем вообще не найти. Но следы ее — это ваша с Грязновым работа, вы специалисты. Значит, предлагаю следующее. Ребят с ходу на оцепление, и чтоб муха мимо не пролетела. У Гурама в доме, по моим прикидкам, десятка полтора резвых таких мужичков наберется. Но против моих они — пыльные мешки. Если только по дури палить не начнут… А сами мы сперва заскочим к Малахову. Надо будет его с собой захватить. Очень, понимаешь, хочу на его физиономию посмотреть, когда мы Гурама, абсолютно уверен — дружка его, потрошить станем. Но обязательно по высшему разряду. Есть у меня одно сильное подозрение, но не хочу раньше времени. — И Никита замолчал, уставившись в окно. — А ты эту женщину видел? — спросил вдруг
— В ее квартире, где мы этих армян брали, ее фото на стене видел. Очень, скажу тебе, эффектная блондинка. А что?
— Жаль… — вздохнул Никита. — Просто ты не видел этого Гурама, а я видел. И знаю, как у него глаза на красивых баб вспыхивают… Ну ладно, с нами доктор, как говорится. Я подумал, что эта шпана на все способна…
— Тогда тем более — еще хуже для Гурама.
— Для нее хуже, — нахмурился Емельяненко. — Если она еще жива. А о Гураме и говорить нечего. Ну а куда же все-таки подевался ее благоверный-то?
— Ищем, — коротко и недовольно ответил Турецкий.
— Можете не найти…
— Это почему же?
— Сколько, говоришь, времени-то прошло, как пришили дела?
— Через час как раз двое суток с момента убийства. Предполагаемого. Заключение эксперта еще не видел.
— И ты думаешь, что этот Богданов, превосходно распланировав всю свою операцию и обведя вокруг пальца даже такого волчару, как Гурам, где-то сидит и ждет, когда вокруг его горла петля затянется? Твоя или этого Гурама? Они ж ведь подобного не прощают, можешь мне поверить, и угрозы их совсем не пустой звук, я знаю. — Никита снова вздохнул. — И по-моему, вы уже опоздали, братцы. Наша нынешняя эсэнговина, или бывшее союзное пространство, столь велика и обширна, что затеряться на ее просторах — самое милое дело. Ночь езды поездом в любую сторону, а самолетом — так вообще час лету, и ты за границей. Вне нашей с тобой досягаемости. На сегодня, понимаешь? Лично я бы на его месте только так и поступил. Авиакассы сперва проверьте, ребята…
— Ты прав.
Действительно, что можно возразить против железной логики опытного оперативника? Об этом вчера, кстати, тоже шла речь, и Полунин, если он не пропустил мимо ушей указание Романовой еще там, в квартире убитого старика, должен был сегодня с утра как раз этим вопросом в первую очередь и заняться. Ведь пока подозрение падало только на Вадима Богданова. И фотографию его надо было размножить, но где ж ее было взять? В собственной его квартире? Но там были совсем другие дела и заботы… Однако подозрение — еще не доказательство. И был ли он убийцей или нет, надо еще доказывать. То есть для начала дождаться хотя бы результатов судебно-медицинской экспертизы.
Кстати, то, что его не было дома, — тоже не доказательство. Мало ли, где и у кого может заночевать молодой мужик, сбагривший, прости Господи, таким образом свою, скажем, не совсем молодую жену. А то, что она эффектна и красива, — совсем не главное. И демонические сирены, сказывают, неплохо выглядели, а пели еще краше, врт только ни смотреть, ни слушать их не рекомендовали мифологические путеводители. А так-то вообще отчего же?.. Но вот организовать всю эту катавасию, судя по показаниям армян, а также информации, которую получили от живого еще старика Константиниди Романова и Грязнов, вполне мог Богданов. Может быть. Однако нужны веские доказательства.
21
Начальник Фрязинского райуправления милиции майор Малахов напоминал не по возрасту располневшую бабу. Пухлое щекастое лицо с маленькими, глубоко запавшими глазками было младенчески розового цвета. Пуговицы мундира застегивались так туго, что, казалось, должны были отлететь от первого же резкого движения. Да и вся его невысокая фигура с покатыми плечами и короткими толстыми ногами, весь его внешний вид никак не соответствовал тому, что знал о нем Емельяненко: потому что был Малахов жестоким и достаточно грубым с подчиненными, до наглости самонадеянным представителем истинно карающей власти, то есть самым худшим ее выражением. Но почему он уже не первый год держался на этом месте, почему не гнали его в три шеи из органов — вот этого никак не мог понять Емельяненко. Значит, была у него где-то наверху слишком волосатая лапа, которую устраивал подобный тип. А может быть, хорошо платили за то, чтобы этот пост оставался именно в руках Малахова. Не было ведь никаких громких дел в районе… Почему? Потому что либо не фиксировались заявления потерпевших, либо те сами боялись заявлять. Кругом стрельба, разборки бандитские, «наезды», рэкет, черт-те что, а тут словно райский уголок — тишь да Божья благодать, одно удовольствие служить в эдаком раю.
Но вообще-то хамил Малахов исключительно подчиненным и прочей мелкой и ничего не значащей сошке — то бишь местным обывателям, не имеющим связей с высшими инстанциями. Со старшими же по званию, а особенно по должности, был Малахов предупредителен, любезен и осторожен, в чем имел однажды удовольствие убедиться Емельяненко.
Вот и теперь, увидев Никиту Семеныча, — ну как же, как же! — он прямо-таки высветился радостью, однако не преминул поинтересоваться полномочиями Турецкого и внимательно изучил его документы. Саше показалось, что он так увлечен ксивой «важняка», что, кабы мог, снял бы на память копию. Узнав о намеченной операции, не выразил никаких заметных эмоций, но постановление на обыск, санкционированное заместителем Генерального прокурора России, в руках все же подержал, и было похоже, что его охватила некоторая оторопь. Саша, во всяком случае, уловил его неожиданную растерянность.
Дернулся было тут же Малахов к телефону: мол, надо выяснить, на месте ли Гурам Ильич, а то как бы зря не пришлось… прокатиться… да и в чужой дом, когда нет хозяина, как-то… обыск в отсутствие Ованесова…
Но Никита, перехватив его движение, твердо и решительно положил свою жесткую ладонь на аппарат
— Нет нужды, — сказал, незаметно для майора подмигнув Турецкому. — Читал, Малахов, что писал Петр Великий в своем Морском уставе? «Порядки писаны, а времен и случае нет». Знаешь, о чем речь? То-то и оно, что знаешь. Ну что ж, тогда, значит, придется тебе с нами ехать: твоя ведь епархия, Малахов, так? А этот твой подопечный давно уже у меня вот тут сидит. — Никита ткнул себя указательным пальцем справа от пупка. — В печени, понял, Малахов?
Майор как-то непонятно сник, но сразу же стал суетливым, отчего его сходство с толстой бабой обозначилось еще больше.
— Да какой же он мой?.. Мы и знакомы-то…
— Знакомы, знакомы, и достаточно хорошо, — с усмешкой успокоил его Никита. — Как представитель местных органов. Мне многое о тебе давно известно, Малахов… Ну будет трепаться, время — деньги, уже пора ехать, двигай за нами.
Они вышли из кабинета, Малахов повернулся, чтобы запереть свою дверь, но вдруг, словно вспомнив о чем-то невероятно важном и экстренном, буквально ринулся обратно в свой кабинет, на ходу крикнув, что забыл… А что он забыл, про то не успел сказать, ибо дверь за ним со щелчком захлопнулась.
— Вот же стервец! — Емельяненко с насмешкой посмотрел майору вслед и обернулся к Турецкому. — Это он предупредить хочет. Все ведь время только о том и думал, на морде ж написано. Ну и черт с ним, все равно уже опоздал, наши, — он поглядел на часы, — обложили Гурама. А этот дурак даже не понимает, что сам себе петлю мылит. Ну пусть. Идем.
Малахов догнал их на крыльце. Он был красный, словно вареный рак, и ожесточенно вытирал круглое лицо мятым носовым платком далеко не первой свежести. Затем, спрятав платок в брючный карман, достал из кармана неглаженого своего кителя пистолет Макарова и предъявил его Емельяненко и Турецкому.
— Чуть было не забыл, а как же на такое дело без оружия… — заторопился, оправдывая свой побег обратно в кабинет, хотя никто по этому поводу еще не сказал ему ни слова. Однако чует кошка, чье мясо съела.
Турецкий отметил лишь мимолетный брезгливый взгляд Никиты.
В машине Малахов вел себя беспокойно, вертелся, распространяя вокруг себя неприятный запах сырости и затхлости. Ну будто ты залез в старый, заброшенный погреб. А чтобы хоть каким-то образом затушевать свое беспокойство и растерянность, стал живо интересоваться внутренней начинкой полицейского «форда», которого до сей поры ему, оказывается, и видеть не приводилось, не говоря о том, чтобы ехать в нем.
— А это чего? А это зачем?.. — И, выслушивая предельно краткие, а оттого не совсем понятные — речь ведь о сложнейшей технике! — ответы Никиты, майор не то с восхищением, не то с осуждением качал лысеющей, с зализанными потными волосами головой. — Ну надо же! Вот ведь придумают, сволота, капиталисты проклятые! Куда уж нам до них! — И все в таком же духе, обмахиваясь фуражкой со следами пота на тулье. Но глаза его при этом воровато перебегали с Турецкого на Емельяненко и обратно.
К шикарному, выстроенному из красного, модного нынче кирпича особняку, или, вернее, трехэтажному высокому коттеджу Ованесова, стоящему отдельно, почти у самой кромки берега неширокой реки, подъехали быстро. Дорога сюда была не просто хорошей, а отличной. Ничего, видать, не жалело родное государство для новых своих предпринимателей: ведь подобное шоссе по нынешним деньгам даже и не сотни миллионов стоит, кто ж зря свои личные деньги выбрасывать станет? Естественно, только государство. Бегущее по густому перелеску, это шоссе напоминало обычные, перекрытые гаишным «кирпичом» подъезды к дачам верных слуг народа— что в прежние времена, что сегодня. Сквозь редкие просветы в зарослях было видно, что вдалеке возводились подобные особняки — шикарное место было отведено областной и районной властями под индивидуальные застройки, чего ж не возводить-то? Опять же были бы деньги, большие, разумеется.
Эту редкую по своей глубине мысль неожиданно выложил Малахов — выложил уважительным голосом и с особым значением. Видимо, понятие «большие деньги» имело в его жизни самое главное значение. Но думал он при этом наверняка совсем о другом, что и выдавали его бегающие, растерянные глазки.
Перед последним поворотом, открывающим подъезд к особняку, стоял на обочине пустой «газон». Проезжая мимо, Малахов машинально обернулся и как-то воровато оглядел автомобиль. И снова едва заметно скользнула усмешка по губам Никиты.
Остановились перед глухими железными воротами, окрашенными недавно ядовито-зеленой краской, от которых в обе стороны уходил высокий забор из бетонных плит. Никита первым вышел из машины и осмотрелся. Деревья и густые заросли орешника вплотную подступали к забору.
Ничего не заметив, Емельяненко одобрительно кивнул: молодцы. На площадке остановились закрытый микроавтобус и «Жигули». Грязнов курил, небрежно стряхивая пепел в открытое окно. Турецкий подошел к нему и негромко спросил: